Г. Антюфеев.
«Измена»
Рассказ
В жизни всякое случается и всяко получается.
Вот и со мной одна история приключилась. Ну прямо ночь перед Рождеством, когда нечистый фортели крутит, и думаешь потом: как мог купиться на его дешёвые трюки?
Ночь та, в самом деле, была сродни рождественской: тихая, морозная, с надраенными, как солдатские пуговицы, звёздочками, с луной.
Задержались с мужиками после работы. Пропустили по стопочке-другой, впереди – выходные, можно слабиночку дать. Покалякали о том-о сём, покурили на дорожку и разошлись по домам… Идём с другом, разговоры вокруг работы вертятся, вокруг проблем, будь они неладны… Уж не помню как, а завернули к куму моему на «огонёк». А там кильдимчик небольшой: любит народ себе праздники устраивать, хотя их сейчас и по календарю немало.
У кумы на работе разведёнок и одиноких – хоть отбавляй. Они тоже решили слабиночку дать – собрались в тёплую компашку.
Кум петушился, хорохорился, публику веселил (это он умеет делать!) но одному всё равно сложновато шутки шутить да беседы беседовать. Да чтобы не пресно и не избито было, и поэтому обрадовался несказанно. «Проходите, гости дорогие»,- привечает. А сам подмигивает, кивая в сторону стола: видите, мол, какой «курятник» у меня – выручайте. Ну мы и начали выручать: язык-то без костей – мели да мели.
Вот тут провальчик в памяти: не знаю, почему и как с Витьком ушли? Живём по соседству. Уж было ко дворам подходить стали, дружок остановился как вкопанный и заявляет: «Женщину хочу!»
— Хм, желание, конечно, интересное и оправданное: ведь ушли от такого количества «курочек»… Тут и думать нечего – действовать надо. А каковы ваши соображения, сударь-страдалец?
— Вы знаете, любезнейший, — подхватил Виктор предложенный тон, — соображалка сейчас работает только в одном направлении…
— Ну так вперёд-назад! Пора ковать железо, не отходя от кассы, иначе имеющийся там капитал пойдёт по рукам. По чужим, естественно.
— Вперёд! То есть – назад! – согласился друг и повернулся туда, откуда вышли недавно.
Возвращение наше встретили более радостно, чем первый приход, потому что хозяин, утомлённый развлечением гостей, прикорнул на диване, за столом сидели только женщины. «Курочек», правда, поубавилось, а оставшиеся уже находились в том состоянии, когда нежное слово, осторожно-ласковое движение заставляют сверкать глазки, учащённо вздыматься грудь, в которой щемящее разливается томное желание. Витёк – большой мастер разговорного жанра, умел сделать всё, чтобы душа женская растаяла и легла, как масло на хлеб… Выбрав жертву, заворковал, смелее и сильнее втягивая дамочку в водоворот соблазна. Когда та явно созрела, заявил, что, мол, пора и честь знать.
Мы стали откланиваться, картинно сгибаясь в поклонах. Махали перед собой лохматыми шапками, хотя от наших усердных взмахов головные уборы не становились похожими на шляпы мушкетёров. «Вышли мы … из народа» в хорошем настроении, даже пытались затянуть какую-то песенку.
Довели до калитки одну из спутниц, распрощались с нею наилюбезнейшим образом, заскрипев снегом далее. Витя, отстав немного от подруги, зашептал мне на ухо:
— Слушай, идти-то некуда. Дома отец, мать, а уж не терпится. Может, к тебе, а? Ты же говорил, что твоя у родителей…
— Хм… вопрос занятный… Магар за тобой?
— Обижаешь, начальник,- вытянул губы друган.
— Значит, так. Жёнка от родителей, думаю, вернётся не скоро… В общем, мой дом – твой дом. Только на время…
— Замётано! – весело откликнулся ухажёр и бодренько подхватил девицу-красавицу под локоток, склонив голову к её ушку … Что там нагулил – не знаю, только та ни капельки не смутилась от того, что вошли во двор втроём…
Оставив голубков наедине, решил заняться хозяйственными делами. Погода и настроение способствовали невесть откуда взявшейся активности: вооружившись лопатой, стал старательно расчищать дорожки от снега. Работа, принятое на грудь у кума заставили сначала расстегнуть, а затем и снять куртку. Управившись со снегом (а расчистил не только во дворе, но и возле него), задумал запарить для чушек пшеничку, но прежде – покурить. Стою у веранды на стрёме, потягиваю сигаретку, посматриваю на звёздное небо и радуюсь за дружка… Не успел докурить, как возле ворот послышался гомон. И сердце упало на самое дно межреберья: благоверная! Да не одна! С моими родителями… Мигом в хату и ору: «Атас! Жена идёт!» И – к выходу. А возле него вся компания ноги обметает. Я, даже не знаю зачем, руки расставил и заговорил шёпотом: «Не ходите туда. Нельзя».
— Это почему же? – подозрительно покосилась половина, замерев с веником в руках…
— Потому, что… потому что нельзя.
Мой взъерошенный, мокрый, возбуждённый вид только усилил любопытство, и она опрометью рванулась в дом. Споткнувшись на полусгнившей доске ступеньки (блин, сколько времени уже собираюсь её заменить!), бросился вслед и замер. Супружница стоит с веником, бледная, как мраморная статуя в парке культуры и отдыха, а перед ней… Ужас! Перед ней мечется в чём мать родила «курочка», собирая своё бельё… Девушка с веслом, то есть с веником, обернулась и молча, от всей души, стеганула меня. Тут и родители появились. Картина была замечательная: одна дамочка – испуганная, жалкая – сидит в кресле, поджав ноги, прикрываясь чем попало, вторая – хлещет мужика, который в ответ ни «бе», ни «ме», ни «кукареку»! «Ах, твои бесстыжие глаза! Глянь, чё вытворяет! Это при живой-то жене! Да чтоб отсохло всё там у тебя!»- вскричала матушка.
— «Не виноватая я…»- огрызнулся, получив тотчас подзатыльник от неё.
— Да не виноватый я,- прикрывая собой, отступил к уже отрезвевшей от хмеля и любовных утех женщине.- Вы сначала вникните в суть дела…
— Я те счас вникну,- зашумела мать, — так вникну, что…
И осеклась. Из соседней комнаты выплыл Витёк в расхристанной рубахе, с брюками в руках, в одном носке… Казалось, всё! Всё стало на свои места… Однако жена поджала губёшки, всем видом показывая обиду. И направилась к выходу. Пошла обратно. К своим родителям. И с родителями.
Пришлось и мне плестись вслед за ними. Маманя ворчала, стыдила. Молчал, понимая: любое возражение бесполезно.
— Ишь, притон устроил. Это ж надо додуматься, а? – обернулась к отцу, ища поддержки.
— Мать, а у девахи сиськи-то какие! И фигура – ничего… Не знаю, как сын, а я б, наверное, не устоял…
— Ах ты, старый хрен! И он туда же…
— Ну, мать, я ж не это… токо ж говорю, что поддался бы… А на самом-то деле, ты ведь знаешь, я – стойкий оловянный солдатик.
Матушку приведённый аргумент не убедил, и она уже отца начала стыдить и склонять на все лады…
Я-то понял, что батя схитрил, выдав фразу про деваху. Выручал меня, приняв огонь на свою голову, и поэтому я наконец-то вздохнул свободно…
