Одно такое место

Вечер

Ветер играл прохожими — подбрасывал кверху сумочки, вспучивал полы пальто и выкручивал наизнанку зонтики, ломая их спицы. Словно ленивый кот неосторожно трогал лапкой расшалившихся мышей.

В такой вечер Ната шлялась по торговым центрам в поиске хорошей сумки для поездки в Финляндию. Неудачные поиски были прерваны звонком Максима:

— Солнышко, заруливай! Мне высветила небольшая шабашка, а значит, сможем хорошо посидеть.

Ната давно знала Макса, еще в институте ее свели со странным длинноволосым фотографом. Тогда он учился на соседнем отделении на экономиста, Наташа постигала азы юридической специальности. К слову, свое направление он не любил и деньги считать даже в быту было для него тяжкой необходимостью. Поэтому его развеселая творческая жизнь складывалась зигзагообразно: подработал – потратил (прокутил, раздал, бездумно растратил) – влез в долги – прозябал некоторое время – занял еще – подработал и т.д.

Однако, его фотосессия на свадьбе Наташиной подруги впечатлила настолько, что Натка добровольно отныне делала парню рекламу. Его превосходное умение быть незаметным в толпе присутствующих и вместе с тем развитая способность наблюдать сослужили хорошую службу и позволили запечатлеть: восхищение счастливой невесты подаренным ей свадебным букетом, нескрываемую радость матери от счастья в глазах дочери, гордость отца, помогающего дочери усесться в машину, расправив пышную юбку и, наконец, любопытство новоиспеченного мужа, втихомолку приложившего руку к животу супруги: пара ждала малыша, шел третий месяц. Все снимки получились не банальными, очень искренними, живыми. Максу тогда щедро заплатили, и Наташе было приятно получить подтверждение своих ожиданий.

Потом ей самой понадобились услуги фотографа, требовалось запечатлеть факт взятки со стороны должностного лица, тогда многие отказались ей помочь, попросту струсив. Макс оказался человеком слова и дела, сыграв роль в настоящем мини-детективе: с утра в воскресенье они в Наташиной машине выслеживали этого человека и, когда он, наконец, появился у своей парадной, Наташа аккуратно вышла из машины и, обойдя дом с другой стороны, чтобы не выдать расположение своей «Ауди» с Максом внутри, сыграв робость, нажала кнопку звонка и, затаив дыхание, вручила вымогателю конверт с деньгами. Ничего не подозревая, он взял конверт и это было его роковой ошибкой.

Уже в понедельник ему позвонили Наташины друзья-журналисты и пообещали прославить его на весь Питер высококачественными фотографиями, если он не выполнит свои обязательства. Чертыхнувшись, тот был вынужден уступить.

Так что ребят связывало давнее сотрудничество. Любопытно, что институт Макс бросил незадолго до получения диплома, а потом получил корочки ведущей фотостудии города. Наталья же выучилась на экономиста и теперь сама размышляла, не пойти ли на второе высшее, поскольку ей обрыдло возиться в сфере сугубо материального. К тому же она обожала путешествия, осуществлению которых мешала постоянная работа в организации.

В этих раздумьях ее и застал звонок Макса.

Ночь

Собственно, уже вечерело. Это означало, что, бросив машину во дворе Макса, Наташа, скорее всего, останется у него – философствовать и потягивать вино, как уже не раз бывало.

Мысленно выругав сугробы и угрожающе свисающие сосульки, Ната нашла-таки место для парковки и вскоре у подъезда ее уже встречал Максим, недавно отрастивший бороду, отчего она не сразу его узнала.

— Ну ты даешь! А борода зачем? – удивилась она.

«Для солидности», Макс прижал ключ к домофону и открыл дверь. Репродукции картин и ухоженные цветы в горшках демонстрировали благополучие жителей подъезда.

В квартире Макса было темно, не считая оранжевого бра в комнате, слабо очерчивающего контуры мебели и гигантской монстеры в кадке.

— Зажги свечи, — попросил Макс, — я пока разолью винцо.

И вскоре они уже сидели на настоящем индийском ковре и курили кальян, пили вино и делились измышлениями. Оба были достаточно молоды и безбашенны, поэтому разговор не касался серьезного. Наташка то и дело хихикала, когда Макс травил анекдоты студенческой поры или рассказывал случаи из его фотопрактики. Соскучившись по такому беззаботному общению, девушка млела; ее слегка развезло, но она знала – даже если заснет, Макс заботливо уложит ее на старом диване и укроет видавшим виды одеялом. А утром разбудит на работу и приготовит завтрак. У них была идеальная дружба. Но пока она еще держалась и лишь слегка расплывались в ее глазах канделябры свечей и покачивалось отражение Макса в зеркале напротив.

Часа в три ночи он поставил Dido и они потанцевали, на время прекратив разговаривать. Наташа прижималась к плечу друга и, кажется, начала слегка посапывать. Поняв это, Макс усадил ее на диван и действительно накрыл ее финским пледом, который снял с кресла. Сам же устроился у ее ног и все еще продолжал пить сухое Бургундское.

Неожиданно ветром распахнуло форточку (Макс проветривал комнату), свежий воздух ворвался внутрь, вспучив тюлевую штору. Наташа спала и ничего не чувствовала. Макс вздохнул и примостился рядом, но заснуть не получалось до того как серый рассвет не начал щипать ему глаза. Тогда и он погрузился во временное небытие и долго еще, как младенец, причмокивал во сне.

Утро

Макс действительно разбудил Наташу поутру, без всякого будильника почувствовав, что пора вставать.

Сонно-виновато потянувшись, девушка констатировала прописную истину:

— Я вчера сразу заснула, да? А ты все сидел…

«Не волнуйся, я тоже лег», успокоил ее Макс, который уже жарил яичницу с беконом, — «Салат будешь?». – «Буду». – «Тогда делай!», хохотнул парень, протягивая подруге миску с помидорами и зеленью.

Деланно насупившись, девушка отправилась на кухню. Найдя в холодильнике базилик и консервированную черемшу, Наташа приготовила легкую закуску, и вскоре парочка уже мило завтракала.

Как водится, до Наташиного ухода были полчаса блаженно-томного состояния, когда, собственно говоря, уже никуда-то уходить и не хотелось, но это противное слово «надо» все портило. Они сидели с Максом на диване и он обнимал ее за плечи, а она прижалась к нему, пока идиллию не нарушил звук ее мобильного: запоздало сработал будильник.

«Пора», вздохнула она. Макс встал и наблюдал, как она одевается в прихожей.

«Знаешь, ты вчера уснула, а я хотел спросить…» — «Ну?» — «…есть ли у тебя на свете такой человек, к которому ты могла бы прийти (приехать, прилететь) абсолютно в любое время года, месяц, суток, в каком угодно состоянии и с любой внешностью, с любыми проблемами и переживаниями – от возвышенно-эйфорических до трагически-депрессивных…».

«Ну?», Наташа задумалась на мгновение, заплетая длинный газовый шарф причудливым узлом. – «И этот человек бы тебе ничего не объяснял, ничего не заставлял делать, не поучал и не внушал – а просто бы понял тебя и помог, чем надо, почти угадывая твои желания и потребности в этот момент».

«Есть у меня такие люди», она подумала о подруге Лиде и родственниках.

«Ты не поняла. Один такой человек» — «А зачем тебе один? У меня их много» — Наташа хохотнула, взглянув на парня, но осеклась, увидев его серьезное лицо. – «Ну…».

«А ты подумай. Представь, что тебе реально хреново. Например, беременна ты пятью негритятами, с работы поперли, болеешь (тьфу-тьфу!) чем-то тяжким, например. СПИДом. С друзьями у тебя нелады – и тут… никому-то ты не нужна на белом свете в таком раздробленном состоянии, ни себе ни людям, как говорится. И тут – этот человек».

Наташа задумалась. С проблемами личного характера она могла приехать к Лидке хоть днем, хоть ночью. Но вот беременная десятью негритятами… пожалуй, с ее расистскими взглядами Наташу бы не приняли на порог. Родные? Они же все время поучали Наташу, как жить. Бесспорно, они ей помогали, любили даже, наставляли… по-отечески. Любя, направляли и, направляя, обожали. Но есть ли это полное принятие ее как самобытной личности?

«Что-то загрузил ты меня», призналась Наташа, поправляя вязаную шапку.

«Вот-вот, подумай. Лично у меня такого вот человека (и такого места на планете Земля, где меня всегда ждут и однозначно рады), просто нет».

День

Наталья торопилась на работу, осторожно объезжая пробки на Лиговке, выруливая из занесенных переулков на Гражданке и, наконец, подъехала к своему учреждению. Коллеги воодушевленно обсуждали шмотки и интересовались, купила ли Ната искомую сумку для поездки. Наташе мерещились десять негритят и одно место на планете Земля, где ее ждал единственный понимающий человек. Черты этого всеобъемлющего существа были расплывчаты, как, наверное, образ будущего мужа.

Рабочий день прошел как обычно, пресно-обыденные перемолвки, перекуры, перерывы на обед, куча бумаг, множество звонков и нескончаемый поток посетителей. Обзор сайтов, заключение контрактов и подсчет прибыли, сметы и отчеты. Муть!

Не радовала новая Наташина кофточка с оригинальной молнией серпантином, для застегивания которой требовался посторонний человек. Совершенно не интересовали планы грядущего корпоратива, где все давно знали, каких выходок и после которой рюмки от каждого можно ожидать. Шеф, усмехаясь, мотивировал сотрудников на неплохую премию отделу, социальный отдел напоминал о льготных путевках в пансионаты.

Позвонила мамуля и заинтересованным голосом поинтересовалась, хорошо ли кушает Наташа и как ее здоровье; потом трубку взял отец и по-деловому спросил, все ли в порядке с деньгами. «Да, все ОКей!», ответила Ната, но на душе не стало спокойней.

Лидке она позвонила сама и успела услышать только, что подруга сейчас на свидании и ей хорошо. Сквозь ее приглушенный смех прорывались скабрезные шуточки очередного «крутого мэна», и Наташа была рада повесить трубку.

Вечер

После работы Наташе захотелось прогуляться. Машину она оставила неподалеку от Таврического сада, куда ноги в замшевых сапогах с помпонами занесли ее. Осенний пруд замерз как суп-желе, ветер создавал рябь на его поверхности, а на Наташином лбу были похожие морщинки; она шла и курила, на душе было неспокойно.

Одно такое место… Да весь Петербург был сегодня вечером к ее услугам, и тем не менее она не рискнула бы войти ни в одну дверь из тех, с кем столько раз беззаботно тусила в гостях, зажигала в клубах или наслаждалась иностранной кухней в ресторане или кафе. Целый город ничего не требовал от нее, любой парк или пустой подъезд был готов принять и поддержать ее, и ни одна живая душа не могла понять, что за смута отныне поселилась в Наталье, почему этот взрыв изнутри распирал ее душу, отчего ей стало так тяжко в этот осенний вечер.

Прислонясь к искривленной осине, девушка держала трубку, хлюпая носом и ощущая, как октябрьский холод медленно пробирается снизу вверх под стильное пальто, захватывая обширные участки тела.

Понимая, что причиной начинающегося озноба является не только и не столько пронизывающий ветер, сколько ощущение неожиданно осознанного одиночества, названного однажды Кафкой «единением с Вселенной», Наталья признавала всеобъемлющий и безграничный характер этого единения.

Наконец, она набралась решимости позвонить.

«У меня нет такого места и этого человека. Слышишь, нет!», кричала она в трубку, не беспокоясь, что отдельные слоги и даже целые слова скрадывал и уносил ветер, так что Максиму слышалось на другом конце: «..ня нет… кова места и …тава …века».

Но Макс все понял. Он не спеша прихлебывал чай из детской кружки с трещинкой и отправился открывать дверь.

— Когда успокоишься, приезжай!