Слепой и лампа. Глава пятая и последняя. Антибиотик

Глава 1: http://prozaru.com/2013/03/slepoy-i-lampa-glava-1-moneta/

Глава 2: http://prozaru.com/2013/03/slepoy-i-lampa-glava-2-kartina-mira/

Глава 3: http://prozaru.com/2013/04/slepoy-i-lampa-glava-3-zhivyie-i-myortvyie/

Глава 4: http://prozaru.com/2013/05/slepoy-i-lampa-glava-4-vzbuntovavshiesya-podsoznanie/

И тут, откуда-то из глубин этого самого подсознания, возникла отчётливая мысль: «Она не поможт. Ты проиграл». И, ещё не осознав толком, кто не поможет и почему он проиграл, Виктор Борисович повернул щеколду. За дверью оказались трое человек в полицейской форме. Один из них подошёл к Виктору Борисовичу и сунул ему в нос какое-то удостоверение, в то время, как двое других остались стоять возле двери.

— Вы арестованы, — мягко сказал первый.

— Вы не посмеете. Вы даже не представляете, с кем вы имеете дело. Вы не понимаете, что сейчас будет, – он сам уже не верил в то, что он говорит, и видимо, эта неуверенность, передалась полицейскому.

— Перестаньте, — устало сказал он, — вы сейчас проедете с нами для разъяснения некоторых вопросов. Если мы разъясним эти вопросы в нужном для вас ключе, мы вас отпустим.

Виктор Борисович был бледнее мела. Монета не действовала.

Трясясь в скрипучем полицейском УАЗике, он смотрел сквозь зарешёченное окно на город, который он так и не покорил. В голове, в такт биению сердца, пульсировало одно слово – «обманул», с каждым ухабом, с каждой неровностью в асфальте звуча всё отчётливее. Как он мог обмануть? Он же говорил, что с помощью монеты можно красть у людей время, но он не сказал, что это когда-нибудь может закончиться. И почему оно закончилось в такой неподходящий момент?

— Почему? – лицо полицейского за решёткой неожиданно преобразилось, осунулось и обзавелось крюкообразным носом, на который оделись невесть откуда взявшиеся очки в тонкой оправе, — он ещё спрашивает, почему?

— Я?.. Вы откуда?

— Я оттуда, — он сделал рукой неопределённый жест, указывающий то ли на небо, то ли вперёд по ходу движения УАЗика, — я же говорил, что вы ещё пожалеете.

— Но почему? Я же получил безграничную власть над временем! Вы же сами говорили, что я могу красть у людей время и присваивать его себе!

— Говорил. Но я так же говорил, что не нужно забивать компьютером гвозди, потому что рано, или поздно он от этого сломается. У вас не было целей. Вернее, они у вас были, но расплывчатые. Вы задались целью покорить мир, но вы совершенно не представляли, как вы это будете делать. Вы резонно рассудили, что вам для этого нужно время, но вы настолько увлеклись, что в результате время для вас стало самоцелью. У вас была единственная цель – отнять время, а что и как вы с ним будете делать, вас уже не интересовало. А безнаказанность и полнейшая уверенность в этой безнаказанности пробудила всю мерзость, заложенную в вашем характере, и вытолкнула её наружу. И при всём объёме украденного времени, у вас его не хватило даже на то, чтобы остановиться и подумать, что вы наделали. И поэтому сейчас вы, несомненно, в лучшем положении, потому что теперь времени на то, чтобы подумать, у вас будет предостаточно.

— Кто вы такой? – его голос стал хриплым и беспомощным.

— Я? – он уставился на Виктора Борисовича, сморщив свой крюкообразный нос, — Вам действительно это интересно знать?

Виктор Борисович еле заметно кивнул.

— Что-то вроде антибиотика.

— Простите, вроде чего? Я не расслышал.

— Вы всё прекрасно расслышали. Антибиотика. Представьте… Всего-лишь на минуточку, размер микроба относительно… Скажем, вашей головы.

— Извините, не могу себе представить.

— Не утруждайтесь. Пропорции будут примерно такими, как если сравнивать ваш рост с диаметром Земли.

— Я что-то не понимаю, куда вы клонете.

— Сейчас поймёте. У вас ведь хорошее воображение, не правда ли, иначе вы бы не смогли проделывать все фокусы, которые недавно проделывали. Представьте теперь, что Земля живая, и на ней поселилась некая инфекция, именующая себя человечеством. Её саму не видно – можно плюнуть и растереть, но вот результат её жизнедеятельности оказывается губительным для Земли, являющейся живым организмом. Эта инфекция создаёт экологические катастрофы, сбрасывает тонны взрывчатки, поворачивает реки вспять. Кому это понравится? Как вши надоедливые, честное слово. И какая нормальная реакция должна быть у пациента на возникновение инфекции?

Он уставился на Виктора Борисовича. Виктор Борисович молча пожал плечами.

— Правильно, повышение температуры, — продолжил крюконосообразный, — но ведь не извести вас ничем – ни землетрясениями, ни всемирными потопами, ни извержениями. И что вы прикажете делать?

— Я что-то не понимаю, куда вы клоните.

— Сейчас поймёте. Если естественные реакции организма не помогают, нужно прибегнуть к помощи лекарств. И лучше всего в этом плане действуют антибиотики. Именно мы, такие как я, создаём препоны, мешающие вам развиваться, чтобы вы, в свою очередь, окончательно не погубили Землю. Мы насылаем на вас эпидемии, втравливаем вас в войны, а вы, как слепые котята, выполняете все наши инструкции, убивая себя миллионами.

— Но я тут причём?

— Увы, уже не причём. Мы с сожалением вынуждены констатировать, что не можем с вами справиться. Сколько бед на вас не насылаем, сколько вы сами себя не убиваете, всё равно вас остаётся довольно много, и вы продолжаете безнаказанно уничтожать, потому что ничего другого вы не умеете. И мы решили попробовать заставить элементы вируса работать на нас. Мы наделяем некоторых индивидуумов сверхспособностями, чтобы ваша алчность заставляла вас действовать во имя своего блага и во вред обществу, потому что, если одного дурака наделить сверхспособностями, он сможет погубить миллиарды таких же дураков. Но, увы, вы не просто дураки. Вы конченные идиоты. Вместо того, чтобы попытаться завоевать мир, ты, например, увлёкся убийствами ради убийств. Если ты будешь истреблять себе подобных такими темпами, тебе и миллиона лет не хватит, чтобы истребить хотя бы десятую часть земного населения. А если ещё учесть, что оно плодится быстрее, чем ты его уничтожаешь, то зачем ты нам вообще такой нужен? Ведь не зря тебе Толик говорил про неограниченную власть, которая будет у того, что подчинит себе время. Чем ты слушал?

Он уже почти орал. Виктор Борисович сидел перед ним как провинившийся ученик, которому велели прийти в школу с родителями. Только при слове «Толик», он встрепенулся и уставился на крюконосого.

— Толик? Вы сказали, Толик?

— Я сказал, Толик. А что тебя удивляет?

— Он что, тоже из ваших?

— Нет, он не из наших. Скорее, он из ваших. Но он оказался легко внушаемым и наделённым способностью принимать чужие мысли за свои. Тогда в ресторане он был на сто процентов уверенным, что додумался до всего сам.

— А зачем вы мне всё это рассказываете? – спросил Виктор Борисович, но вместо крюконосообразного, опять оказался полицейский.

— Чего? – спросил он

— Я говорю, рассказали мне всё это зачем? – было уже всё равно, кому он это говорил, просто хотелось выговориться, — думаете, я теперь всю свою жизнь сидеть буду? Двести, триста, тысячу лет, или сколько там ещё у меня осталось. Думаете, я не найду способ убежать? Ведь Толик был прав – можно и языком землю слизывать, времени у меня теперь много!

— Если ты косишь под психа, не напрягайся, — равнодушно сказал полицейский, — прибереги лучше своё умение на будущее, оно тебе ещё пригодится.

УАЗик выл сиреной, но это его не спасало от стояния в пробке. Виктором Борисовичем овладела полнейшая апатия, вызванная противоречивостью его положения. С одной стороны, он, если и не спас человечество, то сильно ему помог, не выполнив то, что от него ожидали, но с другой стороны, не выполнил он это не из-за каких-то там идейных соображений, а из-за того, что банально оказался идиотом, не сумевшем извлечь выгоду из обретённых им сверхспособностей. И если первый тезис наполнял его невероятной гордостью, то от второго хотелось выть и лезть на стену, потому что совершенно неясно, сколько раз судьба уже давала ему шанс, а он в силу своей глупости этот шанс не использовал. А самый печальный факт состоял в том, что ему скорее всего дадут пожизненный срок, а жизнь предполагалась получиться долгой. И если даже действительно получится пролизать в стене тайный ход, который даст путь на свободу, то скудного ума всё равно не хватит, чтобы этой свободой распорядиться.

— Эй, ты, — неожиданно для самого себя окликнул он полицейского.

— Чего тебе ещё?

— Да нет, ничего, — вдруг перед глазами появилась сцена, плачущей десятилетней девочки над дешёвым гробом преждевременно ушедшего от неё отца, — ты ещё ничего не знаешь, но болезнь уже разъедает тебя изнутри. Ты сгоришь, как свечка, за полгода. Но, кажется, я могу кое-что для тебя сделать.

Отдавать оказалось проще, чем забирать. Приятная лёгкость разлилась по всему телу, сковав мышцы. Сквозь мутную пелену тускнеющего сознания, ещё можно было увидеть суетящегося полицейского, а потом ещё каких-то людей, пытающихся привести его в чувство, но это было совершенно бесполезно – раьше он не знал меры, когда брал, а теперь пришла пора не знать меру, когда он отдавал взятое…