Ч.2, гл. 2: «Ненавижу извращенцев!»
Чем успешнее Мона как женщина, тем глубиннее вина «я». «Отягощённая злом» «она» не прощает Моне того, что та привлекательна всегда, с самого раннего детства. Моне эти воспоминания ранней жизни нужны для самоидентификации как настройка на счастье. Её женская здоровая природа дана в неискажённых моралью ощущениях. «Я» опасается за Мону и боится всех на свете извращенцев, даже теперь пускающих слюни… Детство неприкосновенно!
«Я» даже собственного отца стесняюсь с двух лет, не умея пока купаться самостоятельно, краснею так, что это становится заметно. Мне неизвестно, насколько это состояние стыда за себя саму близко к патологии и суть ли «оно» «я» или это привнесено в меня системой внешнего оценивания.
Из чувства чудовищной глобальной вины с самого раннего детства происходит мазохизм. Будучи древним, он упрекал за «уродство» девочку, стремящуюся к самопознанию, а в современном варианте внушает мне, что только чужая воля агрессора и насильника освобождает от ответственности за грех, ведь жертва не выбирает. Эта провокация однажды обернётся трагедией, чтобы на практике провести различие между представлением о беспомощности и фактическом принуждении.
Но ведь и Моне совсем не нравится, если кто бы то ни было насильно вторгается в область интимного. На её пути уже попались несколько странных больных особей, обнажающих то, что не принято, прилюдно. Естественно, она испытала стресс — страх и потрясение. Она избегает особо нахальных с их разговорами и всех опасных ситуаций, превращая из сознательно в » не бывшие», старательно забывая встреченных эксгибиционистов. Никогда обнажённый половой орган взрослого не вызывал ничего, кроме желания зажмуриться и скрыться.
Почему-то со мной это происходило частенько, любопытно, что чаще один на один в подступающих немоте, глухоте и тошноте. Вот там я стояла сама за себя, обращая в бегство извращенцев не без вызова, что ничего не боюсь.
