Кактус. Листочки 25-27

Узбеки думают, что я всё время сижу за нетбуком потому, что пишу книгу. Интересно, о чём? А вот исписанные листки никого не смущают. Кроме старшей по подъезду. Я случайно оставила несколько на столе, уходя со смены. У меня такой мелкий и странный почерк, что разбираю только я. А непонятное волнует – старшая встретила меня допросом. Что, мол, значат все эти листочки? Что на них написано? Сказала, что набрасывала мысли для кандидатской. Не знаю, зачем. Какая может быть кандидатская, если у меня самое обычное среднее образование? У меня так бывает. Обычно не умею врать, а порой вдруг само выскочит. Причём что-нибудь бессмысленное и бесполезное. Совершенно.

Хотя – как сказать. Старшая на этот раз отстала, хотя и смотрела недоверчиво.

В подъезд кто-то вынес Лоис Макмастер Буджолд – а я её обожаю! Жаль, что в шкафу оказалась не вся серия, только «Барраяр», «Осколки чести» и «Гражданская кампания». Я в юности была в восторге от Корделии Нейсмит, но ассоциировала себя с Майлзом Нейсмитом. Конечно же, с тех пор ничего не изменилось.

Хотя, конечно, для Майлза я слишком молчалива, да и вообще… не адмирал.

У меня теперь есть самокат, и дорога от станции к подъезду стала покороче. Собаки сначала были сильно против и пробовали хватать за ноги, но я ударила некоторых самокатом по разу. Для них это было настоящим шоком. Псинки успели привыкнуть к велосипедистам, которым приходится просто терпеть, пока на них лают. Велосипедисту просто встать и начать размахивать велосипедом не с руки…

Теперь смотрят равнодушно. Самокат и самокат. Юбка по ветру – и юбка.

Минус или плюс, но из-за самоката меня стали запоминать люди. Каждое утро на полпути к работе со мной здоровается несколько человек. Я раскланиваюсь, не снижая скорости. Иногда делаю книксен. Трюк вызывает такой восторг, что я надеюсь, никто и никогда не откроет моим безымянным знакомцам правду: он очень простой и никакой сверхловкости не требует.

Который день всё идёт хорошо. Даже немного странно.

Хотя, наверное, это просто лето.

Старшая по подъезду, как всегда, посадила в палисаднике цветы. В этом году – жёлтые лилии и алые тюльпаны. В мои обязанности входит поливать их утром и вечером. Сначала надо было таскать воду из самой консьержки, в большой лейке, но потом Алим перестал убирать после утренней помывки тротуара шланг. Наверное, нарочно для меня оставляет. Крутить ржавый кран трудновато, но всё легче, чем с лейкой бегать.

Я читаю книгу на улице, на лавочке возле подъезда. Набираюсь солнца. С этой стороны оно бывает только по вечерам.

Сменщик оставил в консьержечной в столе небольшую старую брошюрку с русскими народными пословицами. Конечно, я не удержалась посмотреть – и обнаружила бумажку, на которую выписаны некоторые. Почерк узнать нетрудно.

«Злая баба в дому хуже чёрта в лесу»,

«Бабьи города недолго стоят» (при этом вторая половина, «а без баб города вообще не стоят», почему-то не выписана),

«Псовая болезнь до поля, женская до постели»,

«У баб да у пьяных слёзы дёшевы»,

«Курица не птица, баба не человек»,

«Баба, что горшок: что ни влей — всё кипит»,

«Кто бабе поверит, трёх дней не проживёт»,

«Лучше раздразнить собаку, нежели бабу»,

и феерическое «Бабий быт — всегда битой быть».

Интересно, у него дома проблемы или старшая разбор полётов устроила? Она может.

Ну, или он очень тонко перевоспитывает меня от феминизма.

(Пропал щенок. Странно, разве такое не расклеивают?)

***

На одного из жильцов в подъезде мне сразу указали, как на опасного – домогается. Впрочем, в отличие от уборщиц, меня он ни за что не хватал: так, домогался на расстоянии.

Про себя я называю его «Колобок» – маленький, круглый, лысый и всё время на позитиве. Фамилия венгерская, но говорит, что украинец, возраст – шестьдесят лет.

– Заходи попить кофе! Поедем на рыбалку! Ты в бане бывала? – обязательная фраза после дежурного комплимента. Всегда – с широкой улыбкой. Я мрачновато отшучиваюсь.

– Тогда погадай мне на любовь, что ли! Женюсь я четвёртый раз или нет?

– Я не гадаю на посту.

– А ты после работы.

– После работы можно. Приезжайте к нам в трущобы. С мужем познакомитесь.

– А кто у нас муж?

– На вид – медведь медведем. Но у медведей ножей не бывает.

– Понял. Не дурак.

И так до следующего раза.

«Трущобами» то место, где я живу, назвали две жилицы. Просто обсуждали между собой. Наши называют – «старый город».

«Колобок» обожает рассказывать скабрёзные истории. Я даже подозревала нейросифилитические повреждения, но нет, скорее, он такой по жизни.

– Тут в одной больнице дедулька лежачую бабку изнасиловал! Теперь в ту больницу из бабок очередь! – «Колобок» заливается счастливым, почти младенческим смехом.

Я скраиваю подходящую случаю гримасу.

– Что? Не смешно? А что такое?

Я делаю гримасу ещё выразительней. Проклятый четвёртый пункт.

– Ну, не знаю, – ничуть не сконфуженно говорит «Колобок» и бойко выкатывается из подъезда.

– Вот рассуди! Женщина пришла к мужчине в гости, дошло до постели, а она отказывает. Он ей тогда тыщу долларов предлагает, она опять отказывает. Ну, он её всё равно того. А она подала в суд, и его посадили на восемь лет. Разве это справедливо? – я бы назвала его возмущённым, но его чувству явно не хватает страстности действительно оскорблённого человека.

Я делаю кукольное личико. Это даёт самый большой эффект. Говорю кукольным голосом:

– Нет. Несправедливо. По-хорошему ему яйца надо было отчекрыжить.

– Как?! Как – отчекрыжить?

Я позволяю себе улыбнуться и подпускаю в голос сахара:

– Показать?

– Да ведь она сама пошла к нему кофе пить. Все же знаю, что значит, если тебя позвали кофе пить! Ну, э, только если не я зову, – опоминается он.

– Она, может, кофе хотела. А может, и его хотела, а потом расхотела. Имеет право. А он, если так загорелся, и сам себя обслужить может. Жаль, неумелая попалась. Я бы точно отчекрыжила. Это довольно легко, в мошонке очень нежные ткани. Их можно даже не резать, а рвать. Одно движение, и насильник может думать только о том, чтобы сохранить яйца во льду и дожить до приезда «Скорой».

Обычное оптимистическое выражение сползает у «Колобка» с лица. Пожав плечами, он уходит. И уже через сутки отпускает дежурный комплимент и зовёт пить кофе в квартиру.

В другой раз он спрашивает меня, видела ли я уже новую уборщицу. Это молодая девушка по имени Мунира, киргизка из Узбекистана.

– Совершенно чудесный человек! – радостно сообщаю я подробности. – Выросла в деревне! Только сегодня мне рассказывала о сельской жизни. Например, вы знаете, что они холостят ягнят без ножниц? Там совсем другая технология, без инструментов. Главное, конечно, навык. А настоящие сухофрукты только те, которые сушат на крыше! Она обещала меня научить делать из них одно праздничное блюдо.

Мунира действительно из деревни, но про ягнят мне ничего не рассказывала. Я наконец-то солгала со смыслом и пользой.

(На месте китайского ресторана теперь открылся грузинский. В наличии национальные и европейские блюдо, постное / вегетарианское меню. В первую неделю работы всем посетителям – бесплатный бокал вина.)

***

Мунира с меня ростом, чуть полновата, круглолица и смугла. В ушах – скромные гвоздики. Она осматривает меня с боязливым любопытством. Спрашивает, правда ли я люли.

Первые несколько недель мы почти не общаемся. Потом она приходит ко мне погадать. Выясняется, что этому существу с по-детски распахнутыми миру глазами и нежным улыбчивым ртом уже тридцать четыре года. Мунира – робкая и отзывчивая. Её, одну из немногих, жильцы называют не «Гуля», а «Маша».

Чем больше она ко мне привыкает, тем открытей, разговорчивее и веселее становится, обнаруживая, вдобавок к деревенскому простодушию, природный ум, любознательность и очень живой юмор. Говорит она, довольно сильно коверкая слова, но в целом строит предложения достаточно правильно, чтобы её можно было без труда понять.

– У меня, – гордо сообщает она, – в подъезде не остаётся никакой соли. Никогда. Сколько бы на улице ни высыпали. Я мою хорошо!

Кроме уборки нескольких подъездов, Мунира подрабатывает приходящей сиделкой – присматривает за лежачей старухой, которую называет всегда «моя бабушка». Эта работа считается не такой хорошей, как горничной, но горничной азиатку никто не наймёт. Для чистой работы есть украинки и молдаванки.

– Зато моя бабушка очень хорошая, никогда-никогда не говорит грязных слов. Я даже однажды разбила стакан. Заплакала, а она говорит: «На счастье!».

Особенно Мунира не любит слово «дрянь». Ассоциируется с какой-то женщиной из её трудовой биографии. Сама она слово «дрянь» использует как особенно гадкое ругательство и потому редко.

Мунира читает книги, но – любовные романы. Детские совсем скучно, обычные взрослые не понять, владение языком всё-таки не то. Лучше всего такие романы, чтобы можно было немного про историю почитать. Я же говорю, Мунира любознательна.

– Говорят, завтра праздник, нас опять бить будут. Расскажи хотя бы, что празднуют?

– Ну, несколько сотен лет назад русские побили поляков.

– А мы, наверное, очень похожи на поляков!

Шутка, которую поймут и над которой посмеются только они – уборщицы из Узбекистана. Ещё такая: есть два вида праздников у узбеков. Первый, когда русский праздник. Тогда праздновать надо дома, чтобы русские не побили. И второй, когда узбекский, мусульманский. Этот надо праздновать в лесу. Чтобы русские не побили и шашлык поесть.

– Но при русских так нельзя шутить. Они очень обижаются, – предостерегает Мунира.

– Мунира, ты была знакома с Леной из палатки? Раньше вон там палатка стояла.

– Нет, я в этой части Москвы недавно.

Я рассказываю историю Лены, и Мунира искренне жалеет её. Потом вздыхает и говорит:

– Я никогда не была замужем. И никогда не буду.

– Почему?

Она просто глядит на меня, и из её глаз хлещет болью. Я сама понимаю, почему.

Изнасиловать могут так, что повезло или нет. Если повезло, то после того, как ты замуж вышла. Тогда никто ничего не заметит.

Некоторым не везёт. Не знаю, как часто.

Во дворе чинят трубы; пригнали бригаду ремонтников. Проходя в магазин, я невольно подслушиваю разговор двух из них, явных славян. Тот, что старше, рассказывает совсем молодому парню, куда девался какой-то киргиз по имени Салим. По улице шла молодая киргизка, он подбежал к ней и стал зверски избивать. Топтал ногами. Ремонтники оттащили его, а прораб сказал Салиму длинную речь о том, как видит его поступок, и уволил.

Я вспоминаю, какие тонкие у Лены были запястья. Моя мама сказала бы: «птичьи косточки». Тонкие запястья, тонкая шея и широкая улыбка. Больше я в окно палатки ничего не видела.

(Помощь с переездом. Машина, грузчики, уборщики.)