Ку-ку!

Основано на том, что осталось от сна, приснившегося О. Е. и улетевшего с первыми признаками её пробуждения

— Ку-ку, — сказала она.

Дожили…

Да, я люблю выпить. И что с того? А кто не любит то? Мне иногда начинает казаться, что спонсором человечества является какая-нибудь алкогольная компания. Потому что всё человечество в целом поступает по отношению отдельных его индивидуумов так, чтобы эти индивидуумы не могли не напиваться. Кто-то скажет, что человечество в целом состоит как раз из таких индивидуумов, каждый из которых наделён собственным разумом, ни в коем случае не являющимся какой-либо функцией от разума индивидуума, находящегося рядом, то есть, якобы, он вполне свободен в своих заблуждениях. Но я скажу, что это всё полный вздор. Ибо, например, каждый нейрон человеческого мозга понятия не имеет, что на уме у соседнего нейрона, но вместе они представляют собой вполне функционирующий орган, который может… Нет, который, разумеется, никак не может быть свободным в своих заблуждениях… Понимаете, о чём я? Я тоже не понимаю…

Мы пили ёрш. Знаете, что это такое? Конечно, не знаете. Понятно, что я имею в виду не рыбу, и понятно, что это вы точно знаете. Более того, я знаю, что вы знаете, что я это знаю. Только вы всё равно ничего не знаете. Потому что ёрш – это слишком банально – налил полстакана водки, долил полстакана пива. Перемешал, выпил… Никакой романтики. Мы-то пьём не просто ёрш, а супер ёрш. Этот напиток изобрёл я сам, и теперь щедро хочу поделиться с вами рецептом. Дело в том, что в качестве основного ингредиента нужно брать не водку, а спирт, и его разводить пивом так, чтобы в конечном итоге получился ёрш сорокаградусный. Тут, разумеется, нужно решить древнюю задачу про Ахиллеса, который не может догнать черепаху, ибо, разбавляя спирт не водой, а пивом, которое тоже, как известно, имеет некоторый градус, вы как бы немного повышаете градусность конечной смеси относительно той, которая была бы при перемешивании водки с водой. И, когда вы разбавляете вроде бы в нужных пропорциях, градусность получается больше сорока, и придётся разбавлять смесь ещё раз. В целом неважно, совершите вы несколько итераций, или всё у вас произойдёт за один раз, но в итоге должно получиться именно сорок градусов. Почему? Спросите у Менделеева.

Вы спросите, откуда я беру спирт? Нет, я не делаю из этого тайны, просто Коля, друг детства, вместе с которым мы ходили писать на соседние горшки в детском саду, работает в больнице херургом, и поэтому имеет возможность в практически неограниченных количествах тырить оттуда чистейший медицинский спирт. И не надо издеваться. Разумеется, я знаю, как пишется слово «хирург», но вся загвоздка состоит в том, что Коля не хирург, а именно хЕрург. От слова «хер». Херовый хирург, одним словом. Вместо того, чтобы спасать человеческие жизни и делать разумное, доброе и вечное, он тырит спирт, а потом им ужирается как последняя скотина и блюёт где-нибудь в подворотне. Ну, или не в подворотне. Ну, или не блюёт. Во всяком случае, когда с ним пьёшь, создаётся впечатление, что пьёшь с рентгеновским аппаратом, потому что профессиональные качества у него проявляются совершенно не там, где нужно, а именно при совместном распитии спиртных напитков. Он сверлит своего собутыльника взглядом, как будто пытается выяснить, что не так в работе его органов. Вы думаете, что это мне кажется? А вы попробуйте с ним выпить ерша! Тогда вам и не такое покажется…

— Ку-ку, — повторила она. Маленькая, пёстренькая…

Пусть хоть обкукуется. А я буду делать вид, что ничего нет. Потому что я знаю, что ничего нет. Потому что…

Вы спросите, как я дошёл до жизни такой? Вы не спросите? Нет, вы спросИте! И я отвечу! Думаете, я не знаю, что ответить? Разумеется, знаю. Потому что как можно не пить, когда такое творится? Когда каждый из этих мелочных человечков просто мечтает сотворить для меня какую-то гадость. Есть не будет, спать не будет, а гадость обязательно сотворит. А потом придёт и будет смотреть жалобными такими глазёнками брошенной собаки, мол, прости меня, Вася, я больше тебе не буду сотворять никаких гадостей. Конечно, не будет. Почему только рука за спиной складывает из пальцев крестик? Думаете, я не вижу? Я всё вижу, этому я от Коли научился. У меня теперь тоже рентгеновское зрение. Я теперь тоже могу работать херургом.

У меня ушла жена. Забрала детей, шмотки, диван, телевизор, посуду и ещё кое-что по мелочи. Всё это она увезла на машине. На моей машине, на которую я заработал вот этими руками и этой головой с вышеупоянутыми нейронами. Так взяла, и увезла. Её даже не смутило то, что у моей машине ручная коробка, а она до этого только на автоматах ездила. И вы думаете, что в результате мне изменила одна женщина? Нет, мне изменили две женщины – машина изменила с женой, а жена изменила с мужчиной. И не просто с мужчиной, а…

Вот скажите мне, что я ему плохого сделал? У этого урода в детстве спёрли несколько велосипедов. Один за одним. К нему подходил незнакомый подросток и говорил: «Дай покататься», и он давал. Так он лишился двух велосипедов. Потом лишился третьего. Я его спросил тогда: «Лёш, ты дурак?» Он ответил, что нет, не дурак, что он не хотел давать покататься, но потом тот сказал честное пионерское, что вернёт велосипед, и не вернул. Тоже мне, крах идеалов. И знаете, что мне сказал тогда Лёша? Ни за что не догадаетесь. Он мне сказал, что тот, наверное, был октябрёнком, и поэтому честное пионерское на него не распространяется, и что надо было всего-навсего попросить показать ему пионерский галстук, а в случае, если он не сможет его показать, взять с него честное октябрятское, и что тогда он велосипед обязательно вернёт. Потом Лёша сказал, что в следующий раз будет умнее, но я почему-то подумал, что умнее он уже не будет. Но вслух ничего не сказал.

В общем, велосипед ему больше не купили, и поэтому мы стали кататься на моём велосипеде по очереди, до тех пор, пока у него не угнали и мой велосипед. Я так и не узнал, какое обещание он взял на этот раз, и, судя по всему, никогда уже не узнаю. Потому что мне не интересно. Я просто съездил ему по морде и ушёл.

А теперь он увёл мою жену. Вместе с детьми, шмотками, диваном, телевизором, посудой и другими мелочами. Всё просто – до этого у меня всё это было, а теперь ничего этого нет. И друга тоже нет. Разумеется, так долго продолжаться не будет – у него ничего долго не задерживается. Просто в один прекрасный момент к нему подойдёт кто-нибудь и под какое-нибудь честное профессиональное похитит мою жену, как когда-то мой велосипед. И ищи-свищи…

— Ку-ку, — сказала кукушка и уставилась на меня.

Всё, приплыли, белая горячка. Приплыли, или припили? Да какая, нахер, разница, как мы до этого докатились? Как говорится, факт налицо – передо мной в московской квартире, в XXI веке, сидит кукушка и на меня смотрит. Пристально так смотрит, как начальник. Как будто пытается что-то сказать. Но я с кукушками не разговариваю. Не то, чтобы это мой принцип, но как-то не доводилось раньше, а я очень не люблю ничего нового.

Вот с начальниками я разговариваю. Очень не хочется, но приходится в силу своей профессинальной деятельности. Потому что, как ты не карабкайся вверх по карьерной лестнице, всегда над тобой будет стоять кто-то чуть выше тебя. Это, конечно, если не удастся докарабкаться до должности президента. Но людей много, а президент один, а, следовательно, шансов у меня почти никаких. Поэтому я никуда и не карабкаюсь. Сижу в одном дурацком НИИ, и никогда я вам не скажу, чем я там занимаюсь. И не только потому, что подписку давал, а ещё и потому, что терпеть не могу всяких любопытных, которые суют свои длинные носы туда, куда им не следует. И ради чего всё это, спрашивается? Если я с первого же дня пребывания на этой работе понял, что я занимаюсь ни тем, чем хочу, а, если я буду заниматься тем, чем хочу, я умру от голода через месяц, потому что заработать на этом у меня никогда не получится. Правда, с такой зарплатой, как у меня сейчас, я тоже долго не проживу, хотя я уже иногда не понимаю, что будет бОльшим благом для меня – помереть в течение месяца от голода, или всячески поддерживать минимальные потребности организма, чтобы помереть через пятьдесят лет от скуки. И как-то бессознательно, или даже инстинктивно, я выбираю второй вариант, предполагая при этом, что его выбирает абсолютное большинство представтелей двуногих. Есть ещё третий вариант – прожить жизнь интересную и вместе с тем обеспеченную, но для этого мозг должен быть устроен как-то по-другому. А он у меня такой, какой есть, и на другой рассчитывать не приходится. И поэтому… Поэтому я пришёл к выводу… Да, именно здесь и сейчас, именно в эту самую секунду, я пришёл к выводу, что больше не хочу быть представителем этих глупых существ, почему-то возомнивших себя умными и от осознания этого совершающих ещё больше глупостей.

— Ку-ку, — тихо сказала кукушка. Причём, как-то не по-птичьи сказала, а будто бы человек это сказал. Я обернулся. Она смотрела на меня мудрым и печальным взглядом, будто понимая, какой я идиот и сожалея об этом. Будто хотела меня вылечить от идиотизма и одновременно понимала тщетность этих хотений.

— Ку-ку, — ответил я. А что я ей ещё мог сказать?

— Хватит дурака валять, — сказала кукушка, — говори по-русски, я тебя понимаю.

— Уйди, я в тебя не верю. Уйди, говорю!

— Ты в меня не веришь, а я есть. Муравьи не верят в цивилизацию, потому что они не могут её осознать.

— Так, всё. Я понял. Первый звоночек прозвенел. Давай с тобой договоримся: я больше не буду столько пить, а ты больше ко мне не придёшь.

— Поздно. Ты ничего не изменишь. Я есть независимо от того, видишь ты меня, или нет. Но если ты меня увидел, ты уже никогда не будешь прежним

Я смотрел на неё и думал, КАК она это делает. Как из её маленького клювика мог исходить этот голос – вполне чёткий, вполне громкий и вполне человеческий.

— Ты поссорился с человечеством. Это плохо, — продолжала она, — Когда-то я тоже поссорилась с человечеством, и за это меня превратили в кукушку. Вы слишком неразумны. Вам всегда нужно говорить, когда надо остановиться, иначе вы будете делать любое дело до полного изнеможения. У людей нет тормозов, но у людей есть кукушки.

— А у кукушек есть кто?

— У кукушек есть люди. Это симбиоз. Одни не могут прожить без других, потому что другие не могут прожить без первых.

— Ку-ку, — сказал я.

— Вот! Уже получается. Побыв кукушкой, ты, наконец, осознаешь своё место в жизни, ибо чтобы осознать неразумность поведения индивидуума, нужно выйти из его шкуры.

— Ку-ку!

Я всё ещё мог говорить человеческим языком, но почему-то мне этого не хотелось. Гораздо проще и вместе с тем гораздо мудрее вместить в две буквы больше, чем иные могут вместить в целое предложение.

— Ку-ку!

От этих слов становилось спокойнее. Я уже почувствовал, как где-то в средней Азии закончилась кровопролитная война. Не сама закончилась, а утекло в песок её время, а я всего лишь обозначил границы этого события. Часы не меняют время, но обозначают границы событий, а человек, смотрящий на часы, волей или неволей подчиняется этим границам.

— Ну вот, — сказала кукушка, — ты начинаешь понимать. Когда поймёшь окончательно, ты опять станешь свободным. Как я.

Я…

Тот я встал, взял недопитую бутылку, отнёс её на кухню и вылил содержимое в раковину.

— Ку-ку, — сказал я, но я меня уже не слышал. Теперь она может мной распоряжаться по праву. Она точно знает, что мне нужно. Тому мне. А я…

— Ку-ку, — сказал я. Маленький, пёстренький. Но при этом такой многозначительный…