«Сколько же я натворил бед!» — винил себя Александр, когда лежа в кровати, думал над их жизнью с женой за эти полтора десятка лет, в то время, когда жена внизу на первом этаже смотрела какой-то фильм. Они давно уже не шли вместе спать, как будто боялись, что кто-то из них предложит или попросит или заявит о своем праве супружеского долга и придется играть сцену любви, которая была ненавистна им обоим. «Не прощу никогда себе все свои припадки гнева, когда я как зверь бросался на нее и душил, бил, пинал ногами, а за что собственно? Зато, что она осмелилась и выпила, покурила в тайне, от мужа, который взял и спалил ее, а ведь она хотела получить маленькую передышку и только! А были и обычные приступы гнева за всякого рода непослушания, абсолютно незначительные! Не в одной женщине, я уверен, нет столько терпения, как в ней, чтобы смочь вытерпеть меня! Она любила меня всей своей душой – я уверен в этом! Она отдала мне всю свою молодость, просто так взяла и кинула себя к моим ногам, а я взял и растоптал ее, надменно, улыбаясь, гордясь собою, что вот я такой праведник непьющий, некурящий, не изменяющий ей муж, вечно работающий, учащийся жизни по книгам, но не заметивший простые очевидные истины. Всего лишь несколько слов на ушко с утра: я тебя люблю; белые розы после работы; случайно пролитый бокал шампанского на блузку и сразу же вон эту блузку с нее и …! Ведь не убьет вас бокал шампанского, и нет в нем греха, если этот бокал ради прочности вашей любви!»
Чуть больше чем через неделю Вера вновь улетела к морю, чтобы вдоволь насладиться морским бризом, солнцем, чего так не хватала ей на родине, а также отдохнуть от мужа, чье столь долгое присутствие уже раздражала ее и его тоже.
Вначале, вроде как, Александр зарекся больше не отпускать Веру одну в столь романтические края, но потом сдался. И не из-за ее уговоров, которых не было, а потому что в нем снова родилось желание побыть одному — совсем одному или возможно ему было совестно, и он не хотел «спускать на нее собаку», что происходило чуть ли не регулярно, особенно когда он приезжал с работы, недовольный тем или иным обстоятельством, случившимся с ним в течение рабочего дня. На работе же нельзя было давать волю всем своим чувствам, которые им овладевали, а дома, почему бы и нет, и первым кого накрывала волна недовольства, оказывалась жена. Все его поведение при этом, все слова ненависти, бессилия, были направлены к ней, но никак не к самому себе, хотя, когда злость стихала и боль душевная проходила, он понимал, что виноват во всем, что с ним происходит — только он сам. Им нужно было теперь чаще расставаться, но в этом крылась опасность, что они так вот окончательно привыкнут жить на расстоянии и тогда обязательно и в ее, и в его жизнях появятся новые персонажи, которые заполнят, образовавшуюся пустоту и тогда их некогда прочный брак разлетится в дребезги.
