Камрад Миха

Ветер гнал по заплёванному асфальту банку из- под пива. Нахохлившиеся от пронизывающего ветра вороны неодобрительно косили глазами в сторону громыхающей банки. С тусклого серого неба начинал капать мелкий дождь. Лето плакало на прощание, словно выгнанная из дома жена. Миха швырнул окурок в сторону урны и передернул плечами. Становилось холодно. Дешевая «ветровка» не защищала ни от дождя, ни от ветра. Зато всего шестьсот рублей… На нормальные вещи денег просто нет. Ни на вещи, ни на всё остальное. Зарплата разлеталась дымом на ветру. Зарплата… Это не зарплата – это пародия на неё. А вкалываешь – как ездовая собака полярной зимой. «Это всё они! Все эти уроды, которые развалили великую империю! Они хотят уничтожить русский народ! Им надо добить последних ариев, немцев вон превратили в жвачный скот». Миха зло сплюнул от этих мыслей.

Он не помнил великую империю. Он родился, когда империя уже хрипела в агонии и стервятники раскрывали свои огромные горбатые клювы. Когда Миха пошёл в первый класс, рыжий унтерменш «натягивал страну на ваучер». Закрывались заводы, не платились пенсии. Умер отец. Сильный здоровый мужик сходил с ума от того, что не может кормить Миху и его маму. Решил выпить с друзьями, отвлечься от мыслей. Отвлёкся. Навсегда. «Даги» продали водку из метилового спирта. Двое умерло, один ослеп. Мать повредилась рассудком. Нет, не сошла совсем с ума. Просто её «накрывало». Она кидалась на Миху драться. Била его всем, что попадётся под руку. Потом приходила в себя, гладила сына по голове и тихо плакала. Миха очень любил маму, но старался реже бывать дома. Внезапные вспышки ярости продолжались до пятнадцатилетия Михи. В тот день она схватила разделочную доску и кинулась на сына. Её встретил жесткий удар кулака. Мать сползла по стене на пол. Потом… Потом они, сидя на полу, обнявшись плакали от любви и жалости друг к другу. Приступы прошли, но она начала попивать… Всё чаще и чаще. Миха водил её к наркологам и экстрасенсам. Без толку. Один из врачей, приобнял его за плечи и тихо сказал: « паренёк, женский алкоголизм не лечится. Смирись и терпи». Терпи. Терпелка лопнула! В этот день он впервые напился. Его рвало желчью на полупившийся кирпич стены «тошниловки». И тут появились они. Те, кто дал ему веру и силы. Дал смысл дальше жить. Фюрер, Гуго и Нахтигаль.

…Миха проснулся в нищей «однушке» Нахтигаля. Из малюсенькой кухни пахло кофе. Длинный, светловолосый парень улыбнулся ему.

— Эй, камрад, иди кофе пить. Стынет.

— Кто? – тупо спросил Миха.

— Камрад – повторил парень и опять улыбнулся—Товарищ значит. Товарищ по борьбе.

— Какой борьбе?

— С теми, кто уничтожает наш народ. Народ, сохранивший арийскую кровь! Со всеми этими «еврашками» и их холуями! Мы последний бастион арийской расы на этой планете. Мы обязаны победить и мы победим!

— При чём тут евреи? Я кавказоидов ненавижу!

— А кто их сюда заманил?! Кто разрушает Россию?! Кто уничтожает русский народ?! Они!

— Меня врач лечил, он еврей. Хороший мужик, добрый…

— Ну не знаю! Фюрер тебе всё объяснит. Он всё по полкам разложит.

— А тебя как зовут?

— Нахтигаль! Вообще-то я Андрюха. Пою хорошо и на гитаре играю. Вот камрады и назвали меня Нахтигалем, соловьём значит. А ты Миха? Ну, значит- будешь Михелем.

— Ты меня спросил? У меня прадед под Кёнигсбергом лёг в землю, а я буду немецкое имя носить?!

— Будешь. Так удобнее. А то Михаил имя древнееврейское. А они враги! Ты, чудик, пойми – мы должны бороться за расу. За своих матерей и свою землю. Или ты сдался?

— Иди на х..!

— Не сдался. Вот и молодец. Если не хочешь превратиться в, пускающее тупые слюни, животное – ты будешь с нами. И наша борьба станет твоей борьбой! Ты прочитаешь « Майн кампф» и « мифы двадцатого века». Изучишь « Протоколы сионских мудрецов» и « Талмуд». Тогда твои глаза откроются. Ты поймёшь всё. Кто на самом деле захватил власть в этом мире и кто и зачем уничтожает последних ариев. Нас, русских!

— Нахтигаль, ты уже парню всё объяснил. Ну и гут! Мне легче.- В дверях кухни стоял высокий широкоплечий парень и улыбался. Только в его серых глазах словно навеки застыл лёд. Коротко стриженные русые волосы не закрывали шрам на лбу. Кожаная куртка была распахнута и на белой майке легко читались слова « White power!» Парень, по хозяйски, налил себе кофе и сказал — Ну, Михель, ты с нами или пойдёшь тихо подыхать под заборами?

Миха молчал минуты две. В голове проносились картинки. Вот олигархи, сплошь евреи, сходят с ума, не зная куда девать деньги. Вот гогочущие кавказцы тащат в «Мерседес» русскую девчонку, вот русские старухи с протянутыми руками у дверей дорогих магазинов, вот стройка на которой убивает своё здоровье Миха за «пятихатку» в день… он упрямо мотнул головой и сказал: « С вами!» Парни улыбнулись и чокнулись кружками с кофе. В это день исчез Михаил Апраксин. На кухне однокомнатной квартиры рабочей окраины появился на свет новый скинхед… Камрад Михель.

…« Жить стало легче, жить стало веселей» как сказал другой великий фюрер. « Акции устрашения» проходили всё чаще. Горели овощные палатки кавказцев, на стене городской синагоги белела огромная свастика, опускались арматурины на головы и тяжелые солдатские «берцы» били в животы упавших азиатов. Через месяц Михель « прописался кровью». Сделать из крестовой отвёртки оружие – дело трёх минут и заточного станка. Убить – дело считанных секунд. Купить новую отвёртку – дело восьмидесяти рублей. Этот азиат стоял у старого дерева, возле отделения банка. На свою голову жертву не видно было со стороны тротуара. Короткий удар, хрип и Михель смотрит на, пускающего кровавую пену, азиата. Гуго залез во внутренний карман куртки умирающего. « Вот оно бабло!» радостно хмыкнул он. Из кармана выпала фотография. На ней черноволосая женщина держала на руках ребёнка. Мир закружился осенним листком. Михель пришёл в себя от пощёчины. Фюрер испытующе смотрел в его глаза. « Молодец! Только не раскисай. Не жалей. Помни: что они творили с русскими! А теперь едут сюда зарабатывать для своих выбл..ков деньги! Хрен они угадали! Есть мы!» в тот вечер Миха напился второй раз в жизни. Среди партайгеноссе пьянство очень не приветствовалось. Можно было только пару кружек пива. Миха напился дешевой водярой. Он отключил мобилу и пил на берегу осеннего моря. На набережной. Он смотрел в серые волны и шептал им стихи. Свои стихи…

Я на чёрные скалы сорвался с небес.

Мои крылья сгорели в свободном полёте.

И уже я не ангел, но всё же не бес.

Из хрипящего рта, стих словно рвота.

Не хочу я служить, пусть простит меня Он!

Я вчера вспомнил всё. Оборвал свой запой.

Под расписку отдал свой служебный хитон.

Я хотел лишь одно – вернуться домой.

Только вот мне на землю билета не дали.

И рванул я в побег, словно зэк по весне.

Я лишён благодати, крылья мне оборвали

И вечность гореть в этом чёрном огне…

« А неплохие стихи, юноша». Миха вздрогнул и обернулся. За спиной стоял высокий, чуть согбенный старик. Длинный породистый нос, глаза цвета полярного неба, упрямая складка между кустистых бровей. Миха пьяно фыркнул:

—Шёл бы ты, дедуля, к …

— Что ж так, сударь мой? Почто хамим старикам? Я Ваши стихи похвалил. Учиться бы Вам, молодой человек.

— Учёба для богатых!

— Учёба для умных! Я не говорю об институтах, но книжки то можно читать.

— Я читаю!

— Судя по Вашему виду исключительно сочинения господина Шикльгрубера?

— Да! Тебе б мою жизнь и ты бы зачитывался « Майн кампф!»

— А тебе б мою! Пятнашку воркутинских лагерей и десятку « по рогам»! Потом всю жизнь вальцовщиком на заводе. Ни семьи, ни детей! Всё зато, что я из дворян. И от отца своего не отрёкся, а послал секретаря комсомола к его ё..й партийной маме! Только, юноша, я не бредни Гитлера читаю постоянно- а Библию! Сходил бы ты в храм, парень. Душа у тебя болит, я ж стихи твои слышал. Сходи, пока не поздно…

Старик ушел, посеяв сомнения в душу Михи. Откуда у него столько сил, прожить такую жизнь? Почему он не сломался, не спился, не сдох в лагерях? Кто дал ему силы? Может и правда есть Кто-то на небе? Только почему ж Он молчит?! Разве Он не видит — ЧТО творится в этом мире?! Миха пошатываясь побрёл домой. Завтра Фюрер собирает бойцов. Что-то опять намечается. А он так устал. Надо выспаться…

…Они шли вдвоём по набережной. Гуго хвастался, отнятым у какого-то азиата, айфоном. Миха думал о своём. Из-за поворота медленно, словно стая волков, к ним вышли кавказцы. « Мать ..! Влипли!» -прохрипел Гуго. Кавказцы гортанно заржали. « Сейчас будэм рэзать грязных русских собак!» — выкрикнул один. Гуго заорал и рванул напролом. Его стокилограммовое тело пробило брешь в рядах «чёрных». Миха рванул следом, но не успел. Его сбили с ног, посыпались озверелые удары. Глаза застила кровавая пелена. « Ну, урус, на колени станэш?» « Иди на х..!»- прохрипел кровавыми пузырями Миха. В руках у огромного кавказца появился нож… Вдруг опустилось тонированное окно, стоявшего на обочине « Мерседеса». Оттуда раздались какие-то команды. Миху подняли и даже отряхнули грязь с его одежды. Из машины вышел прекрасно одетый седоватый кавказец. Он сел на лавочку и, по его жесту, рядом усадили Миху. Кавказец молча смотрел на избитого «скина». Потом протянул ему сигарету. Он небрежным жестом отогнал своих бойцов и заговорил неожиданно правильным и чистым русским языком:

— Ты крепко держался. Джигит. Уважаю. И глаза у тебя умные. Почему подался в «нацики?»

— Потому, что вы кругом! Достали ваши рожи! У вас есть своя страна, катитесь туда!

— Это страна тоже моя. Мой дед погиб под Ростовом. Мой отец строил « Атоммаш», я закончил филфак МГУ. Разве это не моя страна? Я уехал в Азербайджан когда началась Карабахская бойня. Захотел быть со своим народом. Дважды ранен. Убивал и умирал. Потом поумнел. Я видел – как делались деньги на этой войне. Решил для себя: « Хватит! Я тоже хочу жить». Вернулся в Россию. Родился я то здесь. Понемногу стал лидером у своих однокровцев… Решаю проблемы, иногда кардинально. Сейчас наша проблема – вы. Скины. Эти пастухи с гор готовы вас резать. Я же не хочу войны. Поверь, я видел много смертей. Не надо. Чего вы хотите?

— Что б вас не было!

— Малыш, а ты не задумывался над тем, что будет: если мы все исчезнем? Кто будет водить ваши «маршрутки», убирать ваши улицы, строить вам дома, продавать вам фрукты и цветы? Ты не думал о том, что мы пришли просто на опустевшее место? Вы не стали соблюдать слова Бога: « Плодитесь и размножайтесь». Вы вымираете. Подумай об этом. Кто заставляет вас спиваться? Евреи? Я представляю себе эту картину: пейсатые дядьки в лапсердаках ловят славян на улицах и заливают им в горло водку! Тебе смешно? Ну вот. А еще подумай – почему вы жжете ларьки только тех, кто отказывается стучать на своих в полицию или ФСБ? Почему вашего Фюрера частенько подвозит машина с ФСБшными номерами? Вы игрушки в руках злых и жадных дядек. Подумай, парень. Иди домой. Ты умный, ты всё поймёшь…

Кавказец вальяжно уселся в « Мерседес» и машина скрылась из глаз. Его бойцы растворились в вечернем воздухе. Миха побрёл домой.

Он сидел на кухне и пил «змея». Варево из чая давало силы, хотя очень болела голова. Хлопнула входная дверь. В кухню зашёл Фюрер.

— У тебя не заперто. А мать где?

— В клинике. Обещали оборвать запои и даже вылечить.

— Дай Бог. Гуго сказал- вы нарвались на урюков. Как ты сумел уйти?

— Отпустили. Поговорили и отпустили.

— По кровавой роже видно – разговор был серьёзным. И о чём?

— О разном. О странном выборе мест для « акций», о машине с номерами ФСБ, которая тебя возит. О Боге и выборе…

—Ты в последнее время стал странным. Решил уйти от нас?

— А если – да?

— Твоё дело. Ладно, проводи меня до остановки. Хочу кое-что тебе сказать. Здесь нельзя. У стен есть уши.

Они спустились во двор. Путь к остановке лежал через небольшую рощицу. Фюрер чуть приотстал и Миха оказался впереди. Сухо щёлкнул выстрел. Фюрер пристально глянул в тускнеющие глаза упавшего камрада и хрипло прошептал: « Вот, как-то так… А то – мы слишком много стали думать. И знать тоже слишком много.» Он бросился к подъехавшему пустому автобусу. А Миха остался. Навсегда остался семнадцатилетним парнем, не знавшим вкуса девичьих губ, парнем, который на свою беду умел думать. Умел любить и ненавидеть. И очень хотел жить…

… Стылый ветер бил в лица бойцов и трепал красные знамёна с белой свастикой. У свежей могилы стояли ровные черные шеренги. И над приютом вечного покоя гремел голос Фюрера:

— Камрады! Подлые руки наймитов мирового сионизма, этих грязных кавказских шакалов вырвали из наших рядов молодого борца! Перестало биться арийское сердце, но жива его арийская душа. Он был поэтом, я читал его стихи. И он был бойцом! Много лет назад так же погиб другой арийский юноша. Его звали Хорст Вессель. Но дело его продолжает жить. Наш камрад Михель принёс свою жизнь на алтарь правого дела! И мы никогда этого не забудем! Мы никогда не простим его убийц! Спи, друг. Мы отомстим! Зиг хайль!

« Зиг хайль!» слитно рявкнули десятки глоток. И над кладбищем зазвучал « Хорст Вессель»:

Высоко знамя реет над отрядом,
Штурмовики чеканят твердый шаг.
И коммунистами убитые камрады —
Незримо с нами в пламени атак.

Коричневым дорогу батальонам!
И нет преграды для штурмовика.
Сегодня свастика — надежда миллионов,
Подарит хлеб и волю на века.

В последний раз мы грянем песню эту,
Готовы все на схватки гордый путь.
Пусть знамя Гитлера овеет всю планету,
Осталось рабству длиться лишь чуть-чуть!

Высоко знамя реет над отрядом,
Штурмовики чеканят твердый шаг.
И коммунистами убитые камрады —
Незримо с нами в пламени атак.

…А где-то неподалёку, в старой части кладбища, где до революции хоронили купцов и чиновников, на скамейке у старого склепа сидела вдрызг пьяная женщина. Она говорила статуе скорбящего ангела: « Вот значит… убили сыночка. Кавказцы убили Мишеньку! Отца его отравили и сына теперь убили. Совсем убили. Из пистолета. Ты же ангел, скажи Богу – пусть он их всех изничтожит, совсем. Твари они. Ненавижу!!! Миша, Мишенька!!! Сынок!!!»

Ангел молчал. Только по его, темной от времени, мраморной щеке катилась слеза… А может просто начался дождь.

Шушары.

23.08.2013