ОНМ-474

— Что же ты делаешь, подлец? – зашипел Рома, подступаясь ближе. – Что ты наделал?

Воксон оставался совершенно невозмутим. От большого количества выпитой воды лицо его приятно разгладилось, глаза еще раз посмотрели в окно на зарождающийся день и в предвкушении длинного, свободного от работы и поездок дня ласково заблестели. Рому он не замечал.

— Что же ты устроил? – топал Рома ногами, тряс кулаками и орал, что есть силы.

Воксон некоторое время спокойно размышлял, прислушиваясь к тем ощущениям, что оставил после себя в его организме вчерашний праздник. В животе его булькнула выпитая вода. Голова была тяжелой, но самую малость. Здоровый и крепкий сон основательно взбодрил его и прибавил ему сил. Хороший качественный отдых и хорошее настроение позволили ему быстро восстановиться после пережитого испытания. Тело его окрепло, мышцы снова заиграли молодостью, и теперь нужно было куда-то девать все прибывающую силу. Он решил, что самочувствие его достигло той приятной точки, что разделяет хорошо и очень хорошо и если так пойдет дальше, он окрепнет окончательно. Он с удовольствием вспомнил те особенные подробности, какими вновь одарила его переменчивая судьба. Это совершенно новые отношения с Ритой. Они произвели на него впечатление, и он радовался сейчас, что, наконец, благодаря его вмешательству в этих отношениях появилось надежное и прочное основание, фундамент, что позволит этим отношениям развиваться дальше. Он склонялся сейчас к мысли, что свежесть этих отношений, их особенная новизна действуют на него лучше любого лекарства. Наконец Воксон повернулся и заметил Рому.

Рома был бледен, взъерошен и видно было, что он страдает. Его жег внутренний огонь, лицо его осунулось, посерело, а рот высох. Вид он имел страдальческий, несчастный. Воксон приветливо кивнул и сразу предложил кофе. Он сделал это молча, вопросительно вздернув брови, указал на банку с кофе и выставил два пальца Роме под нос. Рома согласился и сел на стул. Сесть велел ему Воксон, указав на стул, а сам принялся хозяйничать, затеваясь не только с кофе, но и с бутербродами.

— Все же ты подлец! Ты хочешь занять мое место! – сказал Рома, отхлебнув из чашки. – Он уже понял, что Воксон его не слышит. Губы Воксона что-то сказали в ответ, вытянулись трубочкой, как при слове «ну» и проплясали короткий танец. Рома ничего не услышал, а читать по губам он не умел. Он ничего не понял, но решил, что Воксон оправдывается.

Воксон поискал глазами, нашел лист бумаги и наспех нацарапал на нем короткую фразу.

«Не волнуйся! Я поступил, как джентльмен… сделал признание. …Рита запретила нам секретничать!» — прочитал Рома.

Пока Рома пытался сообразить, что это значит, Воксон собрал на поднос кофе, бутерброды и отправился наверх к Рите, угощать ее завтраком.

Рома слышал, как скрипит лестница, как хлопнула дверь их спальни. Недоумение на лице Ромы сменилось отчаянием. Он кое-как дожевал бутерброд, допил кофе, поднялся и ощутил страшную слабость во всем теле. Ноги его подкашивались, руки повисли словно плети. Ему еле хватило сил, чтобы дотащиться до дивана, упасть и забыться. Полностью лишенный сил, он уснул тревожным поверхностным сном, каким обычно спят нервные люди.

Проснулся Рома так же неожиданно для самого себя, как и заснул. Голова его перестала болеть. Он неподвижно лежал на диване, притворившись спящим и слышал рядом с собой два голоса. Глаза его предусмотрительно оставались закрытыми.

— Какой кошмар? Неужели все это правда? – женский голос принадлежал Рите.

— Говорю тебе, совершенно ничего не помнит. Начисто забыл о твоем запрете, милая. Как ты вовремя избавила меня от его докучливого пьяного общества. Заметь, когда ты рядом, мы имеем возможность общаться самым обычным способом, разговаривать и слышать друг друга. Но стоит тебе удалиться, как наши слова проваливаются в вакуум, как будто у телевизора выключили звук. – Это говорил Воксон. Рома с болью в сердце услышал те доверительные нотки в интонации, что бывают только между близкими людьми, каких раньше между Ритой и Воксоном не было. — Он продолжает находиться в прежнем качестве, говорю тебе. Когда ничего не радует и совершенно ничего не хочется. Ты не веришь мне? Вот только сейчас, мы сидели здесь и я заметил, как озлоблен этот человек. Хуже всего то, что все его неудовольствие и раздражение направлено на самых близких ему людей, на нас с тобой. Я это чувствую. И как можно находиться в таком настроении? …Когда ничего не радует и совершенно ничего не хочется?

— Человеку трудно избавиться от собственных недостатков, – возразила Рита. Рома почувствовал, как внутри него затеплилась надежда. – Лучше, когда за тебя это сделает прибор. – Надежда потухла.

Рома услышал смешок, не относящийся к теме разговора, и незаметно приоткрыл один глаз. Теперь он понял, что за странный посторонний звук он слышал. Рита и Воксон были заняты игрой в мяч. При этом их больше увлекал разговор, чем мяч. Это был пляжный надувной мяч, раскрашенный в разноцветные дольки. Рома вспомнил, что мама Женя часто заставляла всю семью играть в мяч. Подвижные игры на воздухе и особенно игры в мяч очень здорово объединяют людей, так объясняла мама Женя и все Лососевы с ней соглашались.

— Странно другое, дорогая! – продолжал Воксон, подкидывая, — Как лживый человек способен запутаться и как сам того не понимая затягивает в собственную ложь близких ему людей?

Воксон, конечно, из кожи вон лез, чтобы завладеть вниманием Риты. Рома это сразу понял, но таков Воксон. Не в силах слышать этот разговор дальше Рома повернулся и сел. Воксон поймал мяч и прекратил игру. Рома сидел с опущенной головой, от стыда и отчаяния он не мог смотреть в их сторону. Рома поднялся, медленно и тяжело ступая, направился наверх. Оцепенение, что бывает после сна, никак не отпускало его. Прибор ждал на прежнем месте. «Ну вот, сейчас вы у меня получите!» — злорадно подумал Рома, глядя на стрелку. Стрелка достигла красной зоны и, вздрагивая уже касалась последнего финального штриха, упираясь в край шкалы. Прибор мог сработать в любое мгновение. Рома не спешил, тонкая хищная улыбка скривила его губы. Он подождал, пока в комнату войдут Воксон, а за ним Рита. «Видишь, он брезгует нашим обществом!» — услышал Рома слова Воксона, произнесенные на лестнице.