Здесь нет убийств и трупов, а есть любовь и ласки
Коль нет вам восемнадцати, не суйте сюда глазки.
Пункт первый
Алёна потянулась, закинув руки за голову. Тонкая ткань халата заскользила от коленей к бёдрам и мой взгляд невольно устремился за этой заманчивой границей. Девушка звонко рассмеялась.
— Ты же, все равно, сейчас все увидишь.
— Сам процесс может быть привлекательнее цели, — оправдался я.
— Тебя очень удивила моя просьба? – как бы между прочим спросила девушка.
По интонации было ясно, что ожидается положительный ответ.
— Каждый заказ чем-то удивляет. Такого — у меня еще не было.
То есть — каждый пытается быть оригинальным, но только у тебя это получилось. Алёнка поняла комплимент правильно, и осталась довольна.
Я еще раз окинул комнату взглядом. Современные квартиры, словно создавались для фотографов. Низкие светлые потолки позволяли снимать с отраженным светом, без использования громоздких зонтов и отражателей. Лакированную мебельную стенку, почти непременный атрибут каждой квартиры, достаточно завесить простыней, и превратить дерзкие блики в мягкую подсветку. К пёстрому ковру можно крепить фоны, создавая глубокие складки, мелкую рябь или почти ровную поверхность при помощи обычных булавок. Как истинный павильонщик, я всё же ощущал определённый дискомфорт, оказавшись вне привычных стен и потолка. Однако, в данном случае, желание клиента — остаться в привычной обстановке, было важнее.
— Ты готов? – прервала мою задумчивость Алёнка.
— К работе и попойке я всегда готов. – давно заметил, что неуклюжие шутки, в малом количестве, создают доверительную, творческую атмосферу.
Мы вдвоём принялись за работу. Притащив из прихожей громоздкий кофр, я начал его распаковывать. Алёнка наносила последние штрихи на свой образ у зеркала.
— Только косметикой сильно не увлекайся, — заметил я. – Если, конечно, ты в ней не спишь.
— Тебе рассказать, как правильно фотографии делать?
— Не надо. Намек понял. Хотя, в данном случае твоя косметика такой же элемент фотографии, как…
— У-у-у… — Алёнка скривила лицо и выпучила глаза.
— Хоссподи, какая ж ты красавица-то! – охнул я. — Не делай так больше, а то я влюблюсь в тебя навеки.
Выставив свет и прикрутив камеру к штативу, я вышел покурить на балкон. И, занимался этим минут пятнадцать, прежде чем услышал призывный крик из комнаты.
— Я готова!
Учить ее пользоваться косметикой, действительно, было излишне. Лежащая в постели девушка выглядела так, словно только что проснулась. Вернее сказать, какой мечтает выглядеть, проснувшись. Гладкая розовая кожа, блестящие, чуть припухлые губы, легкий румянец, некоторая замутнённость во взгляде. Даже волосы живописно растрепаны. Алена заметила моё немое восхищение и вновь осталась довольна. Довольный же клиент — это половина успешной работы .
— Великолепно, — озвучил я свой восторг. – На самом деле, это верх мастерства, когда визажа не видно. Если бы не мой богатый, многолетний опыт…
— …наблюдения за только что проснувшимися девушками, — звонко рассмеялась Алёнка.
— Не буду возражать, что бы не портить свой имидж, — я склонился над камерой. – Начнем со сна или с пробуждения?
— Я думаю, со сна.
Изобразив взгляд экстрасенса, я сделал пассы руками:
— Спать. Спать.
Алёна закрыла глаза и повалилась на подушку.
— Ну, так не пойдет. Ты не спящая, а как подстреленная. Лицо помягче, руки расслабь. Вот, уже лучше. Плечи не зажимай.
Поправив ей волосы и выбрав ракурс, я сделал пару снимков крупным планом. «Спала» девушка очень замечательно и вполне правдоподобно.
— Легкий Эрос будем изображать? – поинтересовался я.
— Можем и тяжелый Эрос изобразить.
— Интересная концепция. Надо будет обдумать её на досуге. Хотя, по-моему, во сне тяжелого Эроса не бывает. Он прилетает позже, — во время разговора я сражался с одеялом, стараясь, чтобы оно лежало, как бы случайно, и в то же время достаточно живописно. При этом, тело девушки должно быть частично видно, но не выглядеть рассечённым на части. Нога, бедро, талия…. Только добравшись до талии, я обнаружил, что на тело что-то надето.
— Какие короткие пижамы стали делать. Или, это лифчик новой конструкции?
— Это ночнушка задралась, — не открывая глаз, Алена потянула ее на бедра. – Ты меня так резко усыпил.
— Такое творение текстильного искусства обозвать «ночнушкой»… Так, хорошо. Дальше не надо, ноги оставим голые.
— А дальше, и не получиться. Она там и заканчивается.
— Очень миленько. Так, одну руку под голову. Нет, не так, ты уже не в детском саду. Хорошо. Вторую на грудь. Грудь не закрывай. Она красивая.
Аленка хихикнула.
— Разве она такая красивая?
— Конечно. Главное достоинство женской груди в том, что она есть. Если же она еще и такой замечательной формы, как у тебя, это просто радость для глаз. Небольшая, округлая такая, с крупными сосками. Мне, кстати, твоя грудь очень нравиться.
Как всякая разумная девушка, Аленка трепетно относилась к собственной внешности, и с интересом — к комплиментам в свой адрес. Поэтому, моё описание выслушала внимательно и с удовольствием. Я отошел на пару шагов и внимательно оглядел свое произведение. Волосы раскинулись по подушке, на высокий белый лоб падает густая прядь. Длинные ресницы чуть подрагивают, сочные губы полуоткрыты. Одна рука лежит на груди, не скрывая заметный под тонкой тканью сосок, вторая на подушке, прижимаясь к атласной щечке. Живот, мерно поднимающийся от дыхания, прекрасное бедро, и… одеяло, прикрывающее самое главное. В фотографии, как и в женщине, всегда должна быть загадка. Ну, если не всегда, то пока клиент этого хочет.
Я сделал два кадра, с разных точек. Потом подумал, откинул одеяло с ног. Ткань рубашки была совершенно тонкой, и был видел каждый волосок на ее лобке. Несмотря на то, что Алёна не возражала против излишней откровенности, я решил, что тут она будет противоречить образу, поэтому руку с груди переложил на живот. Теперь, изящная тонкая кисть прикрывала самое интересное.
— Не улыбайся, точнее — не так сильно, ты же еще спишь.
— Интересно, я чувствовала, как ты на меня смотрел. У меня даже мурашки по коже побежали. Она тебе понравилась?
Я сначала сфотографировал, и только потом ответил.
— Трудно сказать. Когда у женщины сжаты ноги, то почти ничего не видно. Конструкция у них такая.
Аленка скинула одеяло, и широко развела колени. Две мягкие складки, выступающие из густого, курчавого волоса разошлись, открыв розовую глубину. Я никак этого не ожидал, и девушка заметила мое замешательство. Звонко рассмеявшись, она начала перебирать пальцами волоски.
— Теперь тебе хорошо видно?
— Великолепно. Она действительно у тебя очень красивая, — вообще то, я никогда не видел некрасивые промежности, но это не повод отказаться от очередного комплимента.
Тонкий пальчик скользнул между складками.
— Почему ты не снимаешь? Я мастурбирую по утрам. Я даже будильник иногда ставлю на полчаса раньше, что бы успеть насладиться.
— Прямо вот так и снимать? – на всякий случай переспросил я.
Вместо ответа палец начал все больше погружаться между податливыми губами. Я сделал несколько кадров. Кажется, Аленку заводило не столько моё присутствие, сколько моя старательно демонстрируемая профессиональная отстранённость. Поменяв объектив, я сделал снимок крупным планом. Теперь уже два пальца погружались во влагалище, третий, согнутый к ладони надавливал на клитор. В видоискателе все было видно необычно крупно и четко. Какое-то время я просто любовался прекрасным зрелищем, не забывая изображать упорный труд, вращая кольцо диафрагмы и что-то бормоча. Аленка решила довести дело до конца, и я не стал ей мешать. И, не стал помогать. Всегда старался не переходить с клиентами тонкую грань профессиональных отношений. Вот, в данном случае, после выдачи заказа и получения денег… вполне можно будет продолжить непрофессиональные, даже можно сказать — любительские отношения.
Её бедра от плавных покачиваний перешли к резким, ритмичным рывкам, с губ сорвался тихий стон. Только сейчас я заметил, что девушка наблюдает за мной, из-под дрожащих ресниц. Я улыбнулся ей и помахал ручкой из-за камеры. Аленка замерла, и какое-то время лежала без движения. Потом тело ее вздрогнуло, и раздался глубокий вздох.
— Всё. Спасибо тебе, — девушка извлекла пальцы, и старательно вытерла их о платочек, извлечённый из-под подушки.
— За что? – изумился я. – И, тебе спасибо.
— За то, что не полез. Вообще то, я не собиралась делать это сейчас. Я даже не думала, что смогу это сделать перед кем-то, но меня словно понесло. А, мне за что спасибо? За представление?
В ее голосе, после оргазма, появилась легкая хрипотца. Только что, спокойно смотревший на мастурбирующую девушку, я неожиданно почувствовал возбуждение от звука голоса.
— За представление тоже, но в основном, за то, что пальчик не облизала. Тут бы мой профессионализм мог бы дать трещину. Возможно, даже… — я тяжело вздохнул. — … подломиться и рухнуть. На тебя…
— Фи, как это вульгарно. Неужели, у тебя поднялась бы рука… В смысле не рука, конечно, — Алёнка кокетливо повела глазками, как бы говоря, что ничего такого она не имела ввиду.
— Нет, как можно! У меня, конечно же, никогда не поднимется, хм-м-м… не рука на клиента. Но, местами ты очень была похожа на обычную девушку. Однако, можешь спать спокойно. У меня есть очень суровые моральные принципы.
— Какие принципы?
— Между мной и клиентом всегда должна находиться камера.
— Действительно, очень сурово. Ты тоже можешь меня не бояться. Я девственница, и собираюсь ей оставаться.
Алена выдержала паузу, ожидая от меня реакции на это заявление. Перебрав за пару секунд сотню возможных ответов я решил остановиться на самом нейтральном.
— Милая, девственность после пятидесяти – это диагноз. В твоем возрасте, это просто факт. Работаем дальше?
— Да. Теперь я проснусь.
Она села в кровати, и закинув руки за голову, выгнула спину. Упругие груди натянули полупрозрачную ткань. Аленка чуть подняла плечо, и один сосок выскочил из неназойливого плена. Ноги оставались широко раздвинуты, так что под аккуратно подстриженным треугольником, были едва заметны розовые губки. Сделав пару кадров, я прикрыл бёдра одеялом, и еще раз сфотографировал. Аленка встала и, надев шлепанцы, задумалась.
— Я ставлю кофе, а пока оно греется, иду писать. Но мне, кажется, не хочется.
— Кофе?
— Нет, писать. Ладно, если сразу не получиться, позже снимем. Теперь на кухню.
Сначала я поставил Алену напротив окна, что бы ее стройная фигурка просвечивала сквозь ткань. Потом, когда она заняла место перед плитой, присел на корточки, так, что полукружия соблазнительных ягодиц показались из-под рубашки. Аленка, полуобернувшись, метнула на меня лукавый взгляд.
— Так хорошо?
— Замечательно.
— А теперь так, — она повернулась ко мне, и уперлась рукой в бедро, держа другой турку.
Пока я фотографировал, кофе успел свариться.
— Как раз, можно кофе попить, — предложила девушка.
— Давай, доснимем до ухода на работу, а потом устроим перекур, и кофепив.
Она согласилась. В комнате Аленка несколько раз начинала снимать рубашку то через голову, то через ноги, пока я выбрал наиболее эффектный вариант. Она скинула с плеч бретельки, и тонкая ткань заскользила по телу, чуть придерживаемая руками. Сначала обнажились два упругих конуса, с возбужденно торчащими сосками, потом тонкая талия, и плоский живот, наконец, округлые бедра и лобок. Каждый этап этого процесса я старательно фиксировал на пленку. Когда из одежды на ней остались только шлепанцы, Алена подошла к шкафу, и повернулась ко мне спиной.
— Подожди секундочку, — попросил я, меняя экспозицию.
Девушка послушно замерла, перебирая полувоздушные шелковые тряпочки.
Заметив блик вспышки, Алёнка развернулась, и приложила к животу тонкие чёрные тесёмочки.
— Такие трусики подойдут? – поинтересовалась она.
— Надо спрашивать, будут ли они заметны? – ещё пара кадров.
Алёна рассмеялась, и наклонилась, медленно натягивая их. Я сделал несколько кадров. Даже сила тяготения не смогла изменить формы её грудей. Всё же, стоит потом постараться победить ее девственность.
— Лифчики я обычно не ношу, но сейчас хочу попробовать.
— Давай, попробуем лифчик, — я улыбнулся. — Ты очаровательна.
— Трудно не быть очаровательной в такой одежде. Нет, я сначала займусь макияжем, пока у меня голая грудь.
— Тебе решать. Это же твоё утреннее пробуждение. Тебе очень нравится твое тело.
— Да, я от себя без ума. Если другие крутятся перед зеркалом в нарядах, то я обожаю делать это голой. Я могу целый час разглядывать свою красавицу, перебирая ее пальцами, и кончать несколько раз, просто любуясь ею.
В голосе Аленки снова появилась легкая хрипотца.
— Ой, я опять увлекаюсь! — девушка рассмеялась, и присела к столику.
— Фотографируем выбор боевого окраса, — прокомментировал я.
Ловкими движениями она начала накладывать макияж, разбираясь со множеством тюбиков и коробочек так же легко, как спецназовец с грудой оружия. Старательно снимая, я следил, что бы в кадр всегда попадала ее великолепная грудь. У Аленки оказалась хорошая мимика. Когда она подводила губы, или чуть скашивала глаза, пытаясь что-то рассмотреть в зеркале, то оставалась милой, задорной очаровашкой.
Тихо буркнув, камера зажужжала, сматывая отснятую пленку. Уже третью. Сотня кадров отбита, из них тридцать-сорок пойдут в печать. Вполне неплохой результат.
— Ты заканчивай, я пока перезаряжу.
Алена кивнула.
— Светка говорила, что ты сам все печатаешь.
— Да, у меня дома лаборатория, так что конфиденциальность гарантируется.
— Ты напечатай мне все кадры.
Я не стал возражать увеличению моего заработка раза в два.
— Как скажешь. Только, явный брак я не печатаю. Глаза прикрыла, или ракурс неудачный, или при съемке что-то не заметил.
— Ты мне все напечатай, — Аленка настойчиво посмотрела на меня. – Даже самые неудачные. Мне самой интересно выбрать. Я их оплачу.
— Пожалуйста, — я пожал плечами. – В общем-то, таких будет не очень много. Кроме обычной красоты, у тебя есть очарование, шарм. Это встречается гораздо реже приятной внешности.
— Спасибо, — она довольно зарумянилась.
— Пробуем лифчик?
— Пробуем.
После лифчика мы попробовали чулки. Я захотел сделать несколько кадров просто в нижнем белье, но клиент оказался против.
— Я не хочу постановочные фотографии, они мне не нравятся. Лучше такие, как будто тебя здесь нет.
Одевание продолжилось. Все меньше атласной кожи оставалось открыты взгляду бесстрастного объектива. Но, Аленка продолжала шалить. Надев блузку, она сильно наклонилась, пока в вырезе не появилась грудь, полускрытая лифчиком. Когда села застегнуть туфли, то раздвинула ноги, так что были видны трусики.
Завершающим аккордом, она взялась за ручку двери, я сделал последний кадр и потянулся, разминая спину.
— Все, можно браться за кофе.
— Пока я была голой, ты не хотел пить кофе.
— Дело было не в тебе, а в ней, родимой, — я показал на камеру. — Пока она в моих руках, я на все могу спокойно смотреть. Даже, на голых девушек. Нам же нужно беречь твою девственность.
— Вообще-то, я не говорила, что собираюсь ее беречь. Просто все парни, такие какие-то… вульгарные, — последнее слово было произнесено с интонацией «такие милашки». — Ну, ты понял, что я хочу сказать. А, девушками я не очень увлекаюсь.
Можно было догадаться, что «не очень» это совсем не то же самое, что «никак». Глядя на ловкие движения, с которыми Аленка разливала остывший кофе, я без труда вспоминал то нежное, упругое тело, которое сейчас скрывалось под тонкой тканью. Теперь, когда в руках не было спасительной камеры, я почувствовал, что мой член начинает проявлять заинтересованность к происходящему. К счастью, девушка разрешила мне курить на кухне, и вставать не пришлось.
— Ты четвертый фотограф, к которому я обращалась, — заявила она, когда села за стол. – Другие были похожи на остальных парней, и я поняла, что не смогу быть перед ними спокойной и раскованной. Вот, с тобой, почему-то могу.
Я пожал плечами.
— Не знаю. На евнуха я вроде не похож. И на педика тоже.
Аленка рассмеялась.
— Дело не в этом. У тебя тоже есть шарм.
— Вот еще. Настоящий мужчина и шарм – несовместимы, — я сипло откашлялся и сердито засопел. – Да! И, от него должно пахнуть водкой, табаком и потом.
— Потом и от меня сейчас, наверное, пахнет. Не думала, что съемка такое тяжелое дело. Устала, как после дня работы.
— Ха-ха! Это мы еще не работали. Я вспышкой снимал, заливающим светом. Раз, два – уноси готовенького. У нас это так и называется – «печь блины». Ровненько, гладенько, кругленько. А представь — лампами, рисующий свет! Минут пять-десять на кадр я только свет выставляю, плюс дубли. На модель пара киловатт света направлено, а она должна быть неподвижна, как скала. С нее даже пот, ассистент вытирает. Хорошо, сейчас импортные пленки, чувствительные появились, гораздо проще работать стало. Хотя, всё равно, за полдня так наприседаешься, что ноги отваливаются. Интересная работа, в общем.
— В модели, ты не рекомендуешь идти? – рассмеялась Аленка.
— Профессионально – нет. Но если есть желание и чувство здорового эксгибиоционизма, я могу показать эти фотографии Славке. Он с разными импортными журналами работает, так что ты можешь и заработать.
— Я их лучше придержу. Когда, на старости, мне будет не хватать пенсии, то воспользуюсь твоим предложением.
— Интересное вложение капитала, — восхитился я.
— О, вот мне и писать захотелось! Пошли скорее снимать мой приход домой.
Вечером солнце не может так же светить в окна, как и утром, но я не стал обращать на это внимание, и старательно фотографировал, как Аленка срывает с себя одежду и разбрасывает её по комнате. Очень скоро она снова осталась ни в чем, и тут же направилась в туалет. Я уже понял, что нравится Алёнке, поэтому, выкрутив зумм до предела, сел почти между её коленей.
— Так близко? – удивилась она.
— Тебе же нравиться, твоя красавица. Поэтому, сначала я сниму крупный план, потом общий. Вдруг, у тебя горючего на всё не хватит?
— Хорошо, начинаю.
Раздвинув возбуждённо набухшие губы, хлынул впечатляюще бурный поток. Я впервые увидел эту, в общем-то обычную процедуру, но любоваться было некогда. Сделав несколько кадров, я качнулся назад, и успел сделать ростовой снимок, пока источник окончательно не иссяк.
— Успели, — с облегчением вздохнула Алёнка. – Я пыталась ее сдерживать, но не получается. Теперь в душ.
Ванная комната у нее оказалась необычной. Сама ванна была убрана, и весь пол был облицован плиткой.
— Обожаю душ, — пояснила девушка.
— Для меня, это даже лучше. В ванне половины ног не видно.
Она резко открыла воду, я еле успел отскочить от двери.
— У меня же камера электронная! Я отсюда буду снимать.
Дверной косяк упорно влезал в кадр, придётся кадровать при печати. Алёнка начала плескаться. Капли прозрачной воды потекли по ее гладкой коже и мокрые волосы закрыли половину лица.
— Ау! Гюльчатай, покажи личико.
Она откинула волосы руками, я тут же спустил затвор.
— Предупреждать надо! – взвизгнула Алёнка. – Я же морщилась!
— Зато, кадр великолепный. Ты просто восхитительно морщилась. Ногу чуть в сторону, нет, ближе. Руки хорошо, руки не трогай. Плечи разверни. Хорошо. Сделано. Теперь повернись ко мне вполоборота. Голову подними. Бедро не выворачивай. Хорошо. Намыливаться будем?
— Обязательно, — девушка выдавила на губку жидкое мыло, и начала покрывать тело пышной пеной. Потом нежно, пальцами начала поглаживать промежность.
— Так хорошо?
— Очень, — ответил я, не отрываясь от видоискателя. – Пальцами не закрывай.
Алёнка послушно раздвинула пальцы, как бы нечаянно раскрывая ими сочные губы и демонстрируя влажную розовую плоть.
— Э-э-э… Хм, великолепно. Думаю, ты можешь вытираться.
— Ну, раз ты так думаешь…
Закрыв воду, Аленка завернулась в огромное полотенце. Я сделал последний кадр, и тут заметил на полочке умывальника очень женскую игрушку.
— Под девственностью я не подразумевала сохранность плевы, — ответила она, заметив мой взгляд. – Но, с ним я не буду фотографироваться, это слишком личное.
Я пожал плечами:
— Одевание и сон уже были. Съемка закончена?
— Еще чуть-чуть, — девушка накинула халатик, который размерами и прозрачностью не уступал ночной рубашке.
Мы вернулись в комнату, и Алёнка плюхнулась в огромное кресло. Она скромно положила ногу на ногу, и нескромно раздвинула полы халата, так, что вновь показался мохнатый треугольничек.
— Завершение рабочего дня, — объяснила она. – Весь день я мечтаю о той минуте, когда повалюсь без сил в это кресло.
Я сфотографировал осуществление мечты, и посмотрел на часы.
— Мы больше не будем пить кофе? – в ее голосе появились те нотки, которые так волновали меня.
— Увы, время. Мы как раз уложились. Значит — во вторник, в «Черепашке».
— Да, я помню, к семи часам.
— Молодец, я куплю тебе конфетку.
На прощание, я максимально очаровательно улыбнулся и поцеловал ей ручку. Это не оставляет равнодушной ни одну женщину. Алёнка не оказалась исключением. Она качнула бедрами и заулыбалась.
— Во вторник, в семь, — прошептала она, и глаза ее блеснули.
Выскочив из подъезда, я еще раз посмотрел на часы. На автобусе уже не успеваю.
И, на такси я тоже не успел. Совещание уже началось, когда я тихо зашел в зал. Бодрый дедок громил с трибуны нынешнее правительство, и нынешнюю политику. Один из сидящих в президиуме начал делать мне знаки. Василий Петрович Кокин, главный редактор «Сигнала».
— Сделай пару кадров зала, — сипло зашептал он, когда я подошел. – Потом садись, и смотри на меня. Выступающих, на которых я покажу – снимай.
Я кивнул головой. От эротики до партсобрания один шаг. В советские годы Кокин занимал какую-то видную должность в горисполкоме. После перестройки он пытался заниматься коммерцией, разорился, но старые друзья его не забыли. Уже почти шесть лет он возглавлял городской «Сигнал» — газету, в которую меня привлекло удостоверение фотокора, ненормированный рабочий день и закупка материалов за счет редакции. За то, что Кокин закрывал глаза на мое хроническое отсутствие в редакции, и на объемы закупаемых фотоматериалов, я снимал по его просьбе некоторые коммунистические мероприятия по коммунистической цене, то есть даром.
Следующий дедок залез на трибуну, и Кокин махнул мне рукой.
— За что боролись? – начал вопить выступающий.
К извечным русским вопросам «Кто виноват?» и «Что делать?», добавился еще один — «За что боролись?» Что бы отвлечься, я начал вспоминать Аленку. Как неожиданно раздвинула она ноги! Как глубоко погружала она пальчики! Ей, не нравятся простые парни. Все фотографы, кроме меня, были похожи на простых парней. Я не похож на простых парней. Хм, получается, мои шансы весьма велики.
Очередной взмах кокинской руки вырвал меня из сладких грез. На этот раз на трибуне оказалась довольно молодая женщина. Зеленое платье, турецкого пошива, стянутые в пучок волосы, и ужасная оправа очков великолепно уродовали ее. Никакого намека на шарм, очарование, женственность и прочие глупости. Я мысленно раздел женщину, потом снял с нее очки и распустил волосы. Да ей и тридцати нет! И она красивая! Но, такая не станет писать перед фотографом. Я даже улыбнулся, представив себе эту картину. Хотя, почему нет?
Часа через полтора Василий Петрович поманил меня.
— Все, можешь идти. К концу недели сделаешь?
На вторник я печатаю Алёнку, в среду сделаю собрание.
— Я в четверг принесу.
Домой я добрался к восьми часам, совершенно без сил.
— Наверное, ты устал, — заявила Таня, только открыв мне дверь.
— Я не просто устал, я совсем устал. С утра передовики капиталистического производства, потом обнажёнка, потом партсобрание. Пока на машине пленки проявляли, я чуть не заснул.
— Зато, завтра дома печатаешь. Передохнешь.
— Да, одна выдача на вторник, другая на четверг. Если срочно не вызвонят, то найдётся время в какую-то кафешку сходить-посидеть, коньячка хряпнуть, под соленый огурчик.
Таня отправилась на кухню. Я проводил взглядом ее покачивающиеся ягодицы, и начал разуваться. Дома она всегда ходило голой. Поначалу это меня сильно возбуждало. Теперь, что бы вызвать мой интерес она что-то надевала. Судя по нынешней наготе, она была занята работой и мой интерес был ей сейчас неинтересен.
— Девица хоть нормальная была? – донеслось из кухни. – Или, она уже не девица?
— Она на самом деле девица, в смысле девственница. Разумеется, я не стал проверять и покушаться на такую драгоценность. Поверил на слово.
— У нее рожа, как у паровоза?
— Можешь, негативы пока посмотреть. Она прекрасна, обаятельна, пластична. Не то, что коммунисты.
— Тебя Кокин опять на собрание затащил?
— Куда же же еще, — я сел за стол. – Зато, он такие счета подписывает. Эта халява — мои самые прибыльные съемки.
— Он же не из своего кармана платит. Те же коммунисты газету и субсидируют. Расскажи лучше про девицу.
— Лет двадцати, где-то секретарствует. Блондинка, правда, крашенная. Снимал, как она просыпается и на работу уходит, а потом приходит. Зарисовки с натуры. Камеры не стеснялась, но без вульгарности. Легко отработал. Кстати, дашь мне посмотреть, как ты писаешь?
— Пожалуйста, смотри, сколько хочешь. Ты и это снимал?
— Конечно, и даже ежеутреннюю мастурбацию.
— Ого! Чем же ты так женщин очаровываешь?
— Не покажу. За столом, неприлично. Хотя, если серьёзно — без понятия. Она сказала, что у меня шарм есть. Правда, есть?
— Какой шарм? – расхохоталась Таня. – Ты же грязное, тупое животное!
Думала она совершенно иначе, поэтому я спокойно перенес этот комплимент.
— Пизда похотливая, — ответил я взаимностью. — Да она плакала, когда я уходил.
— Ты бы сказал, что уходишь от нее на партсобрание, она бы тебе глаза выцарапала. Скажи, что она плакала, положа руку на сердце.
— Ну, не совсем плакала. Но, расстроилась точно.
— Вот-вот. А за пизду похотливую тебе отвечать придется.
— У меня же сил нет!
— Ничего, я найду. Ты же знаешь.
Я знал. Через пару минут её жарких ласк я почувствую необычный прилив сил, и хватит меня на час, а то и больше. Подпитывает она меня своей энергией, или будит мои собственные резервы, меня никогда особенно не волновало.
Однажды, после какой-то вечеринки, я обнаружил в своей постели девушку. Такое случалось, хоть и не часто. Вот только, уходить она от меня не собиралась. Такого, никогда не случалось. Она начала делать домашнюю работу, спокойно относилась к моим появлениям в полночь или под утро, не выказывая никаких собственнических интересов. У неё была забавная фигура, но при этом она была красива. Еле доставая мне до плеч, обладала осиной талией и очень крупными бедрами. Маленькая грудь, с крупными сосками, и большими темными кружками вокруг них, тоже выглядели забавно. Так как готовила она вкусно, а в постели была великолепна, я не стал возражать против её присутствия. Больше года мы прожили вместе, не предъявляя друг к другу никаких претензий. Иногда мне даже казалось, что я люблю ее. Но, человечество за века не смогло понять, что такое — любовь, а я не считаю себя умнее человечества.
— Сильно не задумывайся, это обезображивает твое лицо, — подала голос Татьяна. – И, убивает твою потенцию.
Я допил чай, встал и потянулся.
— Стели постельку, я пока сполоснусь.
Таня расстегнула мою ширинку, и проверила готовность. Готовность была нулевая.
— Я же просила тебя не думать.
— Прости, дорогая, было уже поздно. К тому времени, она уже пришла.
— Кто, пришла?
— Мысль, которую я думал.
Когда я вышел из ванной, Таня лежала в постели. В белом пеньюаре, на алых простынях. Как только я начинаю считать, что ей нечем меня удивить, она меня удивляет. Никогда не видел у нас дома алые простыни. Без лишних вопросов я набросился на свою женщину. Таня ловко увернулась, и оказалась сидящей у меня на спине.
— Победила! — закричала она.
— Врешь, не возьмешь, — после недолгого единоборства я оказался там, где и должен быть мужчина – наверху. — Не дергайся, а то изнасилую.
Таня тут же начала дергаться. Сжав руками ее голову, я впился в жаркие губы. Они жадно приняли меня, и влажный язычок глубоко проник в мой рот. Ее пальцы заскользили по возбудившемуся члену. Тогда я завел правую руку назад и глубоко погрузил во влажную промежность палец. Бёдра начали плавно покачиваться. Когда поцелуй насытил, я сел рядом с ней на алую (а, что-то в этом есть!) простынь, и начал поглаживать плечи и крепкие груди. Таня впилась пальцами в подушку, и тихо постанывала. Я перешел на живот и бедра, приближаясь к заветному месту.
— Встань… надо мной…, — прошептала она.
Я понял, что она хочет. Встав над ней на четвереньки, лицом к промежности, я раздвинул ее ноги. В отличие от тонких складок Аленки, у Тани были полные крупные губы, темные, почти черные. Я погрузил между ними язык, собирая терпкую влагу. Бедра выгнулись, еще больше раскрываясь передо мной.
— Тебе нравится? – коварно спросил я, прекращая ласку.
Она звонко шлёпнула меня по ягодице.
— Лижи, садист! Выпей ее всю!
Довольно улыбнувшись, я прижался губами к клитору, надавливая на него кончиком языка.
— Да, да, милый. Я вся твоя, только не прекращай.
Я и не собирался больше прекращать. Таня была ядерным зарядом — как только достигнута критическая масса, шутить с ней становилось опасно. Обхватив руками ягодицы, я раздвинул их, Таня согнула колени, и моему языку стало доступно еще одно отверстие. Ее руки обхватили мои бедра. Ловкие пальцы пробежали по спине и ягодицам.
Решив немного отдышаться, я выпрямился, и, прижав к влажной промежности ладонь начал мягко поглаживать.
— Дави сильнее, и палец внутрь засунь, — раздался тихий голос.
Я послушался.
— Ну, как? Теперь твоя душенька довольна?
— Душенька, да, но телу еще мало.
Я принес из бара бутылку вина, и плеснул его на Танин живот. Сквозь сжатые губы она шумно втянула воздух.
— Холодное.
-Сейчас согрею, — я склонился, и начал слизывать сладкие капли с блестящей кожи.
Прильнув губами к пупку, я втянул в себя воздух, а потом начал выдавливать языком остатки вина. Почему-то эта ласка безумно нравилась Татьяне.
— А хочешь попробовать прямо оттуда?
— Из влагалища? – уточнил я.
— Конечно, глупенький.
— С удовольствием. У тебя там ничего не слипнется?
— Мы как раз и проверим, — она весело рассмеялась.
— Тогда, с удовольствием.
Таня уперлась локтями в кровать, ладонями в бедра. Потом выгнула спину, и широко развела ноги. Держа бутылку над раскрывшимися губами, я начал тонкой струйкой наполнять влажную чашу. Таня вздрогнула, и застонала.
— Мне уже хорошо. Подожди немного.
— Интересно, ты можешь кончить с полным влагалищем?
— Я почти всегда кончаю с полным влагалищем.
— Да, действительно, — я отставил бутылку.
Таня качнулась, и розовый ручеек побежал между ягодиц. Я тут же собрал его языком.
— О-ох! Как здорово! Продолжай! Еще, еще!
Я продолжал, пока мог терпеть. Потом резко развел её руки, и как только ягодицы коснулись простыни, резко и сильно зашел в просторное влагалище. Но, сделав пару движений, так же резко вышел. Оказалось, что я слишком долго терпел. Таня аккуратно стерла с головки остатки спермы, и начала растирать забрызганные живот и грудь.
— Давай еще раз, пока он твердый.
Я послушно ввел в неё увядающий член, и замер. Какое-то время мы просто лежали. Я гладил ей плечи, а она мне спину. Прошло минут пять.
— Ты отдохнул?
— Да, можешь начинать.
Таня откинулась на подушку, и прикрыла глаза. По влагалищу прокатилась мягкая волна, и теперь пришла моя очередь стонать от наслаждения. Я не встречал ни одной женщины, которая могла бы так действовать мускулатурой влагалища. Мы оставались совершенно неподвижны, а в это время упругие стенки скользили по моей кожице. Член постепенно твердел, наливаясь силой.
— Жулик, ты уже давно готов.
— Еще немножко, милая.
— Показала один раз, теперь приходиться самой работать, — добродушно проворчала Татьяна, но движения не прекратила.
— Теперь я совсем готов. Продолжаем?
— Да, только я сверху.
Мы быстро поменялись местами. На этот раз меня хватило надолго. Таня то раскачивалась из стороны в сторону, то прыгала вверх – вниз, послушно замирая, когда я чувствовал приближение оргазма.
— Устремляемся к вершинам блаженства? – наконец, спросила она.
Я кивнул головой. Она легла мне на грудь, я обхватил ее ягодицы, и мы начали бешеную скачку. Издающая самые разные звуки во время ласк, в момент оргазма Таня сосредоточенно молчала, словно боясь потерять малейшую крупицу наслаждения.
Я читал, что возбуждение у женщин угасает очень медленно, и после оргазма им необходимы ласки. Таня засыпала почти сразу, наверное, она не читала умные книжки, и не знала, что ей необходимо. Долгие игры и бурный итог совершенно лишали её сил, и она могла заснуть прямо на мне, даже днём. Именно это, Татяна, прямо сейчас и сделала.
Пункт второй
…
