Пока девчонка спит в комнате свекрови, Кристо и тётя Дина о чём-то толкуют на кухне, а я разбираю документы.
Метрика. Катарина Дьёрдески Рац, тысяча девятьсот восемьдесят девятого года рождения. Место рождения — Братислава. Мать — Люция Джуроски Шерифович. Надо же, у покойной мятежницы было такое же отчество, как у меня — очень надеюсь, это не значит, что мне опять чего-то не сказали. С другой стороны, имя очень популярное, Святого Георгия (по-цыгански как раз и есть Джуро) у нас считают за покровителя. Наверное, потому что его верхом на коне рисуют. Так, отец. Дьёрдь Лаёшеско Рац. Впервые слышу, но это ничего не значит — среди цыган может оказаться и известной птицей. Об Агнешке же я тоже ничего не слышала. Группа крови четвёртая положительная.
Свидетельство об опекунстве. По причине круглого сиротства опекунами девицы признаны Кристо Михалескиро Коварж и Лилиана Джуроскири Хорват, на основании близкого родства и подходящего социального положения. М-да. Я понимаю, что это было бы формальностью, но всё же меня могли бы поставить в известность о том, что я намерена быть чьим-то опекуном, а? Эта манера Батори делать лишь бы поудобнее и побыстрее иногда меня раздражает.
Несколько похвальных и наградных грамот за участие и победы в конноспортивных соревнованиях.
Страховой полис. Медицинский полис. Единая медицинская карта — очень тонкая, почти исключительно школьные плановые осмотры, да ещё сообщения психоневролога. Девчонка, оказывается, с детства страдает истерическими припадками и перенесла две депрессии, курс лечения одной из них закончился два месяца назад. Ничего себе счастьице нам привалило. Нервическая барышня со склонностью к вспышкам бешенства и оригинальным вкусом.
Аттестат об окончании общей школы. Ох, ничего себе! Мало того, что она действительно её окончила, так ещё и с какими оценками! Никогда бы не подумала. Родной язык и литература, сербский, немецкий — отлично. Литература, музыка по классу гитары, изящные искусства по классу рисования — отлично. Математика — опять отлично. Естественные науки, физика — хорошо. Гимнастика по классу верховой езды, домоводство — отлично. История, обществоведение — хорошо. Факультативы по безопасности, пению, игре на ударных инструментах — зачёт. И школа ничего себе такая — частный пансион для девочек в Новом Саде. А это значит не только то, что на образование не пожалели денег, но и то, что на общей экзаменации в городе Ринке пришлось сдавать не четыре предмета, а шесть — это правило теоретически должно устранять завышение оценок ученикам платных школ. Я себя считала для цыганки очень образованной, но мои оценки ни в какое сравнение с оценками девицы Рац не идут. У меня было больше «хорошо», чем «отлично», и больше «удовлетворительно», чем «хорошо». Всё-таки девчонку необходимо устроить в лицей, такой ум грех губить.
Вот только как она туда может ходить с такими волосами? Эта дрянь, что на них, вообще отмывается?
Я аккуратно складываю бумаги в шкатулку к остальным документам.
— Видела медицинскую карту?
Надо же, так задумалась, что не заметила, как подошёл Кристо.
— Да. Нервишки у твоей сестры — как у битой псины.
— Я вообще-то имел в виду записи о депрессиях. Верный признак. Ринке скоро проходить через смерть.
— Так рано? Ей же только пятнадцать исполнится.
— Девочки созревают раньше мальчиков.
— Ну, не знаю. У меня всё произошло в семнадцать.
— От того, что северная кровь примешалась, наверное. Марийка из Кошице, помнишь её?, тоже в пятнадцать прошла через смерть. Кстати, она этой весной замуж вышла.
— А мне опять никто ничего не сказал.
— Ну, вот я говорю.
— Спасибо. Мне приятно. Но, честное слово, будет ещё приятнее, когда я буду узнавать новости не последней, — я вкладываю в свой взгляд столько значительности, сколько вообще возможно. Кристо заметно смущается:
— Ясно. Ладно. Да, хорошо.
Чтобы смягчить свою резкость, я тихонько провожу пальцами по его щеке:
— Спасибо за понимание.
Кристо ловит мою руку и мимолётно целует мне пальцы. Такие моменты и нравятся мне, и смущают. Наверное, я просто не очень хорошо умею принимать ласку.
— Займёшься вопросом коллежа? — спрашивает муж, не отпуская моей руки.
— Ты видел её оценки? Тут нужен лицей.
— Лицей сам по себе профессии не даёт, только трата времени.
— Зато после лицея можно поступить в университет.
— Да зачем ей университет? Что она, в учёные подастся?
— А почему бы и нет? Потом, университет нужен не только тем, кто идёт в науку. Она может получить психологическое образование, а это полезно. Или финансовое, и будет в банке работать на управляющей должности.
— Ну, даже не знаю. Это ведь всё равно очень дорого.
— Если только она не сдаст на стипендию.
— Не каждый венгерский парень эти экзамены может сдать, а тут — цыганская девчонка!
— Ну и что? По крайней мере, она может попытаться. Не сдаст — сама дура, а сдаст — будем везде хвастаться.
— Если она ещё сама захочет.
— Я её спрошу.
— Спроси. Учёба на тебе будет, ты у нас самая учёная, — Кристо улыбается, словно ему тоже надо сгладить какую-то резкость. — Мама сегодня поедет с ней покупать одежду, а я за кроватью. Хочу купить, знаешь, такую, с занавеской. Там внутри вроде комнатки получается, узкая кровать с комодом под ней и столик, я на днях видел такую в одном каталоге. Задёрнул шторку и сидишь, как в отдельном кабинете. Получится у нас почти трёхкомнатный апартман.
— Отличная мысль. Правда. Я в детстве очень бы такому обрадовалась. Когда я в возрасте Ринки хотела посидеть в отдельной комнате, то пряталась за шкаф.
— Тоже неплохая идея. А главное, сколько экономии! — с энтузиазмом отзывается Кристо. Он ещё раз целует мне пальцы и выходит. Я слышу, как он возится в коридоре с обувью и легонько хлопает, уходя, дверью.
Я бы, пожалуй, не прочь была проехаться с Ринкой и тётей Диной за покупками — на другого искать не то же, что на себя — но мне строго-настрого запрещено покидать хатку либо дворец без охраны кого-либо из гвардейцев мужского пола. Ведь я всё-таки хранительница смерти императора. Так что придётся посидеть дома, поискать в интернете информацию о лицеях Будапешта. Нужен такой, где обучение ведётся на немецком языке — вряд ли их очень много. Думаю, и десятка не наберётся.
***
— Да это же безумие какое-то, — возмущается Кристо. — Что о нас, о ней будут цыгане говорить?
— Что она шалава, им сказать не с чего, а остальное переживём как-нибудь, — успокаивающе произносит свекровь.
— Да её же за наркоманку держать будут!
— Нет, сын, не будут. Чтобы быть наркоманкой, мало красить волосы в зелёный цвет и одеваться, как пугало, надо ещё колоться дурью. А такое всегда по лицу видно. Ринка — здоровая, румяная девочка, никто не скажет, что с ней плохо.
— Здоровая… кобыла, — чуть не рычит муж. Я его, кажется, впервые в жизни в такой ярости вижу, и радуюсь, что эта ярость направлена не на меня и к тому же сдерживается статусом тёти Дины: не пристало сыну кричать на мать. А тётя Дина, конечно, учудила — половину выданных денег потратила на такую одежду, какую Ринка сама выбрала. Это, конечно, не популярные в Венгрии мини-юбки, но по-настоящему приличными купленные наряды не назовёшь: джинсы, которые выглядят так, будто в них сначала специально катались по мостовой, а потом белили стены, жилет в виде пиджака с вырванными рукавами (из пройм торчат какие-то лохмы), разноцветная куртка в клёпках и английских булавках, юбка, словно перешитая из лохмотьев от старых джинс. Уж лучше бы Ринка одевалась как готики, тоже ведь неформалы, но хотя бы ассоциаций с бродягами не вызывают. По счастью, вместе с этими тряпками тётя Дина взяла и нормальную одёжку-обувку. Однако домой Ринка ехала всё же в «малярских» штанах и теперь нарочито-равнодушно валяется в них на брошенном на пол новом матрасе, листая словацкое издание журнала «Вокруг Света».
Кристо со свекровью продолжают спорить на кухне, и я понимаю, что это надолго. А время идёт вперёд, а не назад, и было бы недурно, если бы уже этой ночью девочка спала по-человечески, а не как нищая батрачка. Я вздыхаю и принимаюсь разбирать один из углов свекровкиной комнаты. Кресло — вон туда, высокий столик с маленькой столешницей — сюда, к другому креслу (на этот столик тётя Дина кладёт всякие нитки-иголки, когда рукодельничает, так что в любом случае надо к одному из кресел). Половичок пока переложить, потом постелим возле кровати Ринки. Подмести. Так, теперь кровать: я открываю коробку и беру инструкцию по сборке. Оригинальное решение, ни одного болта, словно в шведском конструкторе: крючки, выступы, пазы. С этим нетрудно справиться. Только вот высокая спинка — я уже тащу её из коробки — неудобно тяжёлая, из железных трубок. Ну что ж, значит, кровать устойчивей будет.
У меня уже получается установить решётку кровати между спинками, когда на громыхание в комнату заглядывает свекровь и аж вскрикивает:
— С ума сошла, ты как рожать потом будешь?!
Ну, не сказать, чтобы у меня действительно от всей этой возни с железками стало хватать внизу живота или спина болеть, но цель у крика, видимо, совсем другая, и тётя Дина её достигла: в комнате мгновенно материализуется Кристо.
— Лиляна!
— А? — кротко отзываюсь я, пошатывая конструкцию для проверки.
— Отойди. Принеси мне ящик с инструментами.
— Да тут болтов нет.
— Тогда просто отойди. Чаю попей. Накорми ребёнка.
С мрачным видом он берёт инструкцию и разглядывает. Надо бы запомнить этот способ отвлекать его от споров на слишком уж острые темы. Я нарочито потираю поясницу и вздыхаю. Кристо становится ещё мрачнее и тянет из коробки раму для занавески. Ну… полчаса-час покоя у нас есть. Я делаю Ринке знак, чтобы она пошла с нами на кухню. Пусть и нехотя, но она всё же слушается. Чует, что сегодня уже делов натворила.
***
— Госпожа гвардии голова, госпожа Якубович, просим немедленно встать и с ребёнком на руках проследовать в детскую.
— Кристо?
Госька, напуганная появлением в садике целого отряда императорских гвардейцев, мгновенно подхватывает Шаньи и прижимает к себе. Мне же хочется объяснений.
— Все разговоры потом. Следуйте, — муж разговаривает со мной чужим голосом, и мне становится страшно. Нащупывая на поясе нож и прижимаясь к Гоське, я иду, со всех сторон окружённая гвардейцами, к детскому крылу. У крыльца один из гвардейцев делает знак остановиться, осторожно заходит внутрь и, видимо, осматривает помещение. Когда он появляется и кивает, мы двигаемся дальше. Шаньи вертит беленькой головой, открыв от удивления рот. В детской темно — все окна зашторены. Я делаю движение, чтобы включить свет, но Кристо пресекает его. Мы с Госькой и маленьким принцем оказываемся зажаты гвардейцами в один из углов комнаты. Нам говорят сесть на корточки, что мы и исполняем.
Тишина натянута, как крыша у цыганской палатки. Я выдерживаю не более десяти минут.
— Кристо, что происходит?
— Все разговоры потом, — глядя в сторону, отвечает муж. Я вскакиваю на ноги:
— Вот и нет. Господин гвардии капитан, я приказываю вам объяснить ситуацию и отчитаться в своих действиях!
— Есть, госпожа гвардии голова, — с видимым удивлением говорит Кристо. — В данный момент отрядом гвардии рядовых и сержантов под моим руководством по вашему приказанию проводятся учения по действиям императорской гвардии в случае одной из гипотетических ситуаций, угрожающих опасностью для жизни или здоровья сына Его Императорского Величества.
Да, Лиляна. Всё-таки даже на фиктивной должности стоит смотреть, что там тебе принесли подписать.
— Отлично. Выполняйте согласно инструкции, — буркаю я, садясь обратно рядом с Госькой.
— Ты бы хоть предупредила, — шёпотом упрекает она.
— Весь смысл, знаешь ли, в неожиданности происходящего, — огрызаюсь я, чувствуя, как уши горят со стыда.
Учения, как водится, потом сопровождаются и стрельбой — Госька закрывает Шаньи ушки, а затем долго увещевает его, что это такая игра и ничего страшного. Сразу по окончании представления я прошу Гоську снова уложить сегодня мальчика, а сама чуть ли не галопом направляюсь в свой кабинет. Секретарь, худой венгр лет сорока, всё ещё на месте.
— Ко мне на стол список подписанных мною приказов за последнюю неделю, по заголовкам, и копию инструкции к сегодняшним учениям, быстро, — кидаю я ему. Мужчина смотрит изумлённо — будто с ним люстра заговорила — но через полчаса, за которые я кабинет измерила шагами вдоль, поперёк и по диагонали, приносит требуемое.
— Выйдите, но пока не уходите, — хмуро велю я.
— Да, госпожа гвардии голова.
Приказы-приказики. Так, эти — утверждения учебных планов для гвардейцев. Их, оказывается, тоже чему-то учат. Ну да, рукопашному бою как минимум… по крайней мере, мужчин и парней. Два ходатайства о предоставлении жилья за казённый счёт — они были отклонены или удовлетворены? Не помню совершенно. Ага, приказ о проведении учений, план на ближайшие три месяца и инструкции по их проведению.
Когда Кристо заходит ко мне в кабинет — секретарю я с самого начала велела пропускать моего мужа без доклада — я уже неплохо представляю, что нас с Госькой ждёт в ближайшем будущем, и как раз заканчиваю записывать изменения к инструкциям, которые надо внести.
— Привет, — говорит муж, уставившись на кипу бумаг у меня на столе.
— Привет. Извини, я сейчас. Господин Балог, зайдите ко мне, — это я уже в селектор. Секретарь не заставляет себя долго ждать, и я вручаю ему записки:
— Подготовьте мой указ о внесении изменений в утверждённые инструкции по проведению учений и сами инструкции с внесёнными изменениями.
— Но господин Тот… — лепечет венгр.
— Господин Тот может мне высказать своё согласие или несогласие лично, а вы обязаны выполнять мои требования, разве не так?
— Так. Слушаюсь, госпожа гвардии голова.
Когда за Балогом закрывается дверь, Кристо спрашивает:
— И что там теперь будет? Нам придётся тебя нести в паланкине?
— Нет. Для начала, вы больше не будете тратить времени на выговаривание полных официальных обращений. Ещё вы будете в два слова объяснять нам ситуацию… буквально. Два кодовых слова, и мы с Госькой и горничной уже знаем, что происходит. Ну и по мелочи.
— Мелочи, обычно, самые интересные. Можно подробнее?
— При эвакуации Шаньи и учениях с ним гвардейцы должны убедиться, что у них или нас есть с собой вода, чтобы поить ребёнка. Это же элементарно — когда ребёнок встревожен, его проще успокоить, если есть возможность напоить. Если ребёнок долго сидит, не имея возможности попить, он начинает раздражаться и капризничать. Если предполагается выход за пределы детского крыла, кроме воды должны быть взяты специальные крекеры. Я думаю, тут всё ясно.
— Да. Ясно. Как там лицеи?
— Лицеи… Лицеи… — я смотрю на исчёрканный телефонными номерами листок. — В общем, пойти навстречу и принять документы сейчас готовы все шесть, но только по результатам личного собеседования с девочкой.
— Что-то мне кажется, что личное собеседование она не пройдёт, — Кристо хмурится, разглядывая столешницу.
— Угу. Ума не приложу, что делать. Дома её запирать с такими способностями просто грешно, и потом, она и так не в себе, а от безделья совсем с ума сойдёт.
— Ну, — Кристо хмурится ещё сильнее, сдвигая брови на переносице до складки, похожей не чёрную щёлочку. Я поспешно отвожу от его лица взгляд: эта складка должна принадлежать совсем другому человеку, она меня пугает. — Ты ведь можешь попросить… Одного слова императора будет достаточно. Если ты действительно считаешь, что Ринке надо учиться…
— Нет! То есть… ей надо учиться. Но я не могу просить Батори.
— Именно тебе он не откажет, — настаивает Кристо. Он тоже избегает смотреть на меня. Наверное, со стороны мы сейчас выглядим, как два шпиона, встретившихся в парке для передачи информации и при этом делающие вид, что не знают друг друга.
Скорее всего, действительно не откажет. Но я просила Ловаша только два раза в жизни, и больше просить ни о чём не хочу. Даже мысль об этом мне кажется унизительной.
У Катарины Рац целая стопка наградных грамот за первые и вторые места в литературных состязаниях. И чёртовы зелёные волосы. А её брат и мой муж на моих глазах отсёк голову её матери.
И я через силу говорю:
— Да… конечно. Я попробую.
Мы идём домой, держась за руки, и не произносим ни слова до следующего утра.
