Денис КУРАЙ
18-
ЖИВЫЕ УРОКИ АНАТОМИИ С НАГЛЯДНЫМ ПОСОБИЕМ
(Повесть)
Такое могло случиться только с Вовкой Чикиным.
С Ленькой Елизаровым никак не могло – он уже давно ночи напропалую крутил романы и знал все о таинствах любви. Про него шептались в разных концах деревни безнадежно одинокие, разведенные и мало верящие в свое семейное будущее бабёнки. Мол, обладает он большим отзывчивым сердцем, безотказен и неутомим.
Поэтому, за какие-нибудь 3-4 года Ленька по воле судьбы превратился в пресыщенного любовными связями скучающего циника. И когда то у одной, то у другой старой девы или одинокой разведенки вдруг, откуда ни возьмись, появлялось потомство, вся деревня тут же находила в нем черты сходства с Ленькой Елизаровым. Даже тогда, когда их и не было. Даже, когда этот «лазоренок» очень уж смахивал на маленькое африканское чудо.
И с Колькой Летисовым не могло. Колька даже и не думал о девках, озабоченный одной мыслью – поскорее бы вырасти и «поступить в милиционеры». Некуда было девать свой неуемный взрывоопасный темперамент. Уж очень боялся сорваться с катушек и вместо милиции угодить в бандиты.
И не потому, что задатки, а потому что некуда удаль молодецкую было девать. Ему и кличку соответствующие пацаны дали – «пират». Потому что любил напевать к месту и не месту:
Лился сумрак голубой В паруса фрегата… Собирала на разбой Бабушка пирата. … Старенькая бабушка, Седая голова, Говорила бабушка Ласковы слова: … Без нужды не посещай Злачные притоны. Зря сирот не обижай – Береги патроны. Без закуски ром не пей, Очень вредно это. И всегда ходи с бубей, Если хода нету.
Вот Колька и мечтал ходить с красными бубнами… На погонах. Нет, не мог Колька дать маху в общении с женщинами. Потому, что не от чего было.
А вот Вовка – точно мог. Потому что, вроде как и женщин у него было много. Но все его женщины умещались в нижнем отделении большой тумбочки. Там, где сложены были журналы и альбомы. И все они были, хотя и живописными, но именно живонаписанными.
И в то же время – для него она была одна. Многоликая, в разных позах, в разных сценах и разных временах. Вот она – овеваемая теплым морским бризом, созревшая, словно морская жемчужина в раковине. Божественная и земная…Нежная и соблазнительная… Не успевшая прикрыть свое светоносное обнаженное тело шелковой накидкой из рук служанки.
Вот она – хрупкая красота, спасшаяся от забвения благодаря руке художника. Лишь подняла свои глаза на него и застыла, навечно.
И снова она – у зеркала. С гребнем в руках. С лукавой, игривой улыбкой. Как будто, смотрит сама на себя. Но на самом деле – кокетничает с ним, с тем, кто взирает на нее с обожанием.
И еще она — свернувшаяся калачиком, с коленками у подбородка. Спящая как будто. Но на самом деле – устремленная к нему, главному мужчине древней Греции. С выражением сладостной муки на лице. В момент великого таинства зарождения новой жизни. Покорная его желанию, покоренная и покрытая им.
Льется золотой поток животворной энергии, оплодотворяющей мужской влаги, исчезая в промежности, в таинственной божественной, космической колеоризе. И замирает все вокруг в ожидании рождения новой жизни.
Это его женщина. Нереальная, неземная, а потому и прекрасная и желанная.
А вот реальных, живых Вовка сторонился. Нет, он и желал и одновременно – опасался. Вдруг откажут, пристыдят. А еще хуже – пошлют. С них станется. Так-то, когда они молчат, или просто идут по улице, или улыбаются. Красиво… Похожи на тех, из тумбочки. Но они же еще и говорят. Едят и при этом болтают без остановки. Глупости всякие. Чешутся, орут. В туалет ходят. Курят, водку пьют. И выглядит все это как-то уж очень грубо, приземлено, обыденно,
Поэтому, никогда не решался подойти первый. На танцах ли, на улице. Ждал, когда само.., это произойдет.
Ну, все пойдут куда-то. И она, допустим, пойдет. И он пойдет. А потом они останутся вдвоем. А куда же подеваются остальные ? Да какое дело ? Ну, утонут, растворятся, рассыплются, растают. В общем, исчезнут. А Вовка почувствует себя так же, как тот «Палле-один-на-свете» из любимой книги детства — одинокий и непонятый, ищущий любви и ласки.
Пусть бы – один… на один с ней…
И тут уж, кровь неволя. Тут-то он себя и покажет. Никто не помешает. Пусть бы только она молчала, до самой свадьбы хотя бы.
Нет, реальную жизнь Вовка знал и понимал. Ну, хотя бы, по книге «Акушерство», которую родители тщательно прятали в своей спальной, в под матрацем. Эту книгу он изучил от корки до корки, приговаривая: «Вот оно как на самом деле, вот откуда все берется, вот откуда все появляется».
Но воспринимал он все сюжеты, нарисованные так же, как иллюстрации из журналов. С известной долей идеализации.
Вот поэтому, случилось все именно с ним, а ни с кем другим из его друзей.
«Потому что – раззява», — сетовала часто мать. Ходит, спит на ходу, а жизни не знает. «Я же тебе говорила — попадется оторва, быстро к рукам приберет. Пока будешь ворон на деревьях считать. А девки, они чуть подол приподнимут. И полетели мухи на сладкое… Сегодня еще маменькин сынок, а завтра – хомут на шее».
Но Вовка так и жил не думая о них, о женщинах с их «одним местом». Эти легкомысленные, зловредные и ветреные особы были для него не столько предметом физического, сколько эстетического интереса. Так уже получилось по жизни, что его питало и руководило его поступками скорее воображение, чем реальные ощущения и физиологические потребности.
Он по жизни был созерцателем. Он впитывал, вбирал в себя картины окружающей жизни, и буквально цепенел от внутренних переживаний. Он захлебывался эмоциями. Однако, вовсе не потому, что эта окружающая действительность казалась ему идеальной. Наоборот, она его постоянно разочаровывала тем, что подразумевала не только природу, архитектуру, но и живых людей.
Как-то в кругу приятелей, сидя на лавке у самого магазина, в разговоре о девушках, многие из которых к этому времени поуезжали в города, повых%D
