Промах

Особая благодарность Анне Волковой (миниатюра «Выстрел»)

Обычно Алла Фёдоровна возвращалась домой из больницы по лесной тропке,  петляющей в лесной прохладе параллельно улице. Такой маленький ежедневный подарок себе – подышать свежим, настоянным на аромате старых сосен, воздухом после плотной духоты палат, пропитанных запахом лекарств, мазей, гнойных ран больных…

Больничные страдания больных, тревоги оставались позади, плечи расправлялись, гримаска озабоченности сменялась улыбкой.

В этот день, однако, от привычной прогулки среди лесных исполинов пришлось отказаться и по весьма уважительной причине. Все сотрудники и даже больные поздравляли свою любимую заведующую поселковой больницей с юбилеем.

Были не только обычные цветы, шампанское и поздравительные речи, но и концерт больничной самодеятельности, который растрогал Аллу Фёдоровну до слёз. Понятно, что в такой день начальница была в лучшем платье и туфлях на высоких каблуках, явно не предназначенных для лесных тропок.

Она уже дошла до небольшой площади, весело цокая каблучками по асфальту и продолжая улыбаться, вспоминая все добрые слова её любимых врачей и сестричек, когда её догнал прибывший из Москвы пропылённый автобус.

Пассажиры вышли, автобус уже начал разворачиваться в обратный путь, надсадно тарахтя и дымя, когда в лесу раздался довольно громкий треск, и в тот же миг что-то со свистом пролетела в сантиметре от головы. Пуля – вздрогнув, догадалась Алла Фёдоровна.

Быстро взяв себя в руки, она лишь ускорила шаг. Сзади послышались шаги бегущего человека, она остановилась и обернулась. Её догонял плотный рыжеватый незнакомец с большими залысинами и внимательным взглядом  умных светло-карих глаз.

Высокий и стройный, несмотря на годы, начальник РОВД подполковник Юрий Иванович Гринько вызвал меня после обеда и по его хитрой улыбке, таившейся в уголках небольших светло-голубых глаз, я понял, что новость будет приятной.

Если он собирался поручить мне малоперспективное дело или отправить в дальнюю командировку, то обычно встречал широкой отеческой улыбкой, вставал из-за своего старенького двухтумбового стола и долгу сжимал мне руку, поглядывая на меня чуть искоса.

Приметы не обманули,

— Ну, не зря ты, Саня, копал под колдунов-вымогателей, поздравляю – дело удалось довести до суда. Сядут как миленькие твои маги. Решено отметить наиболее отличившихся сотрудников в этом сложном деле.

— На Канары путёвочку мне? — усмехнулся я.

— Туда поедет полковник Миненко из управления, а тебя премировали тремя днями отпуска.

— Побойся бога! За то, что поборол таких могучих колдунов-экстрасенсов, всего три дня? Дай хоть недельку!

— Ну, ты и вымогатель, капитан Зотов, — возмутился Гринько. – Ладно, пять дней и ни в чём себе не отказывай. Куда думаешь поехать?

— Надо с Людой посоветоваться.

— Ну и дела, гроза воров и жуликов, повешенный на доску почёта в РОВД, а такой, оказывается, подкаблучник.

— Да я из уважения, Юрий Иванович. Дело-то ясное — племянник мой Витька Жихарев давно на охоту-рыбалку зовёт. Он там отремонтировал наш родовой дом под дачу. Красота! Лес, озеро, щуки, караси, утки, кабаны…

— Далеко?

— Да нет, посёлок Рамень, всего километров полста от МКАД.

— Знаю. Этот закрытый посёлок — приписан к нашему Истринскому РОВД, кстати. Так что не чуди там, никакой стрельбы браконьерской, только рыбалка и не более двух крючков на одну удочку — режим, — мрачновато пошутил подполковник. С богом, Сан Саныч, и никакого тебе криминала там не нарыть! Ты же притягиваешь к себе преступников как магнит.

— Типун тебе на язык, товарищ подполковник! — я постучал по старому двухтумбовому столу начальника, который мог поспорить возрастом со своим хозяином. Гринько любил приврать проверяющим, что за этим столом в своё время сидел сам Дзержинский.

— Будь на связи, не пропадай, Санёк! – вместо пожелания хорошо отдохнуть напомнил начальник.

Я посмотрел на копию картины «Иван Грозный убивает своего сына», висевшую над его головой вместо портрета президента, и выполненную лично подполковником масляными красками.

— С натуры писал, — пошутил он, перехватив мой взгляд. — Но дело возбуждать не стал – у потерпевшего не было претензий к папаше царю, заявление не захотел писать. Эх, мне бы сейчас тоже на дачку мою под Звенигородом махнуть – там такие пейзажи!

Согласно легенде нашего РОВД как-то один из проверяющих увидел в картине с Иваном Грозным прямой призыв к возврату смертной казни для бандитов, маньяков, садистов и предателей родины, отмена которой была главным завоеванием нашей молодой демократии, и предложил немедленно заменить монарха на действующего президента.

Однако, строптивый подполковник наотрез отказался, сославшись на непереносимость запаха алкоголя, что могло бы иметь тяжкие последствия для отдела в виде снижения раскрываемости преступлений. Подумав после принятия армянского коньяка, изъятого из вещдоков, проверяющий и Гринько сошлись на том, что настоящим и самым крутым первым президентом страны был государственник и патриот царь Иван Грозный. Несмотря на некоторые перегибы с опричниной, он всё-таки не предлагал распилить Россию на шесть государств, чтобы облегчить её демократизацию, так сказать, по кускам, а наоборот, присоединил Казань. Они выпили за Ивана Грозного и взятие Казани, и разошлись вполне довольные друг другом.

ПАЗик тарахтел своим немолодым, хоть и железным телом по разбитым перестройкой подмосковным дорогам, охая на каждой большой колдобине. Я ворчал и проклинал дорогу и старенький автобус, и мой убитый Жигуль, застрявший в автосервисе.

Наконец, дороге надоело моё нытьё, и она начала урезонивать меня,

— Ты что, министр или губернатор какой, что так жалеешь свою задницу? Опер простой, хоть и из самой Москвы. Тебе ещё повезло, что посёлок закрытый и дорогу туда классную построили в своё время для пассажиров не с такими звёздами как у тебя. Кругом, посмотри, дороги сплошь грунтовые с колеями для танков и тягачей. А у нас дороги, кстати, никогда и не строили по военно-стратегическим соображениям.

— В каком смысле?

— При царе боялись наступления конницы Наполеона, а теперь опасаются прорыва немецкой мотопехоты. А так, дороги нет, и добро пожаловать в болото, дорогие агрессоры. Вон на ПАЗ посмотри – весь в шрамах от сварки, скрипит, но едет. А ты тут расстонался. Лучше вон пейзажами полюбуйся подмосковными – красота!

-Да какие ещё немцы? Мы же их ещё в сорок пятом победили, — поразился я.

— Немцы есть немцы, залижут раны и опять припрутся с союзниками Россию-матушку делить, а мы их в болото!

Я возражать не стал и уткнулся в окно.

Мимо проплывала неброская роскошь средней полосы – леса, поля, холмы, перелески, блистающие на солнце речки. Бурые колеи дорог по суглинку уводили взгляд к деревням, стоящим поодаль на косогорах, милым воспоминаниями детства, которые поначалу показались безлюдными, но попыхивающие кое-где почти прозрачные на солнце дымки над избами и баньками согревали сердце радостью – жива ещё, жива деревня русская.

Автобус остановился на центральной площади Рамени, и я уже было направился к племяннику Виктору – крепкому белобрысому молодому мужчине спортивного телосложения, который, завидев меня, широко по-голливудски улыбнулся и раскинул руки для крепких мужских объятий. Однако, в этот момент в лесу справа раздался громкий треск, и шедшая чуть впереди меня  моложавая стройная женщина от неожиданности присела, и счастливая улыбка на её лице мгновенно погасла.

— Стреляли из леса, похоже, в главврача нашей больницы, но и тебя вполне могли зацепить, — встревоженно, но деловито сообщил, подбежавший Виктор. – Покушение.

— Давай в лес, пока не ушёл! – скомандовал я.

— И не думай — расстреляет как воробьёв. Метко бьёт, однако, хоть и промазал из-за деревьев. Ты лучше опроси женщину, а я сбегаю за ружьём.

Женщина ускорила шаг, и мне тоже пришлось прибавить, чтобы догнать её. Поначалу в её красивых карих немного властных глазах под круто выгнутыми бровями мелькнул испуг – она приняла было меня за сообщника стрелка, но я представился и предложил отойти в сторонку поговорить.

— Да, о чём тут говорить? Промахнулся, и слава богу, — она чуть нервно поправила свои тёмные прямые волосы.

— Не скажите, попытка может повториться, а вы должностное лицо – отвечаете за жизнь и здоровье больных. Надо написать заявление по всей форме, — я записал её адрес. – Теперь давайте для начала восстановим картину. Место точное запомнили?

— Конечно! – и она встала на точку, где чуть не оказалась объектом забот нашего весельчака-патологоанатома Юрки Подрезова.

Я пометил место.

— Откуда стреляли, можете показать рукой направление?

Она, не колеблясь, точно указала в сторону старой, с поврежденной верхушкой, сосны.

— Оттуда пуля прилетела, сантиметра два от головы прошла.

— Вы уверены, что пуля? Не дробь, не картечь?

— Да, я и сама охотница со стажем – по звуку определяю. С отцом и мужем охотилась. Бывшим мужем.

— Развелись? Что так?

— Подгуливал сам, а меня ревностью извёл, — я насторожился. – Кстати, пуля по ходу пробивала листья, — добавила Алла Фёдоровна

— Тоже по звуку определили? – улыбнулся я.

— Зря иронизируете, — она укоризненно покачала головой. – Звук такой – чпок, чпок получается.

Я попросил её постоять с поднятой рукой, а сам с подоспевшим племянником нырнул в темнеющий сосновый массив. В лесу загустел полуденный жар, пропитанный вытапливающейся из сосен смолой. Мы пошли по любимой тропке главврача и вскоре увидели её фигурку сквозь деревья.

— Указует правильный путь, как Ленин, — пошутил Виктор.

— И правильно показывает, — улыбнулся я, заметив молоденький дубок, который раздваивался, как рогатка, на уровне груди, белея свежесодранной корой.

Лес был не очень густой и среди могучих корабельных сосен примостился лиственный подлесок.

Мы осторожно приблизились к дереву, стараясь не затоптать следы, которые, впрочем, были почти не видны на окаменевшей от зноя земле.

— А вот и осинка-подросток, — улыбнулся, Виктор, заметив свежие дырочки в округлых  листьях, сквозь которые весело просвечивало солнце. Прикинув траекторию полёта пули, с грустью констатировали, что она либо ушла в небо, либо вошла в стену одного из двухэтажных кирпичных домов с облупленной штукатуркой, стоявших в отдалении.

-Да, тут эксперту-трассологу работы хватит на полгода, — мрачно пробормотал я себе под нос.

Поскольку стрелявший не оставил никаких следов, кроме неясных отпечатков обуви, мы пометили направление выстрела вешками, и вышли на дорогу, позволив, наконец, потерпевшей опустить руку.

Только после всего этого позвонил подполковнику.

Гринько долго материл меня, что было так несвойственно для эстета-начальника РОВД.

— Вляпался-таки в криминал опять! А ты понимаешь, что он мог запросто прострелить тебе башку! И что бы я делал без своего лучшего опера? В отставку?

— Я же не нарочно, совпало так, Юрий Иваныч. И почему он, а не она? У нас теперь эмансипация – полно женщин-снайперов.

— Ты хоть понимаешь, что это глухарь? Шансов на раскрытие один процент из тысяч!

-Так может порвать её заявление? Она и не очень жаждет мести. Гуманистка.

— Ещё лучше придумал! Покушение на номенклатурного работника в закрытом посёлке хочешь скрыть? А резонанс? Уже каждая собака в посёлке знает, что её чуть не застрелили. Хочешь, чтобы жалоба пришла в Управление? Миненко только и ждёт. Меня – в отставку, а тебе звезду отвинтит. Нет уж, сам вляпался, сам разгребай! У них там один участковый — Павел Мухин — на шесть посёлков. Короче, как в той песне поётся «В угрозыске трезвонят телефоны о том, что заедает уголовный элемент». Доамнистировались, идиоты! — сорвался Гринько на крик души.

— Так пришли на помощь моих оперов – Головченко и Коробкина. Раскрутим как-нибудь.

— У нас три убийства сейчас в работе – бери своего племянника и рой землю, всех перетряхни. Посёлок маленький, зацепочки должны быть.

— Ну, я грамотный, Юрий Иванович, — немного обиделся я. – А Виктор же штатский. Как я его привлеку?

— Как внештатника. Документ внештатного инспектора я ему сделаю. И запомни, после афгана штатских не бывает, сам знаешь. А с его работой мы всё уладим. Мне — немедленно заявление от пострадавшей. Для возбуждение дела, конечно, улик маловато.

— Бывший муж угрожал застрелить её из ружья на почве ревности. Есть свидетели.

— Ну, хоть что-то. Угрозы. Завтра с утра жди бригаду — эксперта-криминалиста, Таню Иванову, ну, с которой ты это…

— …дружу, — опередил я всезнающего шефа.

— Во-во. Дружки сердечные,- ехидно ухмыльнулся Гринько. — Руководит следователь РОВД Илья Чугунов. Из оперов только лейтенанта Колю Коробкина могу дать на день. Всё.

«Да, от Чугунова помощи не жди особой, — с досадой подумал я. — Только бумажки красиво рисует». Правда, цепкий следак, умеет раскалывать. Этого у него не отнять.

На следующий день Алла Фёдоровна встретила нас с Чугуновым в своём старом, но просторном и ухоженном домике без особой радости.

Илья Чугунов — худощавый, чернявый и крутолобый молодой следователь, который умел придать своим тёмно-карим буравчикам-глазам такое сочувственое, почти нежное, выражение в нужное время, сразу приступил к делу.

— Угрожал бывший муж, говорите? А чего вдруг? Столько лет прошло после развода,-  начал он.

— Выпивает он что-то в последнее время. Похоже, расстроен чем-то сильно. А на днях пришёл и патроны забрал к двухстволке. Само ружьё-то он унёс давно, ещё при разводе, а патроны забыл.

— И вдруг вспомнил?

— Говорит, уток пострелять и других птичек высокого полёта. Так и сказал. Говорит, свет у меня в окне горит до глубокой ночи. Мол, любовника принимаю.

— А в действительности – было дело? — вмешался я.

Алла Фёдоровна так строго посмотрела на меня, что я сразу осёкся.

— Ему-то что? Вы ведь в разводе,- продолжил следователь.

— Ну, он же не сам ушёл, я на развод подала. Вот и вспомнило вдруг его сердечко былое. Недавно заявил, что не позволит мне домой хахалей приводить. Он в соседнем доме живёт, всё видно ему.

— Жалеете? — опять не удержался я.

— Отжалела уже, — махнула она досадливо рукой.

Итак, первый подозреваемый, отметил я про себя.

— Ладно. Кто ещё имел на вас зуб? Давайте по порядку. Может, на работе конфликты были с кем? — допытывался Чугунов.

— Да что вы! Я человек доброжелательный. Исключено. Не поверите, один санитар наш – Токарев Андрей — даже руку и сердце предлагал. Отказала, конечно.

— Почему же поверю – вы женщина видная, незамужняя. А почему отказали – неравный брак? — не удержался я от ехидства.

— Да, неравный, — Алла Фёдоровна с вызовом посмотрела на меня. – Он ведь не только инвалид  третьей группы по психическому заболеванию, но и безграмотный, считай. За восьмилетку только справочку получил – две четвёрки по физкультуре и труду, а остальные двойки. О чём мне говорить с ним длинными зимними вечерами? О сериалах этих убогих, что телевизор заполонили? Нет, ну столько фильмов раньше было душевных, а сейчас одно это, как теперь говорят, мыло. Но вы не думайте о нём плохо, с работой отлично справляется, добросовестный и спокойный. Нет, это мой золотой кадровый фонд. Больной, правда.

Версия номер два? Нет, не тянет, мотив слишком слабенький для такого бедолаги, подумал я. На убийство точно не пойдёт – не Отелло, будет тихо страдать по ночам от неразделённой любви.

— Как прошло празднование юбилея, Алла Федоровна? – Чугунов попробовал  отвлечь её немного.

— Прекрасно! Я даже всплакнула от счастья – и не подозревала, что меня так любят все подчинённые!

— А ложка дёгтя? Она ведь так любит медок, — гнул я своё.

— Ну, вы не можете без негатива, товарищ капитан! Такие приятные воспоминания прогнали!- улыбка медленно сползла с её лица.

— Не обижайтесь, это наша работа. Вы ведь тоже иногда скальпелем болящих своих ковыряете, не всё же словом добрым и сладкими пилюлями врачуете, — попытался сгладить эффект от моих щекотливых вопросов Чугунов.

— Вы правы, — вздохнула врач. — Приходится и больно порой делать, но, у нас хоть есть анестезия, а он по живому. Всё, без лирики давайте. Мой бывший санитар Григорий Плюхин приходил «поздравлять». Уволила я его за пьянку на рабочем месте пару месяцев назад. Просился назад, клялся, что, мол, осознал всё, завязал с зелёным змием, а от самого трёхдневным перегаром убойным прёт. Отказала, конечно, а он угрожать давай при всех. Детина-то могучий.

— Это хорошо, — обрадовался я. – Хорошо, что при свидетелях, — быстро поправился, заметив её негодующий взгляд.

Итак, версия номер три.

— Кто ещё мог пальнуть? С соседями были недоразумения или конфликты? — следователь невозмутимо продолжал.

— Да, вы что! Соседи у меня все прекрасные душевные люди, возмущённо изогнула свои черные брови Алла Фёдоровна.

— Типа бывшего мужа, — не удержался я.

– А что? Мы с ним и не ругались после развода. Это он только в последнее время немного задурил. Даже не знаю… Разве, что Прошка Тюхин, сосед мой полоумный.

— И за что? — поинтересовался Чугунов.

— Да, шляется пьяный по лесу – ворон стреляет, на похмелье иногда пытается занять. Не даю, конечно — у него и так дури своей полно в голове. Отчитала пару раз его при всех, но по людям он вроде не палил никогда.

Версия четыре? Тоже очень шатко и неубедительно. Он, наверно, у половины посёлка назанимал денег на водку. Разве что случайно чуть не застрелил.

— С больными конфликтов не было никогда? Ну, может, лечением кто-нибудь был недоволен или умер кто после операции? Родственники, допустим, зло затаили, следователь уже заеанчивал опрос.

— Да, нет. Больные для меня как дети, делаю всё, что в моих силах. А есть и безнадёжные, конечно, но боремся до конца за жизнь каждого больного, оперируем.  Это наш долг. Нет, конфликтов не было по поводу лечения.

— Так, Токаревым займётся Коробкин, — распорядился Илья Чугунов. — Опер ты молодой, но с несчастным влюблённым совладаешь. Где был, что делал, алиби. Поминутно. Сердечные дела, может, и был-таки у него роман с врачом, и поэтому бывший так разволновался.

— Мы тут выяснили только, что его в день покушения с работы Алла Фёдоровна отпустила,- вмешался я.

— Вот-вот, выяснишь, что за болезнь внезапная приключилась, — мне показалось, Чугунов слегка усмехнулся.

— Вы с Виктором покажете нам с экспертом точку стрельбы и потом отработаете бывшего мужа, убийцу ворон и уволенного санитара. Таня Иванова займётся своим делом, а я потом побеседую в больнице с ближайшим окружением главврача  — склоки, интриги, завись, ревность.

Вчетвером отправились в лес на ставшее уже почти родным место, где потоптался преступник.

Хорошее местечко для прицельного выстрела. оценил Чугунов.

На точке огня эксперт сначала сфотографировала следы, сняла верхний слой земли, где были следы и сделала соскоб на рогатине — чем чёрт не шутит, может остались частички цевья ружья или ворсинки рукава.

— Давай трубу уже свою, — не выдержал Чугунов после безуспешных поисков вещдоков на месте преступления.

Татьяна вынула увесистую трубу из чехла и положила её на треногу.

— Рановато звёздочками любоваться, — пошутил я.

— Это лазерная указка, — хладнокровно ответила эксперт.- Из Штатов это чудо привезли, и я выпросила на пару дней.

Установив указку на рогатину,  навела на дырочки в осиновых листочках от пули – слава богу, стоял полный удушающий штиль.

— Следи в бинокль за красным пятнышком, скажешь, когда увидишь, -сунула мне бинокль.

И о чудо, красное пятно появилось на стене облупленной двухэтажки, выкрашенной в бледно-зелёный цвет.

Татьяна сделала несколько снимков.

— Настоящая удача в том, мальчики, что прямо под пятном расположен балкон второго этажа. Не нужно и лестницу искать, — Таня была в полном восторге. – Можно спокойно  поковыряться.

— Так, я в больницу, вы — по подозреваемым, Таня  — к стенке, — пошутил он по-милицейски.

— Спасибо душевное, Илья Витальевич, — не совсем оценила юмор следователя наша неотразимая зеленоглазая красавица и, прихватив свой, чемоданчик напраилась к дому.

Сначала мы с Виктором отправились  к бывшему мужу и настоящему соседу-ревнивцу. С понятыми проблем не было – у Виктора половина посёлка друзей и родных.

— Ну что, Иван Николаевич, покажете ружьишко-то, из которого обещали супругу бывшую в рай отправить?

— Может, и не в рай. Грешна больно – прелюбодействует, — насупился слегка небритый и нетрезвый бывший законный супруг.

— Так она женщина вольная. Любовь ведь не предосудительна, Иван Николаевич. Все возрасты покорны, а она ещё молода. А вы что – видели любовников-то?

— Не видел, но свет за полночь палит и в окне тени шарахаются. Ясное дело, танцы-обнимашки. И по паспорту только она свободная, — упрямо тряхнул он запущенной шевелюрой. — А вот ружья-то и нет, недавно на уток хотел поохотиться с лодки, да и выскользнуло как-то ружьецо. Нырял-нырял – так и не достал. Там глубина, ил толстый, и эти кувшинки кругом. Так что хотел бы даже, а стрелять-то не из чего, — торжествующе усмехнулся он, но мерцал-мерцал в его тёмных глазах отблеск тревоги.

Врёт, понял я

— Ладно, не хотите помогать расследованию преступления, не надо. Сами найдём, — и я начал внимательно осматривать комнату.

Когда мой взгляд добрался до широкой, но крутой лестницы на чердак, ревнивец непроизвольно еле заметно вздрогнул.

— Так, все на чердак, скомандовал я. – Виктор первый, вы за ним, я сзади.

Весь чердак был забит разнообразным хламом, с тоской отметил я. Попотеть придётся.

— Только учтите, если мы сами найдём, с уголовничками в камере будете знакомиться сегодня. Они, знаете, какими ласковыми бывают. А если укажите сами добровольно, дома ночевать будете у самовара. Чего вам бояться, если не стреляли в Аллу Фёдоровну?

— Да, я клянусь, мне бы и в голову такое не пришло — поднять руку на Аллу. Столько лет душа в душу! Вы мне не верите? – и столько неожиданной боли прозвучала в его голосе, что вся моя убеждённость в его виновности сразу поблекла.

Он сунул руку под стреху и достал продолговатый свёрток.

— Вот, возьмите, — и он стал обречённо наблюдать, как я быстро разматываю тряпье.

Сломал видавшую виды двухстволку, проверил стволы. Так и есть — нагар отсутствует: давненько никто не стрелял из неё.

— Так, ружьё на экспертизу забираем, — я аккуратно опять упаковал ружье. – Вы не выезжайте из посёлка пока следствие, ждите повесточку.

— Вот, спасибо! – впервые на его заросшем лице появилась радостная, какая-то детская улыбка. – Я никуда, и водки больше ни грамма, только чай.

Невольно улыбнулись и мы.

— Ну вот, главная наша версия рухнула, — с досадой махнул я рукой, когда мы оказались на улице.

— Ничего, у нас ещё целых три, — попытался подбодрить меня Виктор. Надо бы ещё разок осмотреться там в лесу. Может, окурок найдём или пуговицу.

— Или пенсионное удостоверение, — продолжил я, и мы долго смеялись над своей промашкой.

Жара чуть спала, и ползать в три погибели по земле, засыпанной старой коричневой хвоей, было не так мучительно.

Неожиданно в этой разморенной смолянистой сосновой духоте грохнул выстрел и — фьюить! – просвистело у Виктора над головой.

Виктор упал как подкошенный, уткнувшись подбородком в иголки, успев, однако, в падении приготовить свой ТОЗ к стрельбе.

Я тоже прилёг за толстую сосну, доставая Макара.

Второй выстрел просвистел уже надо мной. В нас целит, гад, подумал было я, когда перед моим носом шлёпнулся чёрный окровавленный комок. Ворона.

— Прохор Тюхин? Брось оружие, ты окружен! Будем стрелять на поражение!

— Да, кто ты такой, чтобы Тюхину командовать? Это мой лес! Пошёл ты…

Но Виктор уже подобрался к нему сзади, и одним движением обезоружил. Красиво работает, невольно подумал я.

Так, похоже, опять облом. Его старая раздолбанная берданка явно не годилась для прицельной стрельбы. Действительно, только дробью по воронам.

Мы отвели его домой, оформили изъятие «орудия преступления» и, напугав дурноватого пьнчужку до полусмерти, ушли пить чай к Виктору.

Немного приуныл и Виктор.

— Ну что, может, обиженного санитара Плюхина проведаем?

— Да, он тут недалеко с матерью Фёдоровной живёт, — согласился племяш.

Фёдоровна не очень охотно пустила нас в дом, где пахло печкой и печёной в чугуне картошкой.

— Что без газа обходитесь?- я попытался разговорить явно недружелюбно настроенную хозяйку, сухонькую старушонку с маленькими светлыми глазками в замызганном халате. – Труба-то газовая совсем рядом с вами проходит.

— Рядом-то рядом, да на подводку деньги нужны, а мой-то Гришка всё в горло себе денежки-то складывает, паразит! – чувствовалось, что я затронул наболевшее.

— А где сынуля-то? Как свидетеля хотим опросить.

— В райцентр с утра уехал – зуб у него разболелся.

— На врачиху из больницы зуб-то разболелся? – я подмигнул Виктору.

В подполе что-то звякнуло, похоже, железом по стеклу.

— Крысы это, — затараторила Фёдоровна, пряча глаза, – Совсем обнаглели – банками звенят.

— Сейчас поглядим на зверюг-то, — и Виктор ловко сдёрнул с пола весёленький старинный половик, сплетённый из разноцветных тряпок.

Посреди пола показался люк в погреб. Виктор быстро дёрнул за ручку-кольцо, и из чёрного прямоугольника на нас дохнуло затхлым воздухом подпола, который явно не был знаком с вентиляцией.

Фёдоровна отвернулась к окну.

— Выходи, давай, Григорий Плюхин! — приказал я и, передёрнув затвор для эффекта,  добавил. – Буду стрелять на поражение.

Подвал мрачно молчал.

— Не надо с Макаром-то, он вооружён, подстрелит ещё сдуру, — подмигнул мне Виктор. — Лучше гранатами забросать подпол. Мы так душманов в афганских пещерах мочили. А ты мать, от греха перейди на кухню. Не дай бог осколок прошьёт, нам второй труп не нужен. Для отчёта вполне хватит и одного.

— Какого это одного? – насторожилась Фёдоровна.

— Ну, сынули твоего-убийцы. Хотел главврача пристрелить за то, что уволила его.

— А где он сейчас на работу-то устроится? — выкрикнула немного испуганная мать. – У нас тут все предприятия позакрывали. Даже колхоз-миллионер наш упразднили как пережиток тёмного прошлого и землю распаевали всю. Мол, фермерством занимайтесь. А кто работать-то будет – молодые уехали в город, земелька-то уже вся лесом поросла. Только не стрелял он, у него и ружья-то нет. Пропил в прошлом году, придурок. На водку такое орудие променял! – голос её зазвучал убедительно и сурово. — А ну вылазь, дурак, и она вынула из печи огромный чугун с горячей картошкой для свиней. — А то сейчас на башку спущу!

— Сдаюсь! — послышался испуганный замогильный голос.

— Так, отлично, — обрадовался я. – Теперь, тихо-тихо поднимаешься по лестнице. Оружие держишь на вытянутой руке за ствол над головой.

Вскоре из подвала показался огромный топор, зажатый в заметно подрагивающей могучей волосатой руке.

— Откинь топор, — приказал я, и он отшвырнул топор далеко в сторону. Виктор едва успел убрать ногу.

— Снайпер, блин, — разозлился Виктор. – За что врача хотел пришить?

— Пугать-пугал, —  заплетающимся от страха голосом залепетал детина, по бледному лицу которого обильно стекал пот. — Но зачем мне стрелять-то? Я бы её одной рукой, если что, но грех на душу брать не захотел, — и он торопливо перекрестился.

Да, похоже, не врёт. Такой амбал! Топор изъяли, конечно.

— Если выпьешь хоть пива или из посёлка выйдешь, — пригрозил ему Виктор, оформим нападение с холодным оружием на милиционеров при исполнении. Понял? В тюрьме сгниёшь за водку-то.

Детина стал божиться, что завязал на век, и неожиданно по-детски навзрыд расплакался.

Мы поспешно вышли, не в силах смотреть на плачущего богатыря.

— Вот работёнка, — в сердцах сплюнул я. — Чего не насмотришься, и спасибо никто не скажет. Опять облом, — подвёл я невесёлый итог.

Полпервого все собрались у Виктора. Не было только Татьяны — ещё не всю штукатурку видно сняла с несчастного дома.

— Коля, начнём с тебя. Что там с Токаревым? — начал Чугунов.

— Я  опросил всех соседей и родных – из дома не выходил весь день. Алиби человек восемь могут подтвердить. Его ещё утром с работы Алла Фёдоровна отпустила – носом кровь пошла. Да и с ружьём его давно никто не видел. Ему же по болезни запрещено. Амурных дел межу ним и главврачом не наблюдалось. У меня всё.

— Зотов.

— У бывшего мужа и соседа неадекватного по оружию не очень похоже. У уволенного санитара ружья не обнаружили. У мужа ружьё подходящее. но нет свежего нагара на стволах. придётся ждать результаты экспертизы, если, конечно, пуля найдётся. — Сомневаешься в способностях своей Татьяны? — улыбнулся Чугунов.

— Никогда!

— Так, мне надо ехать, дел много. Надеюсь на пулю. Коробкина у вас забираю и не спорь, Саныч. Иванова закончит, пусть своим ходом на автобусе добирается. а вы тут отдыхайте на свежем воздухе. в свободное от работы время, — совсем уже нехорошо пошутил он.

Старенький бобик укатил, обдав нас удушливыми выхлопными газами. Что этот водила только в бак заливает, — зло подумал я.

— А всё-таки какой-то странный этот стрелок, — задумчиво протянул Виктор. – Что им движет – месть, заказ или просто маньяк?

— Если не маньяк, то точно повторит попытку и нужно организовать …

…засаду, — закончил он.

Голова-то шурупит у парня, не только руками может работать, улыбнулся я.

Часа за два до окончания рабочего дня в больнице мы устроились в груде полусгниших сосен напротив места, выбранного стрелком.

Летали и садились стрекозы, покусывали с противным писком комары, но мы стойко сносили визиты лесной живности.

Он появился как из-под земли. Здоровый парень в одежде цвета хаки с узким продолговатым чехлом устроился недалеко от нас в такой же куче сосновых стволов, которые срубили ещё во времена перестройки, да так и не вывезли.

Однако стоило в больничных дверях появиться худенькой фигурке главврача, как незнакомец, осторожно осмотревшись, бесшумно поднялся и подошёл к рогатине. Это действительно было самое подходяще место для стрельбы – старые сосны расступались, и дорогу было прекрасно видно сквозь осиновый подлесок.

Здоровяк расстегнул чехол и установил на рогатину карабин Сайга. Я подмигнул Виктору – мол, серьёзно подготовился парень.

Мы так же бесшумно подкрались сзади, когда он, наклонившись, занял устойчивое положение и приготовился к стрельбе

Шансов у него не было никаких. После двух минут ожесточённой борьбы мы уложили его лицом вниз и защёлкнули наручники.

Потом перевернули на спину, и Виктор аккуратно поставил ему ботинок на горло, чтобы он успокоился. Могучая грудь, обтянутая грязноватой тельняшкой высоко вздымалась, когда он пытался глубоко вздохнуть. Потом он что-то прохрипел, и Виктор переставил ногу на грудь.

— Ну, так удобнее давать чистосердечные показания? — издевался Виктор, торжествуя.

— Повезло вам, мусора, что машина тарахтела на дороге, не услышал я вас. Сейчас бы вы тут на колючках лежали мордой вниз.

Виктор быстро прочитал удостоверение, которое вытянул у него из кармана

— Тихо-тихо, гражданин Анатолий Михайлович Фомин. Какой ты грозный, однако. Только вот тельник свой, десантура, замарал – киллером заделался, по женщинам цивильным огонь ведёшь.

— А ты мой тельник не тронь, мент, — зло посмотрел он на племянника. – Я честно отслужил. Марал его только кровью в горах за речкой, пока вы тут бабок на базаре гоняли. И я не киллер, я за…- он осёкся. – Поохотиться я приехал. Говорят, кабанов тут много развелось в ваших краях.

— Не ты один кровью марал тельника синеву, парень, в горячих точках. Это ты на кабана Сайгу-то прихватил? Не очень, знаешь, ходовое оружие.

— У кого что есть. Моё дело.

— В СИЗО поедешь. Покушение на убийство номенклатурного работника. Судим? – полюбопытствовал я.

— Да, за нанесение тяжких телесных повреждений.

— Тем более. Пятерик будет тебе за счастье.

— Это народный суд решит, — криво ухмыльнулся бывший десантник.  – Я готов ответить за браконьерство.

— Не надейся — народ тебе не поможет, народные суды упразднили, теперь районные судят, — жестковато пошутил Чугунов.

— А два раза стрелять в главного врача уже считается браконьерством? – удивился я его наглости.

— Врёшь ты, гад, какие два раза? Я только что приехал, — и он с силой рванулся вверх, но рубчатая подошва Виктора лишь глубже вошла ему в развитые мышца груди.

— Спокойнее, братан, ты в плену, — зло улыбнулся Виктор. — Статус понятен?

Когда Гринько узнал, что киллера, приготовившегося к стрельбе, взяли прямо на огневой точке с оружием в руках, он от счастья сразу же выбил для нашего ветерана-бобика дополнительный бензин и отправил его за Фоминым с конвоем.

Так втроём с пристёгнутым Фоминым мы вышли на улицу и уселись за столик в пивной, чтобы не пугать людей задержанным.

Холодное пиво влилось в вены живительной влагой и мы, пожалуй, впервые за всё время немного расслабились.

Фомин с тоской посмотрел на пиво и облизнул побелевшие пересохшие губы.

— Что? Пивка охота? – спросил повеселевший Виктор.

-Сушит, — мрачно согласился задержанный.

— Хорошо, закажу и на тебя. В СИЗО не нальют.

Фомин показал головой на свой карман, откуда выглядывали рубли.

— Но наручники, дорогой участник боевых действий, отстёгивать не будем, извини.

— Слышь, Виктор, я уже больше не могу пивко-то. Не лезет. А, давай по соточке нашей родимой белоглазой пока их нет. Мы честно заработали сегодня.

Вдруг нежная прохладная ладошка легла мне на пропотевшую шею.

— Никакой водки в рабочее время! Ещё и задержанного споили, — Таня притворно гневно указала на Фомина, мирно потягивающего пиво из бокала в свободной руке.

— Да он брыкался сильно, бывший десантник. Вот, решили задобрить его, — улыбнулся я.

Счастливая, хоть и измазанная извёсткой, Таня показала мне пулю в пакетике, немного крупноватую для Сайги.

— Ты просто прелесть! – я попытался облапить миниатюрную Иванову. — Ты как Золотая Рыбка достала мне жемчужину со дна морского! – давно я не был таким счастливым.

— Вот женись на мне, Зотов, и буду каждый день жемчужинки дарить, — знала, плутовка, что вся моя моральная устойчивость таяла под натиском её изумрудинок-глаз.

— А свою законную Люду куда дену?

— Удочерим, — ещё более соблазнительно улыбнулась она.

— А как же твой полковник Миненко?

— Ну, ты же знаешь, это просто часть служебных обязанностей. Так трудно не полюбить начальника! – она пыталась шутить, но юмор получился горьким. – Ты не надейся, Зотов, от меня не отвертишься. Я своего дождусь, так и знай.

— А я и не желаю увиливать от тебя. Кстати, нам надо срочно на озеро – ты вся пропылилась. Там такие шикарные золотые кувшинки.

— Да я и купальник не взяла…

— А зачем он? Там будут только свои,- и я сразу осёкся, заметив заинтересованный взгляд Виктора.

— Да у нас в магазинчике продают хорошие купальники – от закрытых до мини-бикини, — разрядил тяжёлую паузу племянник.

— Куплю самый закрытый, — рассмеялась Таня. – До колен.

Приехал милицейский бобик и Фомин с притворным равнодушием уехал в РОВД, в «обезьянник».

Она осторожно вошла в воду между созревших уже цвета пломбира камышей, раздвигая ярко-жёлтые кувшинки и грациозно поплыла, разметав медно-рыжие волосы по воде. А купальник мы так и не купили – зачем он в такую жару? Она доплыла до середины озера, остановилась и, обернувшись, медленно поманила меня пальчиком

Мы плескались в тёплой воде, вопили от восторга и бесились на маленьком пляжике расшвыривая золотистый песок, до…последнего автобуса на Москву.

И только лягушки, чью благостную послеобеденную сиесту мы так бесцеремонно нарушили, сердито расквакались.

— А вот фигушки вам, жабы болотные, — раскатилась довольным смехом Татьяна по неподвижной воде, где свежая глубокая зелень ряски соперничала с золотом кувшинок.

Уже у отходящего автобуса Татьяна, целую меня, хитро прищурилась и пригрозила,

— А вот возьму и рожу от тебя, Зотов. А?

— Рожай. Воспитаем, — глуповато улыбнулся я в ответ.

— Ты воспитаешь! Как раз. Только уголовничков своих и замечаешь и перевоспитываешь. Хочешь получить орден Макаренко?

Я прервал её подтрунивание, взяв в плен её чуть солоноватые губы. А Таня чуть вынула из кулька совсем свежий венок из кувшинок – на память — и махнула рукой на прощанье.

С самого утра раздался телефонный звонок. Сердце жалобно ёкнула – опять рыбалка отменяется.

— Привет, Санёк! Много рыбы уже наловил? Может тебе транспорт подогнать для окуней и жерехов? – ох, и умел же Юрий Иванович иногда посыпать соль на рану.

— Короче, давай с Витьком первым рейсом на Москву, в прокуратуру.

— У него и колёса есть, если надо, а что стряслось-то? Неужели труп у вас?

— Пока нет.

— Будет, — не удержался я.

— Не каркай. Если будет, то у тебя. На следственный эксперимент Чугунов попросил вас обоих приехать.

— Нас-то зачем. Мы свою работу сделали. Слушай, рыба уже пищит в озере, нас никак не дождётся.

— Мол, он психологически вас с Виктором немного опасается. Ну, чтобы вывести его из равновесия, — не слушал меня подполковник. —  Если на машине поедите, прихватите с собой Аллу Фёдоровну, но о Фомине ей ни слова. Она его, кстати, и не упоминала в показаниях.

— Ладно, понял.

Фомин выбрал место на опознании по центру — в слепой зоне. Ещё четверо молодых крепких парней в хаки и тельняшках сидели с обеих сторон от него. Для чистоты следственного действия Анатолию выдали чистую тельняшку.

Потерпевшая несколько раз прошла вдоль скамейки с сидящими опознаваемыми, чуть тормозила возле Фомина, но в сомнении шла дальше.

Неожиданно зазвонил телефон. Чугунов схватил трубку и кому-то шёпотом доложил.

-У нас очная ставка, товарищ генерал. Да, Фомин,- он говорил шёпотом, но всем было прекрасно слышно. Я сразу понял, что это трюк хитрована Чугунова.

— Фомин? – встрепенулась потерпевшая. – Да, Олег Фомин лежал у нас пару дней, непроникающее ножевое ранение. Скандалил. А потом сбежал.

— Почему скандалил? – загорелись азартом глазки Чугунова.

— Метадон требовал, наркоман он. Мол, ломка будет. А этот приезжал к нему навестить, нагрубил. Сказал, что брат его родной. Вспомнила я его.

— Ах ты, ментовка! – вдруг сорвался с места Фомин и схватил врача за горло.  – Братана на тот свет загнали с участковым Мухиным, а теперь и меня палишь!

Фомина быстро скрутили, а понятых – ребят из спецназа – отпустили после оформления протокола.

— Ну, не могла я Олегу дозу вколоть! Запрещено, пойми! С работы бы сразу слетела, – пыталась убедить подозреваемого Алла Фёдоровна.

— Тебе работа, а ему жизнь! — зло выкрикивая, бился в наших руках Фомин. — Брательник ко мне тогда рванул в Коломну за лекарством, да не успел. Ломка прямо в электричке началась, сердце не выдержало. А мы вдвоём росли, без родителей.

— А кто ему велел после армии к блатным прибиваться? Он и колоться там стал.

— А что ему делать было? Работы никакой, а кушать хочется, — в глазах у Фомина появились слёзы.

— Постой-постой, Фомин, а какое отношение имеет участковый старший лейтенант Мухин к вашим блатным делам и наркоте?

— Самое прямое, гражданин начальник. Он запретил Олегу в долг дозу давать.

— Нагнул всех поселковых крутых братков?

— Да, он крышевал реализацию. Да что там, сам и привозил оптовые партии в багажнике милицейского Жигулёнка. Был поставщиком. Лично видел это и не раз. Сам брал у него иногда, — Анатолий опустил голову.

— Под протокол дашь показания? Не побоишься, что в зоне несчастный случай вдруг произойдёт с тобой?

-А вы не боитесь, гражданин следователь, на своего дело заводить? Вам терять больше, чем мне.

Лицо Чугунова вдруг стало злым, жёстким,

— Пиши во всех деталях. Что видел, когда, где. Что от брата слышал. Всё пиши о наркоте, понял! Мы лишнего о тебе в деле не покажем – слово офицера. И про удушение потерпевшей тоже, если она не возражает, конечно.

-Нет-нет, что вы, никаких возражений! — быстро согласилась бледная Алла Фёдоровна, ещё не отошедшая от стресса.

-Ну, всё Саня. Мы своё дело сделали. Можете и отдохнуть. Рыбки–то не перехотел половить?

— Издеваешься, начальник?

— Только три дня. Там у нас одно событие намечается, но пока не скажу.

— А Мухин как?

— ДВ отношении его лично дело закрыто.

— Замяли таки!?

— В связи со смертью подозреваемого. Утонул в озере. Там, правда, и полутора метров не было, но, наверно, разогрелся на жаре и сразу плюхнулся в прохладную воду. Захлебнулся, короче. Обыск у него провели – там целый склад наркоты. Не врал Фомин. Удалось всю компанию взять — с ними работают.

— Мухина свои или чужие сработали?

— Запомни, Зотов, у наркодельцов своих нет и место им на дне. А Мухина, наверно, анаконда за пятку ухватила.

— Может, и Виктору премию? Он поработал за двоих.

— Виктор Жихарев написал заявление – хочет в органах работать. Думаю, что ответ будет положительным. Ещё вопросы есть?

— Нет. Разрешить отбыть на рыбалку, товарищ подполковник?

— Валяй! Только не пренебрегай правилами поведения на воде.

— Надену два спасжилета.

— Удачи, Саня! Для меня там пару рыбок завялишь, — он уже улыбался своим добрым хитрым прищуром.

Мы с Виктором уже практически закончили готовить снасти к рыбалке с ночёвкой.

— Слышь, дядя Саша, — задумчиво протянул племянник, – а этот Фомин совсем уже загнул, что милиция крышует сбыт наркотиков.

— Если и крышует, то только лёгкие – траву, колёса и ширку. Ну, а тяжёлыми, типа герача и кокса, занимаются более солидные организации. Знаешь, судя по бурному расцвету наркомафии после распада Союза, мне иногда кажется, что это не силовики их крышуют, а они силовиков.

— Ну, ты даёшь!

— Это так, невесёлые мысли мои в свободное от работы время.

Я выглянул в окно и неожиданно увидел, как к дому огородами осторожно подкрадывается худенькая пригнувшаяся к земле старушка с двухстволкой наперевес.

Не посёлок, а прямо какой-то партизанский край. Уже бабки взялись за оружие. Виктор понял мгновенно и занял позицию во второй комнате со своим ТОЗ на подстраховке, а я встал за входную дверь.

Скрипнула несмазанная петля и бабулька тщетно пыталась вырвать из моих рук.

— Что, мать, решила правоохранителей жизни лишить? Теперь уже из зоны не выйдешь до конца дней своих, и похоронят тебя на тюремном кладбище под номерком вместо фамилии.

— А ты не стращай, — не испугалась бабуля. – Я пока что и не стреляла.

— А зачем ружье?

— Вам несла сдать.

— Во-во, Афанасьевна, киллеры всегда так говорят, — подыграл мне Витька. – Мол, сдать в милицию хотели.

—  Помолчал бы ты, Витюха, когда взрослые разговаривают. Короче, официально заявляю – вот этого самого ружья сыночек мой бедный Андрей Токарев и стрелял в главврача Зайцеву.

— Бедный, говорите? А как же его алиби? Ведь все соседи подтвердили! – разозлился я. — Зачем стрелял? Он вам сам рассказал?

— Он в окно вылез в сад, никто и не заметил. А вчера и говорит, что мол, хотел в раю встретиться с врачихой-то. Он же безнадёжно болен был, вот кровь из носа и хлыстала. Всю ночь не спал, курил всё, а утром зашла — мёртвый на столе лежит головой свой бедовой.

Я надел перчатки и согнул двухстволку – остался один патрон. Прощай рыбалка, выругался я про себя.

Афанасьевна вдруг разрыдалась в голос, и Витя стал её утешать и отпаивать водой.

Доложил начальству.

— Там у вас какой-то посёлок упырей и киллеров, а не рыбалка, — Гринько ругался от души сотрясая мне барабанную перепонку. – Может, не будем впутывать этого психбольного в дело. Всё равно умер. Ему всё равно уже.

— А Фомин? Ему не всё равно.

— Но он же тоже хотел убить. Судимый, наркоман. Чугунов уже всё так красиво оформил.

— Он был храбрым боевым офицером, имеет награды, орден мужества.

— Ладно, понял. Тут как раз и заключение экспертизы по пуле пришло. Не от Сайги точно, похоже на жакан. Хорошо, ловите рыбку, а бабульку мы свозим сами в РОВД, возьмём показания. А то не дай бог дело на суде развалится. Юра Головченко займётся несчастным влюблённым. Свободен он сейчас.

Неожиданно Гринько пригласил всех наших в кафе на свой день рождения.

— Темнит, начальник, — сразу вычислила Таня Иванова. – У него точно в следующем месяце юбилей. Я же деньги собираю, знаю.

Именинник явился последним в новеньком мундире с тремя большими звёздами. Все ахнули и зааплодировали.

— Тихо, это ещё не всё и он, подозвав меня, вынул одну, но большую звезду.

Татьяна завизжала от восторга и,  забыв о конспирации, чувственно чмокнула меня в губы.

Пили по старшинству – сначала за полковника Гринько, потом за майора Зотова.

— Помогла больничка-таки  нам продвинуться, — радостно шепнул я Юрию Анатольевичу.

— Дурачок ты, опер, за раскрытие наркосети повысили, — ещё тише шепнул он, прижимая палец к блестящим от сервелата губам. – От Фомина особый привет тебе. С наркотой он завязал после ломки на зоне. Говорит, ты его личным примером вдохновил, Макаренко ты наш. Два года всего получил. Учли-таки боевые заслуги и помощь следствию. Наверно, под амнистию пойдёт скоро. Жди в гости.

— Я рад за него. Крепкий мужик он, выкарабкался из ямы.

— Ты это, майор, рыбу давай доставай свою, не жлобись. Сейчас пивко подадут, — сверкнул полковник лукавым голубым прищуром.