Рыжков Александр. В чём смысл нашей бренной жизни?

Рыжков Александр. В чём смысл нашей бренной жизни?

 

– В чём смысл нашей бренной жизни? В бессмысленной беготне? В постоянном переливании ничего из пустого в порожнее? В смерти?..

– Заткнись и копай.

– Нет, Сеня, так дело не пойдёт. Я и пальцем не шелохну, пока ты мне не ответишь.

– На что, мать твою, я должен отвечать?

– Как на что? Я ведь только что спросил.

– Я не слушал тебя.

– Почему?

– Ты будешь копать, я тебя спрашиваю?

– Нет, не буду я копать. Пока не ответишь, не буду.

– Я начинаю терять терпение, Миша, а ты ведь знаешь, чем это чревато?

– Опять набьешь мне морду…

– Во-во. Взялся за лопату и копай.

– Что ж… На этот раз ты победил, но в следующий раз…

– Заткнёшься ты, наконец, или нет?!

Миша заткнулся, покрепче сжал черенок лопаты руками в потрёпанных жизнью вязаных варежках и продолжил копать снег. Сеня занимался тем же, бурча под нос проклятья в адрес любознательного товарища.

Снега было много. Нет, простое слово много – уж очень плохо подходило для описания реальной ситуации. Снега было ОФИГИТЕЛЬНО ДОФИГА МНОГО И ЕЩЁ ЧУТЬ-ЧУТЬ! Представьте себе целину – куда ни глянь, пустая земля, ни единого деревца – и повсюду тонны снега. Утрамбованного временем, с неисчислимыми слоями фирна…

Потуги Сени и Миши уж слишком ничтожно смотрелись на всём этом первозданном снежном величии. Товарищи походили на мелких букашек на теле исполина. А что ему, исполину, те букашки?..

– Перекур? – раскрасневшийся Сеня всадил лопату в сугроб и разогнул спину, одновременно разминая задубевшие пальцы и косясь на Мишу.

– Ты ведь знаешь, что я не курю, – набычился тот и продолжил копать.

– Я вообще не с тобой разговариваю, – буркнул Сеня и зашарил руками в лыжных перчатках по карманам бушлата. Нащупал пачку «Примы» — конечно же, без фильтра. Ветра не было, поэтому Сеня рискнул снять перчатку с правой руки. Быстро, пока голые пальцы не успели окоченеть от холода, он выудил из пачки папиросу и воткнул её себе в рот. Потом Сеню осенило, что последнюю спичку он давно истратил на прошлую папиросу. Матерясь так, что не каждый моряк кругосветного плаванья сможет, он принялся натягивать перчатку на успевшие задубеть пальцы. От приступа неописуемой злости, Сеня попытался выплюнуть папиросу на снег, но та примёрзла к нижней губе и повисла на ней, словно новогодний подарок…

– Скажешь хоть слово, я тебя урою, – испепеляюще поглядел Сеня на Мишу, который еле сдерживался, чтоб не заржать во всё горло.

– Да всё нормально, с кем не бывает, ах-ха-ха! – не выдержал Миша и разразился злорадно-сочувствующим смехом.

– Я тебя сейчас… – начал было тираду Сеня, но уж слишком озорно болталась папироса на его шевелящихся губах. Нарастающий, словно лавина, Мишин гогот перекричать было невозможно.

А вообще – этот смех был сквозь слёзы…

Сеня хотел перейти от слов к делу, и уж было замахнулся лопатой на товарища, как Миша мгновенно затих и взмолился о пощаде.

Воцарилась тишина. Её не прерывал шорох разгребающей снег лопаты, её не подмачивал вой ледяного ветра, её не сбивали слова, слетающие с губ. Разве что дразнило тяжёлое дыхание и учащённый стук двух работающих на пределе сердец…

– Прости, у меня нервы сдали… – нарушил тишину Миша, косясь на лопату, которой мог отгрести по голове.

Сеня ничего не ответил. Папироса всё так же липла к его губе.

Миша подошёл к нему, снял перчатку, осторожно поправил папиросу, извлёк из кармана бензиновую «зиппо», лихо щёлкнул ею и поднёс пламя.

– И у тебя всё это время была «зиппо»? – выпуская дым из лёгких, спросил Сеня.

– Ну да… – Миша застенчиво заковырял ногой.

– И всё это время ты просто смотрел, как я мучаюсь со спичками? – выпучил глаза Сеня. – И ничего не делал?

– Ну да… – ещё более застенчивей заковырял ногой Миша.

– Дай сюда, – приказал Сеня.

Миша послушно протянул зажигалку товарищу. Выхватив её, Сеня со всего маху въехал Мише под глаз.

– Ай, блин, больно! – Миша зачерпнул с земли снег и приложил к ушибленному месту. Его лицо приняло плаксивый вид. – Надоел руки распускать.

– Я тебе надоем, – наигранно сварливо ответил Сеня, довольно разглядывая серебрящийся на зимнем солнце трофей.

Зажигалка нашла свою обитель в верхнем кармане бушлата Сени. Папироса была докурена. Перерыв окончен – нужно вновь браться за лопаты…

Поднялся ветер, неся на своих крыльях острые ледяные крупицы. Они больно бились об лицо, а если попадали в глаз… Сеня натянул до шеи длинную вязанную шапку с прорезями для глаз и рта аля-спецназ. Миша так и остался в шапке-ушанке, с перевязанными под подбородком ушами. Просто повернулся спиной к ветру и продолжил работу, хоть от ледяных крупинок это спасало плохо.

– Так в чём, всё-таки, смысл нашей бренной жизни?! – попытался перекричать зловещий свист ветра Миша.

– А? – не расслышал Сеня.

– Говорю, блин, в чём сила, брат? – сделал потугу пошутить Миша.

– Чего? Горобин в чилабат?

– Ты издеваешься?! – Миша прокричал это прямо на ухо товарища.

– Сам ты издеваешься! Не слышно нихера! – ответствовал криком на ухо Миши Сеня.

– Да ну тебя! – махнул рукой Миша и продолжил копать снег.

Ветер через какое-то время стих. Вновь воцарилась морозная тишь.

– Устал я что-то, – признался Сеня и бросил лопату.

– Я тоже, – поддакнул Миша и повторил жест товарища.

Сеня поглядел на Мишу так, как обычно глядел: как на неизлечимого душевнобольного. Собственно, он товарища таковым и считал…

Усевшись на сугроб, закурив папиросу свежеотобранной «зиппо» (при этом даже умудрившись не отморозить пальцев), Сеня заговорил:

– Ты, Миша, не прав. Не стоило тебе костёр под бензобаком нашей фуры разводить. Ну да, бензин замёрз. Да, я не противился. Но ты-то, Миш, ты-то чем думал?

– Костёр под бензобаком? – Миша почесал затылок через шапку-ушанку. – Что-то такое в голове крутится… Но не припомню точно, уж извини.

– Костёр под бензобаком? – на этот раз почесал репу Сеня. – И действительно, в голове крутится что-то смутное…

– Я вот что хочу спросить, – начал Миша. – Чем люди живы?

– Ась? – Сеня как раз подкуривал новую папиросу от бычка прошлой. – Что говоришь?

– Нет, ну в самом деле, почему ты так несерьёзно ко мне относишься? Что я тебе такого сделал?

– Ну не обижайся, глупыш, не дуйся, – съязвил Сеня.

– Да ну тебя, придурок! – истерично выкрикнул Миша, поднял со снега лопату и зашагал прочь.

– Ты куда, дурень? – в голосе Сени прозвенела тревога.

– От тебя, долбня, подальше!

– Ты ведь пропадёшь без меня. Куда ты идёшь? Зачем этот цирк? Ведь побродишь-побродишь, и назад вернёшься.

Ничего не отвечая, Миша ускорил шаг.

Сеня пустился следом. Догнав его, он злобно заговорил:

– В чём смысл нашей бренной жизни? Ты ведь это хотел узнать?

Миша остановился и полными душевной боли, но в то же время и надежды глазами поглядел на товарища.

– В чём смысл? – продолжал Сеня. Его глаза приняли зловещий оттенок. – Смысл в том, что мы копаем этот грёбаный снег, чтоб не замёрзнуть насмерть. Мы одни здесь. А самое ужасное – я и забыл, сколько дней назад последний раз ел! Вот тебе смысл «нашей бренной жизни», придурок Миша! Мы с тобой скоро подохнем. Ещё денёк-другой, и я сойду с ума от голода, забью тебя лопатой, а потом буду питаться твоими останками. Это продержит меня ещё недельку-другую. А потом я окоченею и подохну следом за тобой. Ну как тебе такой смысл, а?

Миша молчал. На его глаза наворачивались слёзы, леденеющие на ресницах.

– А теперь будь хорошим мальчиком, Мишка, пошли обратно. Будем продолжать копать, делая вид, что этого разговора не было. Окей?

– Оби, – ответил Миша, замахнулся лопатой и треснул Сеню по голове.

Хоть Сеня и повалился сразу же на землю, убить его было гораздо сложней, чем это представлялось. От каждого удара лопатой он невыносимо визжал, кричал, молил прекратить. И с каждым ударом – всё тише и тише…

 

– А ведь я действительно зря тогда распалил костёр под бензобаком нашей фуры, – прошептал самому себе Миша, сидя возле закоченевшего тела товарища. – Бак взорвался. И мы с Сеней вскоре замёрзли насмерть…

Но момент прозрения, словно вспышка молнии, блеснувший в голове Миши, вновь погас, впустив в мысли спасительное невежество. Всё забылось. Всё заполнило желание копать снег – бесконечный, беспросветный, всепоглощающий снег…

 

– В чём смысл нашей бренной жизни? В бессмысленной беготне? В постоянном переливании ничего из пустого в порожнее? В смерти?..

– Заткнись и копай, – рявкнул Сеня и в который раз мысленно проклял судьбу за то, что послала ему такого непутёвого товарища.

 

 

 

Рыжков Александр

Декабрь 2009 год