Болото. Главы 1-10

Что заснуть мне больше не удастся, было ясно, как дважды два. Какой, на хрен, сон, когда голова буквально беременна мыслями? И мне предстояло сортировать их как минимум до двух часов — до тех самых пор, пока не попаду к себе в бар, где работа, надо надеяться, предложит мозгам другую, более привычную, пищу. А до тех пор я должен был чувствовать себя мышкой, которая с младых ногтей страдала от агорафобии, и вдруг, сама не заметив, как, оказалась в самом центре пустыни Сахара. Вокруг — ни оазисов, ни кочевников, ни даже верблюда завалящего. Одни пески. И отовсюду из песков — у мышки агорафобия, помните? — грозит страшная, неведомая опасность.

В общем, я бегал по квартире, совершенно не обращая внимания на мускусную сексуальность Красотки, которая, по мере возможностей, старалась отвлечь меня от мрачных мыслей. Единственным известным ей способом — предлагая себя. Но я не велся на эту приманку — я думал, думал и думал. Я, подобно дедушке Ленину, буквально истекал мыслями, как простывший — соплями.

Я пытался разобраться в ситуации. Совершенно очевидно было, что Кац, выбывая из игры, позвонил Камалову. Или Папе Дервишу, что, впрочем, ничего не меняло. И они решили убрать Абрама Соломоновича, как ненужный и даже опасный теперь элемент.

Если танцевать от печки, то в случае выхода Каца из игры, даже если бы он не принял мою сторону, а провозгласил нейтралитет, я, как минимум, оставался при своих, а вот Камалов и Папа теряли, причем теряли много. Поэтому убийство недавнего корешка было им на руку. Даже на обе.

Допустим, Кац решил бы поставить свои бабки на меня. Тогда они одним махом убивали даже не двух зайцев, но целую заячью стаю. Во-первых, устраняли влиятельного соперника, во-вторых, лишали меня мощной финансовой поддержки, в-третьих, у них оставался неплохой шанс перетянуть деньги абрашиного банка в свой лагерь. Ну, и наконец в-четвертых, они выбивали, причем безжалостно, моральную почву у меня из-под ног. Можно было бы еще порыться и найти несколько выгодных для них моментов от смерти Каца. Но мне хватило и этого.

если же рассмотреть вариант, при котором Абраша на мою сторону не переходил, то смерть банкира оставалась для них почти столь же выгодной, за исключением второго пункта. Зато я ни в первом, ни во втором случае ничего, кроме головной боли и поноса, не приобретал.

Где-то ближе к двенадцати я постарался успокоиться и посмотреть на это дело глазами Камалова. Где-то вычитал, что это помогает понять противника. А попытка — не пытка.

итак, вчера вечером, после звонка Крикета, Абрам выходит на связь с Камаловым. «Я, говорит, пораскинул на досуге мозгами (не станет же признаваться, что ему хвоста накрутили — стыдно при его-то положении), и решил, что Папа — неподходящая лошадь. Не стоит на него ставки делать. Лично я — пас. И тебе советую то же самое сделать».

Камалов человек умный. Он понимает, что при кацевских деньгах и со связями Микстурыча в мэрии ему и Папе Дервишу быстро деревянные сорочки пошьют. Камалов — человек горячий, поскольку южный. Если Абрам уходит в сторону, значит он переметнулся, третьего не дано. Для Камалова это было, скорее всего, очевидно. Примерно так он и должен был рассуждать, посылая своих отморозков на дело.

Я снова заперся в туалете. Князь ошибся. Счет был не один-один. Мы проигрывали. Причем всухую и крупно. Теперь деньги «Сибцветметбанка» зависли аккурат над линией фронта, и на какую сторону они упадут — ба-альшой вопрос. Одно я знал наверняка — через несколько дней определится, кто будет ими командовать. И еще — что в банке у меня нет совершенно никаких подвязок. А вот у Папы и Камалова, с их давней и тесной дружбой, были наверняка. Не могли не быть. И мне оставалось только надеяться, что у Князя и его знакомых тоже были связи в банке, и что они сейчас тоже кипятком писают, стараясь наладить их. Иначе дело — труба.

-8-

Вадик был на своем рабочем месте. Я так решил, что одного выходного ему вполне достаточно, даже при том, что он имел дело с бомжами.

Ума у него, впрочем, за это время не прибавилось. Стоило нам с Диной появиться, как он до глубины души потряс меня сообщением о том, что в моем кабинете моего прихода дожидается Князь. Ну, совершенный оболдуй.

Я, конечно, понимаю, что на данный момент мы с Князем были, вроде как, союзники. Но дело в том, что в заветном сейфе у меня, помимо прочих, лежали досье и на Князя, и на Микстурыча, и на других братков из их компании. посему я просверлил в Вадике глазами пару дырок. Молча. Но он понял, что был не прав, залился краской, почему-то зеленоватой, и незаметно, как умел, растворился в воздухе. Я схватил Дину за руку и помчался наверх, нимало не заботясь о том, поспевает ли она за мной.

Князь сидел в кресле и выглядел совсем не так самодовольно, как в прошлый раз. По сейфам он не копался, я это понял сразу. Слишком задумчивый и понурый у него был вид. Между пальцами он, нудно и размеренно, как психический доктор, крутил сотовый.

Подняв голову на звук открывающейся двери и увидев меня, он сказал:

— Привет, Поросенок. Я по поводу Абрама Каца.

я выдохнул огнем. Сначала Вадик, теперь этот со своим недержанием речи. Сегодня в доме скорби что — день открытых дверей? Я оскалился и мотнул головой в сторону маячившей за спиной Красотки. Князь вытаращил глаза и хлопнул себя по рту ладошкой. Совершенно излишне, если он не хотел привлекать ее внимание. Ну, полный идиот.

Я тяжело вздохнул и, обернувшись, сказал:

— Крошка, ты пока побудь одна в комнате отдыха. У меня, похоже, важный разговор намечается.

Красотка, ни говоря ни слова, — запыхалась, пока бежала за мной по лестнице на своих высоких каблуках, — прошла мимо и укрылась за указанной дверью. Я уселся за стол.

Князь поерзал в кресле, придвинулся ко мне и проговорил: