Облака

Какие чувства вызывают у вас незнакомые люди, которые окружают вас повсюду? Вы выходите на улицу, а они копошатся там, словно муравьи, кучкуются в транспорте и магазинах. Куда бы вы ни пошли, вы вряд ли от них укроетесь. Безразличны они вам или надоедливы? Раздражают ли, случайно вас коснувшись? Вводят ли в ступор, задав какой-нибудь вопрос?

У Базилио все они вызывали интерес. Так прозвали у нас во дворах Гриньку. Хотя между собой звали «вон тот с приветом».

Он носил чёрные или синие очки с маленькими круглыми линзами , лиловые или малиновые шёлковые рубашки и, наверное, и правда был «с приветом». Потому что очень уж людей любил. Это в нашем-то мире. Иначе как «с приветом» и не назовёшь.

Хорошо, что он не видел, как они в большинстве своём на него смотрели, иначе бы разлюбил сразу. А так он только чувствовал. Запахи, неуловимые телодвижения, дыхание и тепло он улавливал с невообразимой чуткостью. Он говорил, что люди похожи на цветные облака. Видимо, у него было своё представление облаков. Как и всего другого. Его мир не был ограничен рамками видимого и потому не имел ни конца и ни края.

Он любил знакомиться с людьми везде. Знал имена всех продавщиц в магазинах и распознавал их по духам.  Но больше всего Гринька любил метро. Иногда мы катались день напролёт из одного конца города в другой. Брали бутерброды и термос с чаем. Я читал книги, а он подсаживался к кому-нибудь и говорил:

— Привет, я Григорий, а вон там мой брат Артём.

Я только улыбался и махал рукой.

Люди были разные и смотрели по-разному, но в мире Гриньки они светились. Он говорил, что если у человека внутри облака свет, но наружу не прорывается, то человеку очень нужно, чтобы с ним поговорили.

— Вот с тобой так всегда,- говорил он, когда мы оставались в вагоне одни.- Но это не проходит. Тебе тоже нужно попробовать с кем-то поговорить.

Я ничего не отвечал, а он хмурился:

— Поедем домой.

Потом маму забрали в больницу, а тётка от нас отказалась, высказав что-то о двух психах на её шее. Гринька спросил:

— А разве у неё есть кто-то, кроме нас?

Наверное, в мире облаков чёрного цвета не было.

Я пошёл работать, чтобы платить за дом и еду. Гриню приходилось запирать дома, нельзя было позволить ему выходить самому. И тогда он начал задавать вопросы.

Почему мы больше не ходим в метро?

Почему ко мне не приходит учитель?

Почему я не могу навестить маму?

Почему-почему-почему… Он сводил меня с ума.

Почему я не могу пойти работать тоже?

Однажды я сорвался и выкрикнул:

— Потому что ты калека!

Он скукожился и снял очки, без них он смотрел так, будто щурился, силясь разглядеть что-то за моей спиной. Он спросил:

— И что с того?

Я принёс ему работу на дом. Упаковывать диски в конверты. Он хмуро слушал, ощупывал конверты, кивал, а потом сказал только «спасибо».

Однажды Гриня сбежал. Ему как-то удалось выбраться из окна и, когда я вернулся с работы, его не было. Господи, как же я разозлился! Я изо всех сил старался наладить жизнь, заботился о нём, оплачивал чёртову больницу для матери, а он посмел сбежать, не предупредив, будто его тут пытали! Я готов был отлупить его, как следует, когда найду.

И, спускаясь в метро, я вдруг подумал: а что если я не найду его? Что если он вышел на какой-нибудь станции и затерялся в городе? И я почувствовал… облегчение.

Я остановился. Замер. Это было странное чувство, и какое-то время я осознавал его. А потом я увидел Гриньку.

Он вжимался в стену, пока какие-то ублюдки потешались над ним.

— Эй, Базилио, где твоя Алиса? Может, тебе милостыню подать?

— Спасибо, не надо, я сам могу зарабатывать, я складываю диски,- бормотал Гриня, а они смеялись ещё громче.

Всё, что мне нужно было сделать, — это развернуться, уйти и забрать с собой это чувство лёгкости. Свободы. Я колебался минуту, а потом пошёл туда и разогнал эту проклятую шпану.

— Брат!- Гриня всхлипнул и обнял меня.- Что они хотели? Я не понял, что они хотели от меня.

И я снова почувствовал тяжесть. Возможно, я не замечал её, потому что привык. Она была частью меня. Всегда.

— Что если мы сейчас поедем навестить маму?

Он отошёл от меня на шаг назад и молчал несколько секунд, будто что-то в моём облаке для него изменилось.

— Я очень хочу навестить маму, Артём,- наконец-таки, ответил он.

Но Гриня не смог её увидеть. Он испуганно наклонился ко мне и тихо прошептал:

— Ты уверен, что она здесь, Артём?

Я взял её руку и вложил к нему в ладонь. Он вздрогнул и провёл кончиками пальцев вдоль по руке.

— Мам?

Но она теперь всегда молчала.

Гриня больше никогда не сбегал. Но иногда мы катались с ним на метро, как прежде. Он так и не повзрослел. Так и не понял, что этот свет, который он видел внутри меня, внутри других людей – не что иное, как боль. Боль, которая заставляет бороться и идти вперёд.

Сейчас я понимаю, что в его мире облаков не было такого понятия. Я не замечал, что он был счастлив. Простодушно, по-детски, не задерживая обид.

И пусть эта тяжесть никогда меня не оставляла, я всегда любил его. Люблю. Но так и не сказал ему этого. Я так и не поговорил с ним.