Сиреневый май

Она поджидала меня около остановки, когда я вышел из корпуса после работы, в своём любимом лёгком облегающем платье цвета шоколада, которое так красиво струилось по её бёдрам и стройным ногам.

— Это всё не так! Мы должны поговорить, давай присядем где-нибудь, — она заговорила страстно, но вымученная улыбка и чуть сгорбившаяся от неуверенности фигурка вызывали только жалость и отторжение.

— О чём? Всё переговорено, нет смысла продолжать всё это, — мой голос немного сел от волнения.

— Мы должны быть вместе, понимаешь – должны! – она нервно теребила тонкий поясок на своей осиной талии.

Моя богиня, моя мечта, что же ты натворила! Она умоляюще смотрела на меня и её большие голубые глаза всё больше туманились слезами.

Видеть страдание женщины, которую я любил так страстно, так неистово стало невыносимо, и я сбежал в подошедшую маршрутку. Сбежал трусливо, не оглядываясь, понимая, что не выдержу её слёз, обниму за вздрагивающие в беззвучном плаче хрупкие плечи, и она уткнётся мне в щеку мокрым, но по-прежнему красивым лицом.

Мы познакомились не совсем случайно, она была лучшей подругой Томы, с которой жил в гражданском браке мой друг Сергей. Я частенько бывал у них в гостях, но дружок, похоже, всерьёз опасался, что я уведу у него Тамару – симпатичную чуть полненькую женщину лет тридцати. С вечной улыбкой на круглой веснушчатой мордашке, Тома ждала, однако, серьёзных отношений, а двадцатипятилетний бездельник и болтун Серый был не вполне её идеалом. Точнее, совсем им не был, но одиночество казалось ещё тягостнее.

Серый, конечно, не зря опасался лишиться своей опоры и кормилицы. Он-то как никто другой знал мою натуру ленивого сердцееда, который не привык тратить время на комплименты и ухаживания за девушками, но предпочитал прийти к кому-нибудь в гости на вечеринку и увести чужую подружку, как говорится, средь шумного бала.

И вот весёлый и находчивый приятель придумал, как обезопасить свой семейный тыл. Так в моей жизни появилась Надя.

Были очередные посиделки на троих, когда вошла она. С золотистыми локонами и искорками смеха в больших красивых глазах, она сразу стала для меня своей, близкой.

К сожалению, она относилась ко мне куда менее серьёзно – всё поддразнивала и подшучивала, мягко и лукаво улыбаясь при этом.

Особенно часто она любила рассказывать о своих, как она их шутливо называла, поклонниках. Знала ведь, что ранит моё вдруг ставшее таким чувствительным сердце, но продолжала со смехом рассказывать, что порой встречалась одновременно с двумя, а то и тремя парнями. Обожала ради смеха знакомить друг с другом двух «коллег» по любви ради хохмы.

Привыкший сам относится к девушкам несерьёзно, я страдал невыносимой мукой.  А ведь раньше я мог спокойно пойти с девушкой в гости или ресторан, встретить там старую знакомую и укатить с ней в ночь на такси. Эх, куда делся весь мой пыл и авантюризм, моя беспечность и беззаботность.

Я продолжал страдать, но как муха в варенье всё глубже и глубже увязал в своей страсти. Сколько раз я клялся  себе, что больше никогда не пойду к ней, откровенной сердцеедке, которая так откровенно игралась со мной как кошка с мышкой, но каким-то местом уже намертво прирос к ней.  Иногда я садился на лавочку возле её парадного и твёрдо решал, что больше ни за что не открою эти двери, но после часовой внутренней борьбы всё-таки понуро плёлся к ней домой.  Любовь, превратившаяся в болезненную страсть, уже не выпускала меня из своих сладко-унизительных объятий.

А она никогда не корила меня за опоздания, лишь с веселой снисходительностью смотрела на мои бегающие глаза побитой собаки. Не хватало только повинно и униженного виляющего хвоста.

Жизнь шла своим чередом, случались у нас и весёлые денёчки и страстные ночки. Иногда мы месяцами обитали в квартирах её подруг в качестве модного тогда пробного брака. Пробы прошли успешно и я, торжественно волнуясь и краснея, предложил ей выйти за меня замуж.

В ответ она ласково потрепала мои волосы и нежно возразила,

— Слушай, Вадим, мы уже два года вместе и у нас всё отлично. Ну, что изменит этот штамп в паспорте?  Главное, что мы любим друг друга и нам так хорошо.

Я повторил попытку месяца через три с тем же печальным для себя результатом. Однако предлагать в третий раз я уже не рискнул, мистически опасаясь третьего отказа. Почему-то был убеждён, что третье «нет» станет окончательным.

В то майское воскресенье мы собирались пойти в ботанический сад, расположенный на крутом, почти отвесном, берегу Днепра. У нас там был свой любимый дальний, заросший, а потому безлюдный уголок. Что ещё нужно молодой полной сил и желаний паре в теплый день, когда вокруг до умопомрачения цветёт сирень самых разных сортов – белая, сиреневая, лиловая, бархатистая красноватая… Открывающаяся высота и простор над рекой, и одуряющий запах дружно зацветших из-за жары разных видов сирени создавали невыразимое состояние полёта на волшебно пахнущем облаке.

Я приехал к ней к десяти, как и договорились, с сумкой, где было собрано всё необходимое, включая подстилку,  для пикника над обрывом среди цветущей сирени.

Однако, её серьёзный озабоченный вид неприятно поразил меня.

— Ты знаешь, неожиданно сломался будильник, а мне завтра рано вставать на работу. Надо срочно поехать починить.

— Но сегодня же воскресенье. Никто не работает, — попытался было возразить я.

— Вот именно! Но у меня есть знакомая семейная пара – мы давно дружим – и у мужа подруги просто золотые руки. Я позвонила им, мы уже договорились, он отремонтирует, — пресекла она все мои робкие попытки протестовать.

Настроение рухнуло, пропал золотой воскресный денёк на природе, в саду, который она называла просто Ботаникой!

Нам было по пути в метро, и я обречённо потащился за ней со своим увесистым пакетом с едой, подстилкой и кучей разных приятных мелочей.  Вот поезд выскочил из тоннеля, и понёсся над искрящейся рябью Днепра, по которому сновали белые прогулочные катера и тяжело нагруженные баржи, а у меня всё разрастались тоска и обида на душе. Хмарь белым днём.

Вот она вышла на станции Левобережная, и я ещё какое-то время следил взглядом за её стройной фигуркой в толпе. Потом поезд дёрнулся, и за окном потянулась унылая промзона.

А потом она уехала в свой родной город Пермь, где жили родители. Я давно не видел её такой счастливой. Три года без отпуска и тут почти два месяца со всеми отгулами.

Пропадая от тоски и скуки, я поехал к верному другу Серому, чтобы закатиться на ипподром посмотреть на бега. Однако дома застал лишь Тамару.

—  Да, затесался куда-то опять этот проходимец, — она никогда не скрывала своего ироничного отношения к сожителю.

— Жаль, думал развеяться с ним немного на ипподроме, сегодня бега.

— Он и так в вечных бегах. А что это ты такой грустный? Говорят, что не ходишь, а летаешь от счастья, жениться собрался, — она немного издевательски прищурила глаз.

— Да, какая женитьба! Надя категорически не хочет росписи. Мол, и так всё прекрасно.

— Не хочет? Может, так и лучше для тебя.

— Это почему же?

— А она тебя не любит, мальчик. Просто играется.

— Мне уже двадцать шесть, между прочим, — немного обиделся я.

— Вот именно! А ей двадцать восемь и любит она взрослого состоявшегося мужчину по имени Виктор. Такой атлет под метр девяносто, она ласково зовёт его шпалой.

— Но это всё было до меня, — запротестовал было я, но подленькая тревога уже начала исподволь царапать сердце своими острыми коготками.

— Она любила и ждала, когда он разведётся с женой, целых девять лет. Он всё обещал, обещал, а прошлым воскресеньем поехала к нему и получила окончательный отказ. У них маленький ребёнок и семья, мол, для него превыше всего.

Земля стало медленно уходить из-под ног, не хватала воздуха.

— И знаешь, что он ей посоветовал?

— Что?

— Как добрый и заботливый друг, он посоветовал ей выйти замуж за тебя. Мол, годы идут, а ты неплохой добродушный паренёк. Хороший вариант.

— Постой, это всё неправда! В прошлое воскресенье я с ней встречался, и мы собирались в Ботанику.

— И не пошли. Я всё знаю – мы же лучшие подруги, у нас секретов нет.

— Постой, а где он живёт, этот…Виктор, — с трудом выдавил из себя  ставшее ненавистным имя.

— Недалеко от тебя, между прочим, возле станции метро Левобережная.

Я ушёл, не простившись. Мир майских красок вдруг высох и поблек, оставив только боль – нетерпимую и жгучую…

Полтора месяца протянулись одним вязким болезненным комом, и я всё-таки встретился с ней. Не смог не увидеть её, теперь уже другую, почти чужую. Нет, я так и не решился начать выяснение отношений,  просто молчал или односложно отвечал.

А она, заметно посвежевшая и какая-то вся светящаяся радостью, сначала даже не заметила моей угрюмости.

— Слушай, Вадик, — начала она шутливо. — Что-то ты давненько меня в ЗАГС не приглашал.  А я всё о тебе рассказала маме и она нас благословила. Она так обрадовалась за меня! Хочешь, я тебе теперь предложу руку и сердце? — добавила она не без волнения.

— Да, знаешь, — каким-то деревянным голосом ответил я. — А куда нам, собственно, спешить? И что изменит эта формальность –несчастный синий штамп в паспорте.

Тревога тучкой накрыла её искрящиеся глаза,

— Что-то случилось? Ну, давай выкладывай — я же вижу, — и она нервно прикусила свою полную чувственную губку.

— Ты с ним встречалась все эти два наши года? С Виктором.

—  Это Томка тебе наболтала?  Как же она могла! – гримаса обиды и стыда перекосила её только что сияющее красотой и счастьем лицо, и слёзы предательски потекли по вздрагивающим щекам.

И я ушёл из нашего мая, из нашего сиреневого безумного мая.

Обменяв в бухгалтерии зарплатную карточку, я не спеша вышел на улицу. Солнце пекло, как в середине лета, хотя до конца мая оставалось ещё пару недель. Я нырнул в кофейню в полуподвале, где всегда работал кондиционер и варили отличный кофе. Людей было много, несмотря на рабочее время, и я пристроился за столик к солидной рыжеволосой даме.

— В такую жару лучше по пиву ударить, Вадик, — с мягкой улыбкой произнесла она.

— Надя? — от неожиданности я чуть не выронил чашку, слегка расплескав кофе по столу.

Она быстро вытерла пятно бумажной салфеткой,

— Что-то ты совсем нервным стал, Вадичек. Злая жена попалась?

Я ошарашенно потянул руку к волосам, она поняла.

— Да, пропали мои золотые кудри, ушли под хну –  бывают в жизни огорченья. Но ты мне не ответил.

— Да нет, какая жена. Расстались  года три назад.

— Тоже бросил перед росписью, как и меня? — она горько усмехнулась.

— Да, нет. Сама ушла – к бизнесмену, захотела всё и сразу в жизни.

— А ты любил её и страдал, бедняжка Вадимчик.

— Ну, типа, — понуро признался я.

— Это мои слёзки тебе отлились, — она почти не скрывала мстительной радости.

— Да, ладно. Это всё в прошлом. А ты наверно выскочила за военного или высоченного спортсмена? – попытался уколоть я в ответ.

— Да нет. Живу сейчас с одним пареньком, так, хоть есть кому борщ сварить — и глаза её сразу потускнели.

На улице могуче прогремел гром, и ливень отправил  совсем разомлевших от жары прохожих в галоп.

Дождь за окном хлестал по блестящей брусчатке, унося зной, пыль и щемящую тоску по несбывшемуся.

— А знаешь, ведь сейчас снова май, — робко улыбнулась она какой-то почти забытой, той  старой улыбкой. – Сто лет уже в Ботанике не были!

— Ты даже не представляешь, Надя, как там сейчас пахнет сирень после дождя!