Леониду Енгибарову – «Клоуну с осенью в сердце»
«Главное для меня в жизни — чувствовать ответственность
за все совершающееся вокруг нас»
Город, наконец, дождался своего праздника. На его круглой площади еще было пусто, но со всех сторон уже слышны были бравурные марши, мелькали блестящие костюмы на главной улице, аортой стекающей из сердца Города и распадающейся затем на десятки улочек-артерий и сотни переулков-сосудиков в его пульсирующем организме.
***
Он танцевал, постепенно наращивая, ускоряя темп, будто подгонял невидимых музыкантов. Шлейфы пламени, хвосты искр летели во все стороны.
Он ЧУВСТВОВАЛ этот Город, он был для него живым, был его другом.
Он любил свой Танец, обожал его темп. Называл всегда — «Аллегро с огнем». Несмотря на то, что творческая комиссия городского управления культуры тарифицировала его как «авторский постановочный танец с акробатическими трюками и элементами художественной гимнастики», оценив «номер» в 3 рубля.
Сегодняшний Танец должен был стать особенным, сегодня он чувствовал вдохновение, его сердце стучало в унисон с сердцем Города, сегодня был и ЕГО праздник.
На гигантской стене экрана только что вспыхнули буквы его имени. Заиграла тихая музыка, ее едва было слышно, она только начинала отдаваться звонкими молоточками в головах зрителей. Стена начала наклоняться, очень медленно, незаметно для глаз, ларго, переходящее в адажио, затем анданте, и наконец, без переходного модерато – сразу аллегро!
Стена, накрывая своей тенью всю площадь, падает, кажется — вот-вот раздавит всех, кто только что свистел, хлопал в ладоши, размахивал огоньками зажигалок в высоко поднятых руках. Все замирают, но крик ужаса не успевает слететь с губ и взвиться воем безумия в пылающее небо – стена рассыпается на миллионы огней, ослепительно вспыхнувших и тут же погасших, исчезнувших без следа.
Только у подножия бесследно растаявшей стены остался всплеск пламени, словно по затухающим углям, покрытым уже чернеющим пеплом, прошелестел легкий ветерок, смахнул серый налет и обнажил укрытый, дремлющий огонь. И тот, расправляя лепестки-крылья, начал просыпаться, тянуться вверх, будто покачиваясь под музыку. Почему будто?! Музыку уже слышали все – сначала тихую-тихую, как шепот ресниц на губах – потом громче, и вот уже она обняла, накрыла площадь, растеклась по Городу, вплыла в каждый дом…
Он танцевал. Огненные листья, языки пламени, срывались с крыльев алого плаща, взвивались в небо и возвращались обратно, вспыхивая в его руках множеством факелов, из которых он плел кружево своего пылающего танца. Он выплетал этот чарующий орнамент, не прерываясь ни на миг, менялся лишь цвет огня в руках, улетая во тьму и вспыхивая вновь уже в его ладонях.
Сначала плавный, но не слишком медленный, блюз, ускоряясь, перетекал в босса-нову, затем что-то похожее на фламенко, слагаясь с твистом, превращалось в вальс. Потом внезапно, почти без перехода, наконец, взлетала в быстро темнеющее небо, ЕГО мелодия, очень быстрая, позволяющая увидеть только огненное кольцо, взмывающее над площадью и опадающее вниз, чтобы в следующую секунду распластаться по ней огненной каруселью, разбрасывая снопы искр.
Он танцевал. Музыка менялась, темп танца переливался, то почти замирая, то ускоряясь до немыслимого «престо престиссимо».
Рыдал саксофон, разливая тоску, от которой немело все внутри. Плакала, всхлипывая, скрипка, от звуков ее слезоточила душа. Коротко и отрывисто звенела гитара, и ей отзывалось неистовым стаккато сердце.
Он танцевал. На маленькую площадь давно собрались все жители Города. Они плакали и смеялись одновременно. Замирая одним взглядом, когда он взлетал над их головами. Вдохнув общим «ах» одними губами и забывая выдохнуть, когда он падал, рассыпая вокруг себя мириады искр. И облегченно вскрикивали, радуясь, когда плащ распахивался, создавая огненный ореол вокруг него.
Мчались минуты, текли часы. Он танцевал. Без устали, не останавливаясь ни на миг, не давая зазвенеть оглушающей тишине, не оставляя возможности тьме сомкнуться вокруг…
***
Он танцевал. Не зная, что его сердце уже взорвалось немыслимой болью, что оно уже давно не слышит музыки. Только светоч, цвета пламенеющей крови, еще пульсировал, затихая в его ладонях.
Он танцевал, не зная, что уже умер. Умер давно, еще в самом начале, когда рассыпалась в прах стена. Не стена-экран. Стена-дверь, открывшаяся в другой мир.
Потрясающий реквием. Преклоняюсь памяти Великого танцора и мага движений. И вам поклон, что написали столь проникновенные слова.
Мне очень понравилось!
Потрясающе!!! Вы очень точно описали этого замечательного человека. С уважением. bratchanka.
Очень трогательно написано.
@ bratchanka: Благодарю Вас за столь лестную оценку. О нем плохо писать — нельзя. Совесть потом заест. С уважением, Сергей
@ prohogiy:
Он был великим лицедеем пантомимы. В моем понимании, пантомима это наилучший и прекрасный танец. По праву был оценен современниками.
Высоцкий Володя называл его «Грустный МИМ», за его философию пантомимы.
хх
Владимир Высоцкий — Леониду Енгибарову
хх
ЕНГИБАРОВУ — ОТ ЗРИТЕЛЕЙ
Шут был вор: он воровал минуты —
Грустные минуты, тут и там, —
Грим, парик, другие атрибуты
Этот шут дарил другим шутам.
В светлом цирке между номерами
Незаметно, тихо, налегке
Появлялся клоун между нами
Иногда в дурацком колпаке.
Зритель наш шутами избалован —
Жаждет смеха он, тряхнув мошной,
И кричит: “Да разве это клоун!
Если клоун — должен быть смешной!”
Вот и мы… Пока мы вслух ворчали:
“Вышел на арену, так смеши!” —
Он у нас тем временем печали
Вынимал тихонько из души.
Мы опять в сомненье — век двадцатый:
Цирк у нас, конечно, мировой, —
Клоун, правда, слишком мрачноватый —
Невеселый клоун, не живой.
Ну а он, как будто в воду канув,
Вдруг при свете, нагло, в две руки
Крал тоску из внутренних карманов
Наших душ, одетых в пиджаки.
Мы потом смеялись обалдело,
Хлопали, ладони раздробя.
Он смешного ничего не делал —
Горе наше брал он на себя.
Только — балагуря, тараторя, —
Все грустнее становился мим:
Потому что груз чужого горя
По привычке он считал своим.
Тяжелы печали, ощутимы —
Шут сгибался в световом кольце, —
Делались все горше пантомимы,
И морщины глубже на лице.
Но тревоги наши и невзгоды
Он горстями выгребал из нас —
Будто обезболивал нам роды, —
А себе — защиты не припас.
Мы теперь без боли хохотали,
Весело по нашим временам:
Ах, как нас прекрасно обокрали —
Взяли то, что так мешало нам!
Время! И, разбив себе колени,
Уходил он, думая свое.
Рыжий воцарился на арене,
Да и за пределами ее.
Злое наше вынес добрый гений
За кулисы — вот нам и смешно.
Вдруг — весь рой украденных мгновений
В нем сосредоточился в одно.
В сотнях тысяч ламп погасли свечи.
Барабана дробь — и тишина…
Слишком много он взвалил на плечи
Нашего — и сломана спина.
Зрители — и люди между ними —
Думали: вот пьяница упал…
Шут в своей последней пантомиме
Заигрался — и переиграл.
Он застыл — не где-то, не за морем —
Возле нас, как бы прилег, устав, —
Первый клоун захлебнулся горем,
Просто сил своих не рассчитав.
Я шагал вперед неукротимо,
Но успев склониться перед ним.
Этот трюк — уже не пантомима:
Смерть была — царица пантомим!
Этот вор, с коленей срезав путы,
По ночам не угонял коней.
Умер шут. Он воровал минуты —
Грустные минуты у людей.
Многие из нас бахвальства ради
Не давались: проживем и так!
Шут тогда подкрадывался сзади
Тихо и бесшумно — на руках…
Сгинул, канул он — как ветер сдунул!
Или это шутка чудака?..
Только я колпак ему — придумал, —
Этот клоун был без колпака.
1972 г.
Творчество Леонида в моей памяти всегда пересекается с творчеством его современника, не менее талантливого лицедея, мастера пантомимы Жиромского. Я думаю кроме их двоих у нас в стране никто не достиг до сегодняшнего дня такого мастерства.
пост из обсуждения в жюри:
Произведение посвящается великому Леониду Енгибарову – «Клоуну с осенью в сердце». Этот маг пантомимы был для меня кумиром при его жизни и остается в памяти до сих пор. Бывала на его выступлениях и помню, как он парил над сценой и покорял сердца. Рассказ передает полностью атмосферу лицедейства великого мага пантомимы. Своего рода реквием написан легко и мастерски. Уйдя из жизни в свои тридцать семь лет, он так и остался загадкой. Написан рассказ автором, явно знакомым с музыкой и танцем, пантомимой, философской клоунадой в цирковом искусстве, знающим тему, что делает рассказ весьма правдивым.
Теперь прозаическое:
Уважаемый автор, по правилам сайта ответы на посты пишите в одном сообщении. Более одного поста подряд публиковать нельзя.
Просто отвечайте каждому по своему желанию поочередно в одном сообщении. Последующие система может расценить, как спам и не пропустить.
С уважением. Надежда.
Сразу, во-первых, прошу принять мои извинения за неумение обращаться с «постами». Но у меня есть смягчающие обстоятельства. ))
К сожалению, нигде на сайте я не увидел обычного для всех порталов раздела F.A.Q. (Чаво) или Помощь. Может быть, он есть, да я не сумел его найти?
А в коротких правилах, на главной странице сайта, по всей вероятности, я неверно истолковал фразу «Разрешается оставлять не более одного комментария подряд на произведение» — я предположил, что коль я не комментировал, просто поблагодарил читателей – это замечания, дополнения. Теперь все уяснил.
Во-вторых – Надежда, примите мою искреннюю благодарность за такую развернутую рецензию. Спасибо за понимание и верность памяти Леонида.
Вы очень тонко почувствовали «настроение памяти» о действительно великом человеке, маге человеческих душ и философе молчания… Наверное, память о нем, сама его душа — послужили камертоном.
А ту, Его музыку, я слышу и сейчас – хотя ее звуки уже вернулись в свою тишину, растаяв во тьме, тихо прошелестев последним аккордом и плачем саксофона. А настроение – осталось! И осталась улыбка — легкая, светлая, слегка задумчивая…
Танец огня мне приснился. Только во сне его танцевал просто Танцор, который раньше был клоуном, с шарами, а к нему со всего города бежали дети. И он не мог остановить свой танец, чтобы дети не расплакались – в городе, кроме них, больше никого, почему-то, не осталось.
Дети шарики прижимали к себе, и они — «лопались», а Он продолжал танцевать…пока не лопнул с негромким взрывом последний шарик….
И я проснулся.
Стихотворение Высоцкого я знаю (хотя давно не перечитывал, отдельное спасибо, что напомнили) и знаю о его особом отношении к Енгибарову.
Прочитала — и мурашки по телу… Гениальное произведение…
Спасибо за столь лестный для меня отзыв! Я, разумеется, не рассчитывал на ТАКУЮ высокую оценку — но мне очень хотелось сказать несколько добрых слов о, действительно, гениальном актере, танцоре, о великом человеке, — их так редко рождает Земля… Хотелось вспомнить о нем и напомнить кому-нибудь еще.
Я благодарен Вам за понимание.
Вам удалось интересно изобразить гениальность этого человека. Спасибо
@ Светлана Мерцалова:
Благодарю Вас за визит и отклик. Я рад, что Вам понравилось.
хороший человек был светлая ему память….
автор маленькое замечание, там что у вас с абзацами частит некрасиво немного с абзацами бы поаккуратнее 🙂