Колбасные страсти

Захотелось мне колбасы «Столичная» в оболочке из настоящей синюги, а не какой-то там коллагеновой, и гусиного паштета в оболочке из шнурованной гусиной кожи. Турецкая лавка в соседнем доме и польские колбасы такой продукт не держат. Ноги сами понесли меня в фирменный магазин «Вознесенские колбасы» на Киевском рынке Одессы. Там продавец при мне отрежет нужный кусочек, и попробовать дадут. Вот только очередь всегда бывает, но нам не привыкать.
В очереди передо мной оказался молодой человек восточной внешности с бородой, который держал за руку сына, возвращавшегося с занятий в местной гимназии. Перед ними старенькая бабушка тщательно рассчитывалась мелочью. Гимназист был мал да удал и от нетерпения пританцовывал и строил гримасы. Наконец, бабушка, вздохнув, удалилась с покупкой, а мусульманин вступил в диалог с продавщицей. Слог и произношение у него были безупречными.
— Расскажите мне всё о ваших колбасах, пожалуйста!
— Мужчина, у меня – шесть витрин, а сзади за вами – очередь, что вы конкретно хотите?
— Я хочу узнать всё именно о товаре вот в этой витрине. Очередь подождёт. Это будет быстрее, чем ожидать бабушку!
— Здесь у меня только полу-копчёности, ветчина и балыки.
— Я хочу вот это!
— Эта с добавкой крокодилятины, а вот та симпатичная – из страусятины. Я не знаю, можно ли это вам кушать?
— Папа, это — неправда! Меня мальчик угощал в школе!
— Расскажешь мне дома!
— Тогда дайте мне вот эту в шнуровке. Мы её уже брали.
— Мужчина, возьмите лучше вот эту из говядины, или вот эту телячью.
— Я хочу вот эту!
— Тогда я вас предупреждаю, что в ней пятьдесят процентов свинины!
— Не может быть! Она была вкусная и ваша девушка говорила, что в ней нет свинины.
— Вы извините. Девушке меньше лет, чем я здесь работаю. Я знаю всё, а она ещё неопытная. Ко мне даже евреи из другого района приезжают!
— Папа, мы ели свинью! Папа, мы ели свинью!
— Вы знаете, что такое для мусульманина кушать свинину? Это так же, как христианин растопчет свою икону! Вот так, вот так!
Он выразительно растоптал на полу что-то воображаемое.
— Ну, извините девушку. Она — совсем молоденькая! У меня не станет сменщицы!
— Я не буду писать в вашу позорную книгу! Взвешивайте то, что предлагали.
— Спасибо, вот ваша покупка. Приходите ещё!
— Я приду, я приду! Я ел свинину, а ваша сменщица будет при мне кушать собачьи какашки!
По дороге домой мне вспомнилась соседка-мать сталинского лауреата-цимбалиста. Она не пришла в душевное равновесие после Аушвица. Вспышки сознания прорывались через состояние полного помешательства. Хорошие вещи женщина надевала наизнанку, пряталась и украдкой собирала из бачков для пищевых отходов картофельные очистки. Она ела молодые листья с кустов и деревьев, днём, когда все на работе, варила себе в укромном месте за дровяными сараями во дворе эти самые очистки, а мы, дети, наблюдали и боялись подойти к ней из-за её пустого стеклянного взгляда. Мы боялись и цимбалиста, который постоянно уговаривал мать идти домой, и прямо во дворе заставлял её кушать всякие вкусности. Женщина подчинялась сыну, но затем её крепко тошнило.
Дома она ставила на подоконник патефон и слушала, подперев двумя руками подбородок, одну и ту же трофейную пластинку с солдатской песней на немецком языке, где пелось, что кто-то «он» хочет кого-то застрелить, и мы застрелим его очень хорошо.
Споткнувшись, я вслух выругался и изнутри самопроизвольно вырвалось: — Зажрались мы, эх зажрались!
Так часто говорила Двора Соломоновна – бывший директор партизанской школы, которая преподавала у нас черчение.

рекомендовать