Белая ворона

Когда  главный  врач  больницы  при  нашем  первом  знакомстве  сказала:  «Мы  рады,  что  получили  такого  специалиста,  но   Вы  будете  у  нас  «белой  вороной»,  я  не  поняла,  что  Руфина  Николаевна  имела  в  виду.  Мне  намекнули,    что  «белую  ворону»  в  стае  постараются  заклевать.    Я  удивилась:  кто  и  за  что  меня  может  «клевать»?    Приехала  я  на  Украину  из  Казахстана  по  приглашению  руководства  МСЧ,    дорогу  никому  не  перешла,    работу  свою  знаю  и  люблю,    о  чём  свидетельствует   высшая  квалификационная  категория  по  клинической  физиологии  (функциональной  диагностике)  и  учёная  степень,  врагов  у  меня  нет  и,  надеюсь,  не  будет.

«Напрасно   Вы  так  думаете,  Анна  Фёдоровна,  скоро  они,  вернее,  она

появится»!—улыбнулась  моя  медсестра,    Екатерина  Ивановна.  У  нас  есть  главный  терапевт  Татьяна  Ивановна,  она  командует  тут  всеми,  а  Вашего  предшественника,  зав.  отделением   функциональной   диагностики,  она  просто  выжила,  открывала  дверь  в  его  кабинет  ногой.  И  он,  мужчина,  кандидат  наук,  с  ней  не  справился,  уволился  и  уехал».     Ладно,  поживём—увидим.   Работать  мне  было  интересно:  поликлиника  и  кардиология  обеспечивали  меня  таким  объёмом  работы,  что  некогда  было  головы  поднять.  Ведь,  кроме  ЭКГ,  мы  делали  массу  других  обследований:  определение   ФВД,  основного  обмена,   РВГ,  фонокардиографию,  капилляроскопию.  Почему  я  так  подробно  рассказываю  об  этом?  Потому  что,  изучив  эти  данные,  я  могла  рассказать  о  больном  практически  всё.  Поэтому,  писала  не  сухие  стандартные  заключения,  а  развёрнутые,  помогающие  лечащим  врачам  в  диагностике  и  лечении  больного.

Моё  знакомство  с  Главным  терапевтом  началось  с  конфликта.  В  приёмный  покой  привезли  молодого  человека  23  лет  с  подозрением  на  инфаркт   (!).  Мне  принесли  его  электрокардиограмму,  и  я  увидела  картину  «острого  лёгочного  сердца».  Это  очень    похоже  на  инфаркт  задней  стенки  левого  желудочка,  если  не  знать  некоторые  детали.  Моё заключение  «тромбоэмболия  лёгочной  артерии»  попытались  оспорить,  ведь  больной  уже  дважды  поступал  в  больницу  и  лечился  от  инфаркта.  Мальчик  очень  скоро  умер.  Меня  пригласили  на  вскрытие,  хотя  врачей—функционалистов  никогда  в  морг  не  зовут.  Конечно,  я  пошла,  там  мы  и  познакомились  с  Татьяной  Ивановной,  которая  просто  кипела  от  возмущения,  что  кто—то  посмел  оспорить  её  диагноз.   Но,  когда    патологоанатом     показал  нам   длинный  тромб,  закупоривший    лёгочную   артерию   и  порок  митрального  клапана  сердца:  причину  тромба,  сникла.

А  тут   же  по   «закону  парных  случаев»   на  дому  после  посещения   участкового  терапевта   от  нераспознанного   инфаркта  миокарда   умирает  больной.  Против  врача  было  возбуждено  уголовное  дело.   А  меня  назначили  экспертом.  Я  изучила   ЭКГ,  снятую  на  дому,    и  увидела,  что  на  ней  есть  только  косвенные  признаки  острой  коронарной  недостаточности,  которые    известны  специалисту  и  о  которых  может  не  знать  обычный  участковый  терапевт.  Эти   выводы  я  изложила  в   своём  заключении.  Врача  оправдали.  А  я  нажила  себе  врага,  т.к.  главный  терапевт  «жаждала   крови».  А  врачи  отделения  стали  часто  обращаться  ко  мне  за  советами.

—Но  у  вас  же  есть  главный  терапевт,  обращайтесь  к  ней!

—А  она  только  накричит  и  ничем  не  поможет,— возражали  мне.

Это  не  могло  закончиться  добром.  Татьяна  Ивановна  стала  приходить  ко  мне  в  кабинет  и  требовать,  чтоб  я  изменила  то  или  другое  заключение.  Но   я  всегда  была  уверена  в  своих  заключениях,  и  её  приказы  для  меня  ничего  не  значили.  Нашим  судьёй  стал   врач  патологоанатом.  Накануне  очередного  вскрытия  он  звонил  мне  и  просил  придти:   «Когда  мне  приносят  из  отделения  историю  болезни  умершего  больного,  первое,  что  я  смотрю,  это  не  клинический  диагноз,  а  ЭКГ  с  Вашим  заключением.  Вы  ни  разу  не  ошиблись!»

Всё  кончилось  в  один  не  очень  прекрасный  день.  В  кабинет,  как  к  себе  домой  опять  ворвалась  разгневанная  Татьяна  Ивановна  и,  потрясая  моим  заключением,  грубо  потребовала,  чтоб  я  написала,  что  у  больного  инфаркт.

—Татьяна  Ивановна,— мирно  сказала  я. – Диагноз  ставится  по  клинической  картине,  а  не    по  ЭКГ.  Я  расшифровываю  только  то,  что  вижу,  и  не  буду  фантазировать.

—Напишите,  я  сказала!—заорала  Т.И.  Но  она  не  знала,  что  никому  и  никогда   я  не  позволяла  повысить  на  меня  голос.  Я  подошла  к  ней,  и    глядя  в  её  расширенные  от  злости  зрачки,   тихо,  но  отчетливо  сказала:  «Идите.  Отсюда.   Вон».   Говорила  и  сама  себе  не  верила,  что  могу  произнести  такие  ужасные  слова.  Собеседница  выскочила  из  кабинета,  как  ошпаренная.  И  больше  никогда  не  переступила    этот  порог.

А  врачи  удивлённо  спрашивали:

—  Что    Вы  сказали  Татьяне  Ивановне?   Она  обходит  Ваш  кабинет  за  «километр»  и  меняется  в  лице,  услышав  фамилию  Волкова.

—Волшебные  слова», — отшутилась    я.

И  всё—таки  через  два  года  мне  пришлось  уехать,   но  уже  по    личным  обстоятельствам.   Главный  врач  долго  не  отпускала  меня,  просила  остаться.   А   на  прощание  сказала:  «  Вы  так  и  остались  у  нас  «белой  вороной»  со  своим  тихим  голосом,  стройной  фигурой  и  спокойной  уверенностью».

Мне  жаль  было  расставаться  с  Украиной,  интересной  работой,  прекрасной  квартирой.  Но  что  бы  было  сейчас  с  нами,  если  бы  мы  остались  в  Днепропетровской  области?  Так  что,  права  поговорка:  «Что  бог  ни  даёт,  всё  к  лучшему»!