Кристо замолкает, поджидая, когда официант, оставив меню, отойдёт от нас. Говорим мы по-цыгански — а его немногие знают, но мало ли что.
— Поговорить о чём?
— Ты выбери пока что-нибудь. К чему на пустой желудок разговоры разговаривать? Да что ты так испугалась, Лилян! Ты чего? С тобой что, раньше только о чём-нибудь страшном говорили?
— Не то, чтобы, — я раскрываю меню, честно пытаясь успокоиться и настроиться на оптимистичный лад. Ни к чему заражать Кристо дурным настроением. — Только часто с важных разговоров наедине начиналась всякая белиберда. Помню, например, поговорила я с одним венгерским вампиром…
Как и на свадьбе, ирония помогает мне справиться с собой.
— Нет. Никаких приключений, правда. Я чисто о семейных вопросах.
— В ресторане?
— Но ты же любишь венгерскую кухню. Почему бы нет?
— Ой, ты это для меня! Спасибо. Мне очень приятно.
На самом деле, в служебном кафе венгерские блюда я ем каждый день, но, конечно, казённая пища есть казённая пища — вроде и сытно, и неплохо, а всё-равно скучновато и выбора особого нет. И потом, свекровкины наставления я помню крепко.
В ожидании фасолевого супа и тушёного в вине мяса я попиваю чай — свекровь ставит его на стол к завтраку, обеду и ужину, и я успела войти во вкус. Кристо, верный прусским привычкам, потягивает пиво из огромной стеклянной кружки. Отчего-то мне кажется, что говорить на самом деле он вовсе не хочет. Большого труда стоит не напрягаться — я мысленно перекладываю разноцветные пуговицы.
— Хочешь, сходим в кино? — предлагает Кристо.
— А? Зачем?
— Так. Просто.
— А ты хочешь?
— Ну, я лучше дома посмотрю.
— Я тогда тоже. А ты давай выкладывай все свои семейные вопросы сразу, а то я навоображаю Бог знает что, — не выдерживаю я. Кристо мимолётно поднимает брови и тут же возвращает их на место:
— Может быть, я именно этого и жду. Чтобы ты напредставляла ужасов, а потом на любую новость вздохнула с облегчением.
— Тогда тем более пора выкладывать. Уже вздохну.
Кристо ставит кружку на стул и принимается сосредоточенно глядеть в пиво.
Мне это не нравится. Очень не нравится. Я знаю этот вид на макушку — по Праге и Ковно.
— Лиляна, Люция когда-нибудь говорила тебе…
— Мы с ней родственницы?!
— Нет, при чём тут… Лиляна, ну, дай рассказать нормально! Не перебивай, пожалуйста, — Кристо поднимает на меня глаза.
— Извини. Конечно.
— Ага. Так вот, ты знала, что у Люции есть дочь?
— Нет. В хатке у неё детей никаких не было, и сама она мне не рассказывала ничего.
— Ну так вот, у неё осталась дочь. Девочка с семи лет жила у родственников в Су́ботице, к Люции приезжала на каникулы.
Да, я слышала — дети «волков» редко живут с родителями.
— И что?
— То, что она — также «волчица», и сейчас ей четырнадцать лет. Император желает, чтобы мы взяли её на выучку.
—Почему мы? Нет, это невозможно. Это слишком большая ответственность. Девочка наверняка не прошла через смерть…
— Ещё нет.
— … и потом, мы убили её мать, только представь, как она нас ненавидит. Я молчу о том, что мы оба целый день на службе, и нам только двадцать и двадцать четыре, мы ещё слишком молоды, чтобы влиять на подростка! Ну, и вообще, к чему ей выучка? Сейчас никто не охотится, чему мы будем её учить?
— Сейчас одно, завтра другое, никто не может знать точно. А «волчонок» должен быть натаскан, это обычай.
— Ну, хорошо. Пусть её натаскивают. Но у неё же наверняка есть какие-то родственники-«волки», почему не передать девчонку им?
— Собственно… потому, что я и есть её родственник-«волк».
— Ты?
— Она дочь сына сестры матери моей матери.
Я провожу короткие вычисления в уме:
— Твоя троюродная сестра?
— Да.
— О… но… всё равно. Пусть тогда отдадут её не родственникам. Я не думаю, что…
— Я уже дал согласие.
Конечно, муж произносит это, снова уставившись в кружку. Лицо у него при этом непреклонней некуда.
— Ну… ясно. Ладно. Хорошо. И… как её зовут?
— Ринка. Катарина Рац.
— Её отец не родственник Аладару Рацу?
— Дальний.
О Боже. Надеюсь, она не так любит стучать на цимбалах.
— Ясно. Тогда надо будет купить ещё одну кровать или хотя бы раскладушку. Или матрас. Устроить её в лицей или коллеж — учебный год на носу. Что у нас сейчас с финансами?
— Попей ещё чаю.
Я послушно отхлёбываю из своей чашки. Да, совершенно ни к чему так хлопотать перед мужем — только зря его беспокоить. Надо просто решить эти проблемы потом, и всё. Как-нибудь да устроится. Опять же, тётя Дина нам поможет. Я всё же не выдерживаю и говорю:
— Надо сказать твоей маме, что если она обнаружит девочку в момент самоубийства…
— Она знает. Она мне помогала проходить через смерть.
— Ага. Ладно. Всё, пью чай.
В нашем закутке возникает официант с моим супом и яичницей на шкварках для Кристо. Я выжидаю, пока он отойдёт, и спрашиваю как можно спокойней:
— И когда она приедет?
— В субботу в семь тридцать. Поезд от Сегеда. Её привезёт Фе́ренц Бе́рчени. Тот вампир, у которого мы танцевали.
— Но ведь суббота завтра.
— Да.
— Ясно. Я встречу.
— Мы вместе встретим.
— Хорошо.
Я стараюсь сосредоточиться на супе. Еда обычно сильно поднимает мне настроение, а суп действительно хорош. Не иначе, как Кристо специально разведал этот ресторанчик. До учебного года всё-таки целый месяц, а спать Ринка может и на полу пока что. Всё ерунда, и не с таким справлялись. Вкусный суп. Очень вкусный суп. Замечательный такой супец, наворачивай да урчи фасолькой.
***
Ловаша я вижу очень редко, в основном, случайно застав у маленького Шаньи — то ползающим на четвереньках в разгаре какой-нибудь игры, то зачитывающим вслух и с выражением сказку, то просто расхаживающим с малышом на руках по двору. Он всегда приветствует меня очень тепло и обязательно говорит сыну:
— Смотри, это наша Лилике пришла, — но почти сразу после этого прощается с нами и уходит. Впрочем, с Госькой он ведёт себя точно так же.
У неё, кстати, после появления Шаньи тоже началась сплошная учёба: она теперь учит и педагогику, и психологию, и всякие окультуривающие предметы. Нет, ни в университет, ни даже в коллеж Якубович не поступила — как и у нас с Кристо, всё обучение происходит в стенах дворца, преподаватели к нам приходят. С одним из преподавателей, собственно, Госька и закрутила новый роман — он учит её немецкому языку и литературе. Не то, чтобы она не говорила на немецком — но вот пишет так себе, и из литературы вряд ли смогла бы вспомнить что-нибудь, кроме пары строк из «Фауста» Гёте или «Орлеанской девы» Шиллера. Так вот, преподаватель немецкого очень молод по сравнению с остальными — ему не больше тридцати. Зовут его Маркус Мейер, он убеждённый атеист и при этом обладатель ангельских светлых локонов и небесных голубых глаз — личность, короче, очень интересная и в некотором роде кинематографичная. Нет, я-то его не видела, это его Госька так описывает. Она мне ещё кое-чего пыталась описать, но я закрыла уши и посоветовала оставлять личное личным, а интимное интимным. Глупо — но став замужней женщиной, я стала ещё стеснительней и не могу ни слушать, ни смотреть разную эротику. Краснею сразу и вся, просто как помидор делаюсь.
И всё же на прошлой неделе я сумела разговорить Ловаша. Я спросила, от кого он завёл сына — зачатого, по моим вычислениям, как раз тогда, когда он встречался с Язмин.
— От моей жены, — не моргнув глазом, ответил Батори.
— Вашей жены?
— Да, Лили. От неё.
— То есть, вы женаты?
— Был женат. Теперь вдов.
— На ком?
— Лили, вы знаете, что моего сына все называют бастардом?
— Да. И я тоже думала, что он…
— Потому что мне надо, чтобы все так считали. В данный момент это вопрос безопасности. Так что думайте, пожалуйста, дальше, хорошо?
— Но ведь это дурно… то есть, я не понимаю, как вы могли встречаться с Язмин, раз были женаты. Зачем?!
— Во-первых, аристократы заключают браки не для того, чтобы спать с супругами, а для того, чтобы заводить детей и укреплять дипломатические связи, Лили. Во-вторых… знаете, я бы с удовольствием всё же спал бы именно и только с женой. Но она была очень хрупкой женщиной — любовь вампира её погубила бы почти наверняка. Простите, мне пора. Шаньи, папе пора идти. Пойдёшь к Лилике на ручки? Ах ты, мой славный!
Несмотря на это откровение, я до сих пор мысленно называю Шаньи бастардом. То ли от того, что Ловаш так велел, то ли в силу привычки — не знаю. Но, как я и говорила всегда, это звание мальчику совсем не идёт. Совершенно. Надеюсь, Шаньи не предстоит прожить бастардом всю жизнь.
***
— Я всё знаю.
Это первые слова юной Катарины Рац, брошенные мне в лицо. Глаза у неё при этом — ледянее некуда, даром что карий считается тёплым и ласковым цветом.
— Вот как? И то, что твоя мать пыталась убить меня дважды, а я только защищалась?
На самом деле, Люцию убил — точнее, добил после смертельного ранения — Кристо, но если девчонка не знает за своим братом такое, тем лучше. Пусть ненавидит одну меня.
— Всё знаю, — повторяет Катарина. — Поэтому я не буду мстить. Только любить мне тебя тоже не с чего. Я твоей милости не просила.
Я пожимаю плечами.
— А милости никакой нет. Если бы мой муж не оказался твоим братом, я бы тебя никогда не увидела и ничуть бы о том не жалела. Глаза бы целее были.
Нет, я вовсе не намекаю, что девчонка — уродина, но то, что она вытворяет со своей внешностью, даже для столичного Будапешта слишком. Совершенно не представляю, как она ходила по Суботице с этими изумрудно-зелёными кучеряшками на башке — кстати, как ей удалось их покрасить? «Волчьи» волосы краска вообще-то не берёт. Причёска тоже какая-то клоунская — два пушистых шара-хвоста за ушами. И в каждом ухе, между прочим, по три серьги, а поперёк правой брови выбриты две тонкие полоски. Одета Ринка, правда, прилично, в лёгкий белый сарафан до щиколоток — но я подозреваю, что на этом настоял кто-то из взрослых: родственники или Ференц.
Вампир и Кристо молча глядят на нашу беседу: первый с доброжелательным недоумением, второй — мрачно. Взглядывая на мужа, я бурчу в сторону юной свойственницы :
— Может быть, поздороваешься со старшим братом?
— Здравствуй, — с конфузливой ноткой, но донельзя горделиво говорит Катарина в сторону Кристо.
— Здравствуй, — сдержанно отвечает Кристо. — И вы здравствуйте, господин Берчени.
— Ференц, все зовут меня просто Ференц, господин гвардии капитан.
Возможно, вампир ожидает, что «волк» в ответ тоже предложить звать его по имени, но тот и бровью не ведёт. Кристо готов примириться с существованием упырей и гомосексуалистов, но предпочёл бы не видеть ни тех, ни других ближе, чем в ста шагах от себя — в этом отношении он очень консервативен.
Не дождавшись ответа, Ференц поворачивается ко мне:
— Лилиана, цветёте как роза! Очень рад вас видеть. До сих пор вспоминаю ваш бесподобный танец с замиранием сердца!
Не знаю, сколько Берчени лет, но из-за этой сахарной манеры разговаривать всегда подозревала, что он вырос в эпоху напудренных париков и всеобщего жеманства.
— Благодарю, — сдержанно отвечаю я. — Как поживает наш Дружочек?
— Замечательно. Поёт, как соловей. Уже записал первый профессиональный альбом с романсами. Просил передать вам экземпляр.
Я в исполнении Эльзы слышала только одну песню — но эту песню мне не забыть до конца жизни, и потому я беру диск из рук Ференца не без внутреннего трепета:
— Спасибо большое. Пойдёмте, нас там такси ждёт.
— Благодарю, но я не прочь немного погулять. Я уговорился остановиться у Ладислава, но, прежде, чем заглянуть к нему, хотел бы немного насладиться Будапештом. Этот город будит столько воспоминаний…
Мы прощаемся — Кристо нехотя пожимает вампиру руку — и идём на вокзальную площадь. Мне даже не приходится нести чемоданов — у Катарины с собой только спортивная сумка, которую трудно назвать набитой вещами до отказа. Уже у такси я спохватываюсь:
— Он же нам не отдал документов!
— Ринка ехала по копии метрики. Все бумаги я позавчера получил по почте, — отзывается Кристо.
Ну да. Мне просто, как всегда, никто ничего не говорил. Я залезаю на сиденье рядом с девчонкой в препаршивом настроении.
***
Пока за окном проезжают виды Будапешта, я медитирую, чтобы успокоиться. Конечно, обидно — и что последней всё узнала, и что девчонка на меня нарычала — но на обиде каши не сваришь. С Кристо надо будет поговорить наедине и попросить ему предупреждать о важных вещах заранее… нет, совсем заранее, а не как на этот раз. А девчонку можно понять — я сама же мужу и говорила, что она может плохо к нам отнестись. Надо радоваться, что ненавидит она только меня — значит, хотя бы Кристо будет иметь на неё влияние. Вот пусть и влияет, а я займусь делами более приземлёнными: Катарине нужно купить одежду, организовать свой угол — в большой комнате, где живёт тётя Дина. Как-то занять её дни, поскольку учёба отпадает — у девчонки на лице написано, что она дальше начальной школы не пошла. Ох, мне аж самой сделать себе чаю захотелось! Тихо, Лиляна, тихо. Спокойна кошка — спокойны котята.
Тётя Дина, не утерпев, ждёт нас у подъезда. Утро ветреное, и она кутается в лёгкую белую шаль. Ох, до чего красивая женщина — ну, просто графиня! Ей бы мужа найти — ещё молодая совсем, всего на восемь лет старше меня, а она возится с нами… Мне неловко каждый раз, когда я думаю об этом — но поговорить с ней на такие личные вопросы не решаюсь. Как ни крути, а я всего лишь невестка, не по чину мне.
Прежде, чем Ринка вылезает из машины, я успеваю ей сказать:
— Это мать Кристо. Не забудь с ней поздороваться.
Девчонка не удостаивает меня ответом, но тёте Дине всё же «целует руку»:
— Здравствуйте.
Выражение лица моей свекрови я очень даже могу понять. Одно дело, когда ты готовишь тёплые объятья для юной сиротки, и другое дело — когда эта сиротка оказывается кобылицей ростом с твоего взрослого сына и с изумрудно-зелёной шевелюрой. Поэтому свекровка отвечает после долгой паузы:
— Здравствуй, Ринка. Я — твоя тётя Дина. Как ты доехала, дочка?
— Спасибо, хорошо, — бормочет Катарина, судя по мрачному лицу, совершенно верно истолковав заминку. — Только я спать очень хочу.
— Спать так спать, уголок найдётся, — говорит свекровь, окончательно беря себя в руки. — Пойдём, родная.
— Может, стоит объяснить, что твоя мама тебе неродная и Катарине не совсем тётя? — спрашиваю я. — А то мало ли какая путаница из этого получится…
— Почему не тётя? — удивляется Кристо. — Она ведь младшая сестра моей родной матери.
— Да?!
— Да. Лиляна, это же все цыгане знают.
Конечно. Потому что им кто-то вовремя сказал.
