Нужно уметь ждать

Уже было совсем светло, когда Рита открыла глаза. Комнату заливал солнечный свет, а любимый спал рядом. За последние несколько дней ее жизнь снова обрела смысл. Теперь было для кого вставать, бежать на кухню, варить кофе.

Муж ушел к другой. Ушел, забрав свои вещи и оставив Рите боль и разочарование. Они прожили вместе три года, и она успела привыкнуть к нему. Полюбить не смогла.

У Володи было бьющее через край здоровье. Он был как молодой бычок — такой же большой и выносливый, с крепкой шеей и такими же крепкими нервами. Интеллект не входил в число основных его достоинств, но он мог и починить на кухне кран, и передвинуть шкаф, и забить гвоздь. Руки были на месте, и в доме царил порядок.

Просыпался Володя рано. Доставал из-под дивана гантели и добросовестно прокачивал каждый бицепс. Ритмично дышал, мощно потел. В завершение своей программы делал сто подскоков. Каждый раз, когда молодое, стокилограммовое тело приземлялось на пол, Рита не уставала поражаться крепости „хрущевских“ построек.

После этого Володя уходил в ванную. Через полчаса он свежий и благоухающий садился завтракать. На завтрак он съедал много, его молодое здоровое тело нуждался в балансе белков и углеводов.

Одевшись и чмокнув Риту в макушку, он убегал на работу.

Работал Володя в автосервисе. Он с детства любил разбирать и собирать машинки, и с возрастом эта любовь не угасла. Он часами мог рассказывать о своей работе, а Рита слушала его, ничего не понимая. Она умела слушать. Точнее сказать, умела делать вид, что слушает, но в то же время думать о своем.

После ужина Володя смотрел спортивные передачи, шумно болел за любимые команды, комментируя Рите каждый гол. Громко смеялся, запрокинув голову и обнажая все тридцать два здоровых зуба. Но даже за три года Рита так и не научилась понимать его юмор.

И вот этот бычок ушел. Забрал свои гантели и ушел. Ушел к другой, моложе и красивее. Для нее он был не бычок, и может, ей было интересно слушать его.

После его ухода стало так пусто и тихо. В квартире еще чувствовался запах Володиной туалетной воды, на подушке — вмятина от его головы.

Трудно было засыпать в одиночестве и просыпаться в пустой в постели. Трудно было мириться с пустотой уходящих дней…

Никогда еще дни не тянулись так однообразно. День за днем уходил в небытие. Никого не хотелось видеть — среди людей ей было особенно одиноко.

Рита училась жить без Володи. Она одевалась, уходила на работу, в магазин, но все казалось ей нереальным, и делалось в силу инерции. Она бы сошла с ума, если бы не житейские мелочи.

Уходя на работу, Рита оставляла свет и телевизор включёнными. Чтобы по возвращению домой слышать хоть чей-нибудь голос и не входить в темную комнату.

Часами сидела на кухне и смотрела на окна домов, стоящих напротив, наблюдая чужую жизнь. Люди садились в кругу семьи ужинать, устраивали вечеринки, ругались… а может, кто-то как она сидел в одиночестве, тоскуя. Ведь природой заложено, чтобы каждый человек жил в социуме — имел партнера, рождал потомство.

Рита все сильнее скучала по Володе. От его веселого смеха квартира казалась светлее, а ее жизнь наполненной — даже если она никогда и не понимала его.

В душе поселилось равнодушие ко всему на свете. Пропал аппетит, сон.

Рита все реже и реже смотрелась в зеркало, ей не хотелось нравиться. Апатия как лавиной накрыла ее.

Ее и раньше нельзя было назвать красавицей, но у нее был такой веселый, приветливый нрав. И красивые и густые волосы, рассыпанные по плечам.

Теперь огонь в глазах потух, а волосы потускнели. И Рита больше не распускала их, а собирала в убогий, вдовий хвостик.

Чем сильнее Рита погружалась в эту апатию, тем все трудней было от туда выкарабкаться. Казалось, что уже ничего не может помочь ей.

Однажды, она сидела на скамейке в сквере безучастная к первым весенним лучам. Из кинотеатра вышла толпа зрителей. Многие шли парами, смеясь и громко разговаривая. Одна молодая пара отстала от всех. Время от времени юноша наклонялся и шептал что-то на ушко своей спутнице. Вскоре они спряталась за дерево. Он прижал к себе девушку и начал целовать.

Многое она бы Рита отдала за такую минуту, чтобы вот так же постоять за деревом с Володей. Как бы ей хотелось, чтобы это было с ней, чтобы это ее Володя прижимал и целовал…

Что она наделала? Отдала, уступила без боя. Может быть она поторопилась?

Пара залезла в маршрутку, стоящую неподалеку. Маршрутка фыркнула, и быстро поехала по дороге.

На Риту накатила такая жгучая тоска. Словно счастье и молодость уехали вместе с этой маршруткой.

Рита стала настоящим трудоголиком, и лишь потому, что боялась остаться наедине со своими воспоминаниями. В перерывах, когда все уходили в кафе, она набирала в поисковике: «ищу друзей». В результате — ничего, в основном вылезали секс-знакомства.

Ночью Рите приснился Володя — будто он никуда не ушел, а так же живет с ней, как и раньше. И так же, как раньше, она готовит ему завтрак, и смотрит с ним вечером футбол.

Но проснувшись одна в пустой кровати Рита расплакалась и, не позавтракав, побежала на работу. Весь день мечтая, как было бы хорошо, если бы он вернулся…

Легкое марево дрожало над городом. Было жарко даже под зонтиками уличных кафе. Где-то недалеко уличный музыкант играл на скрипке. Музыка была такой нежной, щемящей душу, и была похожа на мечту, которая всегда красива, но никогда не сбывается. Слезы навернулись на глаза и, отвернувшись, Рита достала носовой платок.

— Ритка! — услышала она за спиной.

Инга — ближайшая подруга, с которой Рита училась в школе, а после в институте. Инга уже успела разок выйти замуж и развестись, и снова вроде вышла замуж.

— Привет! Ты что такая грустная? Слышала — ты рассталась со своим качком. Давно пора! Он мне никогда не нравился: шея, как у буйвола, а лобик, как у гиббона. Из-за такого вообще не стоит переживать.

— А из-за какого стоит?

Инга на секунду задумалась:

— Не из-за кого не стоит! Забудь! Ты зациклилась на жалости к такой одинокой себе, и все свои силы тратишь на это. Хватит быть тряпкой! Оглянись! Научитесь видеть не только себя. Тебе одиноко? Но поверь мне — принц на белом коне не прискачет сам. Его нужно искать!

— Где? — с надеждой спросила Рита.

Инга посмотрела на Риту оценивающе, будто что-то решая в уме:

— Пойдем со мной на вернисаж?

— Ненавижу вернисажи.

— Ну и что. Я тоже. Ты бы оказала мне услугу.

— Если мое присутствие тебе поможет, — промямлила Рита. — Когда?

— Сейчас.

— Но я не одета и не… причесана…

— И не нужна, — отойдя на шаг и оценивающе оглядев Риту, ответила Инга. — Ты выглядишь, как все эти артхаузные девахи…

— А как они выглядят?

— Такси! — заорала Инга. — Сейчас расскажу.

Она схватила Риту за руку и затащила в машину.

— Выпусти рубашку. Так… И распусти волосы, — сказав это, она растрепала Ритины волосы и достала черный карандаш. — Артхаузные — это значит… негламурные что-ли… лохудры то есть

— Я так выгляжу?

— Да не дергайся! Я ж глаза тебе крашу, — и приступив ко второму глазу, продолжала. — Это стильно. Главное, ты будешь в тему.

— К кому мы идем?

— К Максу. Он устраивает вернисаж. Мне он так нравится, — с чувством выдохнула она. — Увидишь какой он. Ни на кого не похож!

Рите не нужно было указывать на Макса, стоило ей оглянуться, как она поняла — это он. Он просто светился самоуверенностью, в улыбке обнажая свои ровно-белые зубы. Все толпились вокруг него, а он паря над всеми, нес банальную чушь. Без спору он был хорош, но в нем всего было чересчур: улыбок, шарма, жестов.

Его картины были нечто-то постмодернистое: линии, пятна, квадраты. Рита подошла к одной, пытаясь определить, что он хотел изобразить — взорванные части тела, зданий… и ничего не поняла.

Как обычно, здесь было все, что она терпеть не могла — светская болтовня, притворно довольные лица.

Все говорили красиво, но слишком заученно, как будто выучили текст заранее. Рите стало смертельно скучно и захотелось домой.

Через полчаса в помещение негде было яблоку упасть — вечер набирал обороты. Бокалы опустели, а публика заметно оживилась.

— Вам нравятся картины? — услышала она за спиной

Перед ней стоял парень, выглядевший слишком просто. Он совершенно не вписывался во всю эту тусовку.

— Вам ответить честно?

Он засмеялся и произнес:

— Тут не принято говорить честно, — и с интересом посмотрел на нее. — Меня зовут Виктор. Вы… тоже?..

— Нет. Я не «тоже». Я с подругой, — и она повернула голову в сторону Инги.

Та стояла рядом с Максом, и казалось, что она единственная, кому на самом деле весело.

«Наверное, потому что она влюблена. А я как старая брюзга…»

— Что вы здесь делаете? — спросила Рита.

— Я тоже художник.

— Вы?

— Почему вы так удивленны?

— Да… нет… Просто вы другой… а ваши картины… они…

— Нет. Я рисую в другом жанре. Вы хотели бы посмотреть? Моя студия недалеко.

— Уже поздно.

— Поздно для чего?

На самом деле ей ужасно хотелось выбраться отсюда, но возвращаться в пустую квартиру, даже если в ней горит свет и включен телевизор…

— Ну если недалеко…

Они как преступники, не прощаясь, выскочили из этого здания. Моросил дождь, а ни у него, ни у нее не было зонта. Оттого, что они намокли им стало так весело.

Студия Рите понравилась, так же, как и его картины. Они ей были понятны. Маслом написаные пейзажи, натюрморты, люди.

— Я бы хотел сделать наброски с вашего лица. Можно?

— Почему с меня?

— У вас очень интересное лицо.

Это очень удивило Риту. В последнее время она и не мечтала такое услышать. Виктор взял в руки карандаш и стал рисовать ее. Он рисовал и разглядывал ее лицо. Вот складка горечи возле сжатых губ. Ему захотелось стереть эту складку поцелуями. Он отложил рисунок в сторону и поцеловал ее осторожно.

Рита ждала такой любви — где она будет любить и будет любима. И дождалась…