Сентябрьские дни хотя и сохраняли в себе тепло бабьего лета, однако для старческих костей Демьяна и Ивана, двух друзей-фронтовиков, они казались холодными и вынуждали щупленьких старичков укутывать свои тоненькие, почти прозрачные, фигурки в тёплые одежонки времён их молодости.
С утра пораньше, отправляясь на «дежурную вылазку», (так они имели обыкновение называть про меж собой ранние обходы мусорных баков в поисках чего-нибудь полезного по причине мизерной пенсии), друзья-ветераны встретились на окраине старых гаражей, откуда обычно начинался их маршрут.
Вспоминая былое, старики поочерёдно перебирали отходы, забираясь прямо внутрь мусорного контейнера. К часам восьми утра привычное их занятие подошло к концу:
-Не густо сегодня, — сетовал старик с выцветшими серыми глазами своему товарищу, пригорюнясь сидящему подле огромного ржавого бака с мусором.
-Пошли что-ли, — пробурчал темноокий дедок в свои реденькие усы, — а то людно скоро станет… Да что уж! Может завтра получшее будет, — сплюнув, старик в старенькой телогрейке поплёлся в сторону домов.
-Эй, старый ты хрыч! — Заголосил другой ему в след из мусорного бака, — Меня обожди!
Старик спешно схватился костлявыми пальцами за ржавый край контейнера и, упёршись левой ногой в картонную коробку, собрался-было поднатужиться и выпрыгнуть наружу, но под ногами что-то пискнуло. Застыв на мгновение , Демьян легонько убрал свою ногу с коробки и стал медленно-медленно её открывать. Старику не надо было много времени, чтобы понять, что писк несколько секунд назад вырвался именно оттуда.
-Матерь Божья! — Вскричал Иван, отшатнувшись от открытой коробки, — Люди добрые! — Осеняя себя крестным знамением, тараторил старик, — Да что же это делается-то на белом свете?! Да что же это за нравы-то такие?!
-Ты что, старый? — Подоспел тут к мусорному контейнеру Демьян, едва вопли Ивана достигли его слуха, — Чёрта, что ли, привидел? Или фашиста?
-Дитё в коробке, Дёма! — Дрожащим голосом выдавил старик, из серых глазах которого текли реки прозрачных слёз, — Понимаешь ты? Дитёнок там… И даже ещё не мёртвый, кажись…
-Да ты что?! — Ахнул Демьян, тоже перекрестившись, — Вот-те и мирное время над головой! Вот дожили! Эй, — встрепенулся вдруг старик в телогрейке, — Да что же ты, пердун старый, сиднем там сидишь! А ну-ка подавай дитёнка сюды, может выходим ещё!
-Да ты что? — Взгляд Ивана был полон тревоги и страха, — А ну как нас с тобой в похищении уличат да и на старости лет за колючей проволокой подыхать будем, а?
-Да ты в своём ли уме, Ваня? — Грозно рявкнул на товарища дед с чёрными глазами и суровым взглядом, — Не для того я на фронте убитых да раненых на горбе своём таскал, чтоб теперя дать маленькому человеку сдохнуть как собаке бездомной! Давай сюда дитёнка, кому говорят!
-Да не жилец он… — Дрожа как осиновый лист, прошептал Иван, — Не жилец… Синий весь…
Едва владея своим щупленьким естеством, Иван, всё же, тяжело потянулся к коробке с младенцем и употребляя, казалось, нечеловеческие усилия, передал её Демьяну.
Тот, словно помолодев на лет двадцать, бодро раскрыл коробку и изъял из неё младенческое тельце, в котором едва теплилась жизнь:
-Ничего, мы ещё повоюем! — Приговаривал лысый старик, укутывая ребёночка в свою телогрейку, — Не зря же я полсотни лет военным фельдшером был. У меня не умрёшь! Не для того родился!
-А может это… — Плёлся Иван позади Демьяна, употребляя все свои силы на то, чтобы не свалиться по дороге, — Может в больницу его, а?
-Нет! Сами выходим кроху! Не для того он в моих руках оказался, чтоб потом по казённым домам скитаться и тепла рук человеческих не знать! Не для того я войну пережил, чтоб отказаться от жизни дитяти! Ишь что удумал, старый ты чёрт! Покуда мы живы, Ваня, ребёночек при нас в безопасности будет!
-Да как же мы-то? Ни молока сроду нету, ни масла!
-Ничего, Ваня, будет! Бабка Лидка поможет, я думаю… Да и сами мы не лыком шитые!
К вечеру в покосившемся домишке Демьяна состоялось собрание оставшихся в живых фронтовиков. Демьян не спускал с рук крохотного человечка, запеленав его в простынку и жёнину шаль. Иван сидел подле него на старом табурете, держа в правой руке пузырёк со сладенькой водичкой, а напротив них молча сидели Лидка с Прохоровной.
Старые женщины изумлённо глядели на крохотного младенчика, оказавшимся девочкой, и не понимали, как такое могло произойти, чтобы ребёнка, живого ли, мёртвого ли, на мусорку выбросили в обычной картонной коробке?
-Ну вот что, — нарушила тишину грузная Прохоровна, которая без малого пять лет была прикована к инвалидному креслу, — молочко у малышки будет, покуда я жива. Знаю, где дадут, коли попросить, по стаканчику в день аж по пять раз! Прокачусь на своей каталочке по добрым людям и молочко будет! Только бы выжила деточка…
-И денежка будет, коль Бог жизнь продлит. — Добавила Лидка — худощавая старушка с добрыми глазами и растрёпанными волосами, — Без выходных буду у перехода стоять.
-Ну а я, Демьян, — улыбнулся своей беззубой улыбкой Иван, — как всегда «принеси-подай» буду. Да и документ на девчоночку состряпает один делец за пару бутылей горючей. То бишь, сделаешься ты её, девочки этой, вроде как родной прадед…
-Да, — тяжело вздохнула бабка Лидка, — только бы пожить ещё чуток Боженька позволил бы и дитятке, и нам, чтоб девчоночку немножко подростить…
-Ничего, товарищи! — Почесал свою гордо поднятую лысую голову Демьян, — Дело благое, значит повоюем ещё, поживём! А то на что Бог нас к дитяти откомандировал? Не просто же так! Верит Он, значит, в нас. И мы, значит, нужные ещё в земле родной…
С этих пор Иван продал свой домишко и переехал на жительство к своему фронтовому товарищу. С продажи дома денег было не много, но чтобы отремонтировать ветхое жилище Демьяна да купить кроватку и коляску для Катерины средств хватило. Иван теперь «вылазки» совершал один и в дом тащил всё, чем можно было топить печь и чему можно было придать товарный вид, а потом сбыть на Блошином рынке.
Прохоровна, как и обещалась, каждый день через соседского паренька передавала Демьяну по пол литра молока, а временами по литру и даже по полтора (в зависимости от того, насколько ей хватало сил ездить по людям) . Лидка каждый день захаживала к Катерине, утром, направляясь к железнодорожному вокзалу просить милостыню в переходе, и вечером, по возвращению домой с людским подаянием.
Основные же хлопоты по уходу за Катюшей легли на плечи Демьяна. Вроде и сил в старичке не было, но, помолившись с утра-пораньше, крутился он возле своей Катюшки до самого позднего вечера. На плите всё время котелки кипели с овощами да кашами, в тазу всё время тряпицы какие-то замачивались и девчоночка при этом почти вовсе и не плакала. Дед Демьян придумал свою Катерину платком к себе привязывать да с нею все дела и делать.
Когда Катюшке три года исполнилось, схоронили Прохоровну, а бабка Лидка после кончины близкой подруги слегла, так что её увезли в Дом Престарелых.
Тяжко пришлось фронтовикам с Катюшкой. Девчоночка подвижная, шустрая, любопытная — всюду лезет, всем докучает. Покуда маленькая была, про неё мало кто знал, а как подросла, так выяснилось, что у Демьяна правнучка, оказывается, есть.
Поначалу допытывались у Демьяна про девчоночку, а тот не шибко-то был охотчив до разговоров, тогда у Ивана стали любопытствовать, а уж у него давно была готова правдоподобная история про Катюшку со всеми родственными связями, документально подтверждёнными.
Люди всяко к старикам относились — кто у виска пальцем крутил да по-тихому в органы опеки письма писал с такими мыслями, что, дескать, у почти недееспособных стариков девочка живёт и что это, дескать, не порядок. Другие же всячески старикам помогали. Одна женщина, что живёт на краю улицы, даже поспособствовала, чтобы Катюшку в садик взяли.
С органами опеки старикам тоже повезло. Люди там оказались понимающие, не стали они устраивать проверок, ограничились рассказом Ивана да свидетельством о рождении девочки.
Вот так, худо-бедно дорастили старички девчушку до первого класса, а дальше суждено им было расстаться, потому что земное странствие фронтовиков завершилось. Однако Катюшка — Екатерина Демьяновна, подвиг своих стариков передаст ещё не одному поколению.
04.02.2012., г.Н.-Ф., ЮНиС