Антигона и ее братья (з-й фрагмент)

***
Вчера поймали двух лазутчиков. Кажется отца и дочь.
Их схватили на южной окраине города. Просто признали в них чужаков. В городе, из которого бегут жители, чужие не могут не привлечь внимание. Их окликнули, спросили, что им надобно. Мужчина принялся путано говорить о том, что они прибыли навестить родню, но объяснить, кого именно, не смог. В конце концов он, оборвав речь, схватил девочку за руку и бросился бежать. Их, конечно, тотчас настигли, ибо стремление настичь беззащитную жертву почему-то придает много больше сил, чем стремление спасти свою жизнь. Мужчину избили до бесчувствия, девочкой попользовались. Видимо, патриотизм придал им сил, потому что она была почти растерзана, одежда разодрана в клочья, тело являло собою сплошной кровоподтек. Особое остервенение вызвало то, что она оказалась глухонемой. Увечье гонимого – лишний раздражитель для гонителя.
Однако оба остались живы. Их, непонятно почему, привели к нему. Мужчина, ему, похоже, отбили легкие, говорил тихо, загибаясь от сиплого кашля. Девочка напоминала смертельно перепуганного зверька. Ее колотило такая крупная дрожь, что, казалось, она тотчас умрет от нестерпимого ужаса.
***
– Откуда вы? – спросил Этеокл, стараясь не глядеть на избитых людей.
– Из деревни, – ответил мужчина, с трудом шевеля разбитыми губами.
– Как зовется, ваша деревня?
– Никак не зовется. Нету ее больше.
– Как это нет? Куда она девалась?
– Сожгли ее.
– Кто сжег?
– Огонь сжег.
– Я спрашиваю, кто именно сжег. Фиванцы, аргивяне?
– Откуда нам знать. Пришли люди, стали жечь, да и сожгли.
– Где была деревня?
– Возле Кадмеи. Прямо у Рыжего ручья.
– Значит то были люди Полиника?
– Откуда ж нам знать. Они как-то не говорили об этом. Они как-то вообще мало говорили. Сожгли деревню и ушли.
– А ты сам-то думаешь, кто?
– Сам-то я думаю, что жить мне больше негде. И есть нечего.
– Ты дерзок. Ты знаешь, кто я?
– По всему видать, большой человек.
– Отчего ж ты дерзок? Тебе жить не хочется?
– Еще как хочется. Да что толку. Все равно убьют.
– Вы лазутчики?
– Не знаю. Слово мудреное. Если лазутчиками у вас зовут тех, кому податься некуда, стало быть, лазутчики.
– Кто вас послал?
– Нужда.
– Что вы здесь делали?
– Искали, куда податься.
– Отчего бросился бежать?
– Почувствовал недоброе, вот и бросился. Думал, убегу. А не смог.
– Ты знаешь, что с тобой сделают?
– Что тут знать. Убьют.
– В лучшем случае. Смерть разная бывает.
– Смерть бывает одна.
– Похоже, ты вообще ничего не боишься.
– Смерти боюсь. Потому что не знаю, что это такое. А что такое боль, знаю. Боль перетерпеть можно. Дозвольте, однако, кое о чем вас попросить.
– Проси.
– Меня убейте, коли так нужно. Девчонку отпустите. Она ни в чем не виновата. Не дочь она мне, просто пристала по дороге.
– Ни в чем не виновата. А ты, значит, виноват?
– Конечно, виноват.
– Так ты все-таки лазутчик?
– Я же сказал – лазутчик.
– Что же ты делал?
– А что лазутчики делают?
– Лазутчики? Вынюхивают, выведают.
– Так вот, я вынюхивал и выведывал.
– И что ты выведал?
– Что силенок у вас никаких нету.
– Так они по-твоему смогут захватить Фивы?
– Не смогут. У них тоже силенок нету.
– Это тебя, похоже, забавляет. Тебе что, весело?
– Что тут веселого? Когда бессильный бьет бессильного, крови меньше не бывает.
– Так ты издеваешься надо мной? Просишь за девку, а сам издеваешься!
– Как же я, помилуйте, над вами могу издеваться? Вы спрашиваете, я отвечаю. Издеваются победители. А какой же я победитель!
– Ты не победитель, ты изменник! Вы оба изменники! Аргивяне сожгли твою деревню, а ты работал на них. Ты умрешь плохой смертью. Хуже не бывает!
– Бывает. Смерть, которой умер твой отец…
– Вот как! Опять же, просишь помиловать девчонку, а сам оскорбляешь.
– Я – жалею. Сохрани судьба быть сейчас на твоем месте…
***
В дверях, когда их уже уводили, они столкнулись с Креонтом. Тот без вся¬кого внимания оглядел их с ног до головы, махнул рукой, но потом вдруг, к удивлению Этеокла, приказал слуге воротить их.
– Ты в самом деле не узнал меня, или сделал вид? – спросил он мужчину
– Меня отец учил: узнавать нужно тех, кто хочет, чтоб его узнали. А по вам не поймешь, хотите вы того или нет. Так я и не узнал. Так, на всякий случай.
***
(Креонт встретился с ним через день после падения Кадмеи. Когда в ту страшную ночь городские ворота распахнулись и защитники города, изготовившиеся к бою, не увидели никого, лишь душную пустоту летней ночи, Креонт сразу заподозрил неладное и послал небольшой отряд ополченцев к Северным воротам. Однако те, увидев спускавшихся со стены аргивян, сочли за благо шум не поднимать и не нашли ничего лучше, как тихо разойтись по домам, сочтя, вероятно, что в этом их спасение.
Когда началось побоище, Креонт, ожидавший врага близ ворот, оказался как бы в стороне, фронт и тыл перепутались. Давка выдавила его за ворота, а камень из пращи смял ему шлем и едва не размозжил голову. Он потерял сознание и скатился в ров.
Очнулся от боли, жажды и отвратительно густого дыма, застлавшего все вокруг. Открыл глаза и первое, что увидел в размытой дымной пелене, – детское лицо, круглое и смуглое. Креонт тупо вглядывался в это лицо, словно силясь понять, какая связь между этим личиком и той адской, громыхающей болью, раздирающей виски. Девочка смотрела на него с любопытством и без страха, затем, ему показалось, что-то произнесла. Креонт хотел о чем-то спросить ее, однако не смог, слова выбрались наружу уродливым, мычащим месивом.
“Ну-ка, что еще там? – раздался вдруг неподалеку грубый мужс¬кой голос. – Что ты там еще высмотрела несносная девчонка? Вот тоже не¬видаль, мертвец! Этого товара нынче в городе – хоть завались. Одежон¬ка на нем неплохая, конечно, но вся в крови. А кровь мертвеца тя¬нет в могилу. Вообще, война, Ирида, плохая разжива. От любого добра мертвечиной тянет. Пока к ней не привыкнешь, кишки выворачивает. А как привыкнешь, другая напасть придет, еще похуже. Вообще, войну, по-моему, затевают те, у кого в по¬стели с бабами не ладится… Э, да он живой. Это хуже, Ирида, мертве¬цы народ более пристойный и покладистый. Пошли отсюда, пусть се¬бе помрет, ему же лучше будет”.
“Они ушли?” – Креонт наконец сумел произнести то, что хотел.
“О ком вы спрашиваете? Те, кто был в городе, те никуда не ушли. Все там остались, где положили, там и лежат. Они вам не помогут. Те, кто пришел со стороны Нимеи, тоже здесь, только чуть подалее, вверх по ручью. Они вам помогут, конечно, да, боюсь, не так, как бы вам хотелось”.
“Помоги мне ты. Это ведь не трудно”.
“Во-первых, это еще как трудно. Во-вторых, не вижу я резона вам помогать.
“Я мог бы отблагодарить тебя”.
“Потому и не вижу резона. Вот этой девчонке я помогаю именно потому, что она, хвала богам, ничем меня отблагодарить не может. Нет ничего ненадежней человеческой благодарности. Я вас не выдам аргивянам, это и будет помощь. Помогите себе сами, коли язык болтает, значит, и ноги пойдут. На том прощайте. Желаете благодарить, благодарите богов. Они далеко, им не страшно”.
Мужчина повернулся и быстро, не оборачиваясь, зашагал вперед. Креонт закрыл глаза и на какое-то время задремал.
Однако дурнота и чувство опасности очень скоро вновь вернули его к действительности. Он попытался встать, или хотя бы перевернуться на живот, но от полыхнувшей боли в темени на некоторое время снова потерял сознание. Когда он открыл глаза, вдруг вновь увидел перед собой ту девчонку, что была со стариком. Она сидела на корточках, склонив голову набок, словно в задумчивости.
“Ну, что тебе еще! – зарычал Креонт, кривясь от боли, которую причиняло каждое слово. – Пошла прочь, вшивая идиотка!”
Однако та, завидев, что он ожил, восторженно замычала, закивала головой и вдруг что-то протянула ему. Скосив глаза, Креонт увидел в ее руке два каштана и сухую, надкусанную ячменную лепешку. Мысль о еде показалась ему в этот момент отвратительной, но он понимал, скоро вся эта нищенская провизия ему очень даже понадобится. Он попробовал сесть, боль вновь прошила голову от затылка до глазниц, но ее уже можно было как-то терпеть. Девочка цепко схватила его за локоть, стремясь, видно, поднять его на ноги.
“Погоди, – пробормотал и раздраженно отвел ее руки. – Мне надо… передохнуть”.
Однако девчонка в испуге затрясла головой и надрывно замычала, одной рукой тыча в сторону ручья, а другой вполне красноречиво поводя себе по горлу.
“Они там? Аргивяне?”
Девчонка поначалу непонимающе нахмурилась, потом торопливо закивала. “Хорошо общаться с глухонемыми, понимают с полуслова, но не кричат об этом”, подумал Креонт и даже усмехнулся. Девочка, завидев это, тоже расплылась в улыбке. Но затем насупилась и решительно вцепилась в его локоть. Вместе они поднялись на ноги, затем с трудом выбрались по скользкому глинистому склону наверх изо рва. Креонту показалось, что минула вечность.
“Ну и что теперь?”
Девочка вновь наклонила в задумчивости голову набок, затем вытянула вперед правую руку, а пальцами двумя левой принялась забавно перебирать, изображая быстро идущего человечка.
“Там – дорога?” – дошло наконец до Креонта. – Дорога на Фивы. Да?”
Девочка неуверенно кивнула.
“Эй, Ирида! – на краю рва вновь выросла фигура мужчины. – Сколько прикажешь тебя ждать?”
Девочка закивала и с обезьяньей ловкостью взлетела вверх на насыпь.
“А вы, господин, – мужчина вдруг глянул на него из-под бровей с колючей враждебностью, – оставили бы ее в покое. Больно много чести для нее, убогой!..”)
– Ты тогда ошибся, старик, что не помог мне, – усмехнувшись, сказал Креонт. – Может, живым был бы.
– Позвольте мне в этом усомниться, господин хороший. Мне кажется, наоборот, давно бы уж гнил в канаве с раскроенной башкой. И потом, отец мой опять же говаривал: помогать сильному – все равно, что тигра из болота вытаскивать: положим, вытащил, а что дальше?
– Ну а как же – жалость?
– Жалость? Знаете, мне было жалко моих овец. Они сгорели заживо в овчарне, потому что не смогли отворить калитку, понимаете? Будь они людьми, открыли бы щеколду да и дело с концом. Но они – тупые овцы, они ждали, когда это сделаю я. Я бы и сделал, но люди, что жгли деревню, били меня кнутом по коленям и валили на землю, как только я дотягивался до щеколды. Потом один из них отворил калитку и сказал: Поди к своим овечкам, коли так хочешь. Я понял, что если я зайду, они меня обратно не выпустят. И я стоял и слушал, как кричали мои овечки. Можете считать меня бездушной тварью, но мне никогда и никого не было так жаль, как моих овечек. И потом, – на все – перст судьбы. Ежели б я вам помог тогда, все сложилось бы иначе. И вы, возможно, не были бы сейчас таким важным господином. Хотя вот ее, – он кивнул на девочку, – мне тоже немного жаль. Помогите ей. Она-то вам, помните? Лепешечку…
Креонт усмехнулся и кивнул.
– А ты, – он искоса, дабы не видеть синяков и ссадин, глянул на девочку. – Помнишь меня? Ме-ня! – он ткнул пальцем себя в грудь.
Однако девочка, посмотрев на него с угрюмым непониманием, в страхе прижалась к мужчине.
– Помнит, как не помнить. У увечных память хорошая. Боится просто. Так как насчет нее?
– Подумаю. Обещать не буду. Она ведь не виновата?
– Ежели и виновата, то свое получила. Куда уж больше -то.
***
Креонт некоторое время молчал, стоял у окна, похоже, с интересом прислушиваясь к какой-то ленивой перебранке во дворе. Что-то, видимо, рассмешило его, он несколько раз хмыкнул и покачал головой.
– Что ты думаешь делать с девчонкой? – спросил Этеокл без особого, впрочем, интереса.
– Ничего. Пожалуй, отпущу.
– Но ведь…
– Что – но ведь? – Креонт оторвался от окна и повернулся к Этеоклу. – Она преступница?! И посему это глухонемое создание надо обезглавить?! В назидание другим? Ты так полагаешь, добрый царь?!
– Я хотел сказать, в городе голод. Она все равно не выживет одна.
– Значит, распоряжусь отпустить и старика.
– Но на нем вина, ты знаешь.
– Что ты заладил – вина! А на ком ее нет? На войне все виноватые.
– В городе наверняка еще есть люди Полиника.
– Разумеется, есть. – Креонт вдруг зло ощерился. – Это уж точно. С одним из них я говорил сегодня утром. Собственно, я шел сюда с тем, чтобы как раз сказать тебе об этом.
– Где его задержали?
– Его не задерживали. Он пришел сам.
– Что ему нужно?
– Кое-что передать. Хочешь знать, что? Полиник требует поединка. Хочет скрестить меч с царем фиванским.
– То есть, с тобой?
– Разве Я царь фиванский?
– Но…
– Если ты считаешь, что царь я, то я готов драться с Полиником. Тем более, что он вообще-то назвал именно мое имя. Так как?…