Жизнь не по учебникам

— Ванька… Раньше Иваном Сергеевичем звали…
— Знакомо… Меня тоже все бросили… Только дочь осталась, ее Алевтина не забрала… Все отобрала… адвокат сволочь вывернул все так, что… Ай, что об этом говорить…- махнул рукой Григорий и потянулся за налитой рюмкой. Поднял ее неверной рукой и  половину расплескал на стол. Выпил, поморщившись, ковырнул вилкой в тарелке, но так и не закусил.
— Слышь, у тебя дочь… Есть ради кого жить… А ты вот так вот сидишь здесь и напиваешься… Мне то ладно, я от одиночества пью… Меня никто не ждет… Я привык.
— Дочь… Да у меня есть дочь… Оля…- заплетающимся языком произнес Григорий. Когда он заговорил о  дочери, что-то изменилось в его пьяном лице, посветлело оно, что ли.- Олечка… — повторил он.
— Слышь, тебе наверное хватит… Иди домой… Дочь волнуется, ждет, а ты тут расселся и напиваешься… Эх, мне бы так, то никогда бы не опустился на это дно… Да уж куда подниматься… Никому я не нужен такой, — стал сетовать хмелеющий Иван, помогая подняться Григорию и натянуть куртку.
— Ну ладно… я пошел,- поправляя шарф пробурчал Григорий и нетвердыми шагами направился в сторону выхода.
Было холодно… Северный ветер продувал до костей. Григорий попытался застегнуть замок на куртке, но пальцы не слушались, и тогда просто стянул полы куртки, придерживая их руками и, качаясь, пошел в сторону дома, заорав песню во все горло:»Клен ты мой опавший, клен заледенелый…»  У самого дома он упал, подскользнувшись на ледяной дорожке, припорошенной снегом. Попытался встать, но ноги не слушались, махнул в пустоту рукой, будто кого-то прогонял, и остался лежать в сугробе. Из темноты переулка вывернул мужчина, остановился рядом с ним и потрогал его за плечо. Григорий что-то сначала пробурчал, а потом сказал:
— Я сам!
Мужчина стал ему помогать, но Григорий оттолкнул его руку, громко заругался, что-то пьяно крича. Мужчина отстранился от него и вошел в парадную. Григорий еще немного повозился в снегу, пытаясь встать, и опять затих. Прошло еще минут десять, как   из темноты арки появилась благообразная бабуля, ведущая внука за руку. Остановилась рядом с Григорием и заохала:
— Совсем сдурел… Бедная Олечка… Ох, эта водка проклятая… Совсем с ума мужик сошел, а был такой положительный… Бизнес мееен…
Потом быстро зашла в парадную, почти волоча за собой неуспевающего за ней ребенка, поднялась на второй этаж и позвонила в квартиру. Дверь  мгновенно распахнулась, а на пороге появилась растрепанная девочка лет двенадцати.
— Олюшка, там твой отец пьяный в сугробе лежит… Иди, может тебя послушает… А то ведь замерзнет, бедолага. Там мороз градусов двадцать пять… Бедная, ты бедная… горемыка. Мать уехала, отец спился…
— Спасибо, баба Маша, — крикнула Оля, хватая с вешалки куртку и натягивая ее на ходу, побежала в низ. Она выскочила во двор и увидела в метрах пяти от крыльца лежащего отца. Стала его тормошить:
— Папка, папка вставай! Идем домой… Папка, замерзнешь ведь… Папка, не спи! Пойдем домой.
Григорий зашевелился, приоткрыл глаза:
— А… дочка… Я сейчас… Вот посплю немного и приду. Ты иди, не стой. Замерзнешь. А мне тепло… Не веришь? Сунь руку под куртку, там тепло!

рекомендовать