Упёртый Лось (рассказ)

Кольке Горшенину, моему студенческому другу, с которым и произошла эта «упёртая» (впрочем, совершенно в его духе) история, посвящаю.

Время не идёт- бежит, и чем старше становишься –тем быстрее… Вот уже больше пятнадцати лет нет в живых Кольки-Лося, и столько же лет я ничего не знаю о Светке, его жене… Пятнадцать лет – огромный срок и ничтожный срок… За это время исчезают и возникают государства, люди становятся мудрыми или, наоборот, впадают в маразм, уходят в себя, «бронзовеют» или спиваются. Всё забывается, все забываются, забываются, забываются… Память – вообще странная штука. Она порой дремлет десятками лет, а потом вдруг возьмёт да и выстрелит, причём таким эпизодом, который ты, казалось, давно, прочно и навечно забыл. И остаётся только удивляться: к чему бы это? Может, к повышению пенсии? Или ещё кто-нибудь уйдёт в мир иной? Загадки, одни сплошные загадки… Это называется – старею…

В первые годы после окончания института я приезжал к нему довольно часто уж раз в месяц-два – это обязательно. Чаще не получалось: мы жили и работали в разных городах, Колька — в родной «белокаменной», я — в ста с лишним километрах юго-восточнее, в Коломне. Я работал на «скорой», он – тоже, а Светка, ставшая к тому времени его законной супругой, трудилась медсестрой вместе с ним, на одной подстанции, в одной бригаде, на одной машине.
В один из зимних дней, предварительно созвонившись, я приехал к ним. Дверь открыла Светка. Увидев меня, поджала губы. Я понял: что-то случилось, и случилось серьёзное. При несерьёзном у неё на лице обычно было прямо-таки написано: а мне по барабану!
— Привет! – сказал я преувеличенно бодро. – Где Лось?
— Работает, — услышал в ответ. Тон, которым это слово было произнесено, подтверждал мои сомнения: да, я попал явно не на праздник жизни.
— У него же сегодня выходной! – попытался я прояснить обстановку. – Мы же два дня назад по телефону разговаривали!
— Иди сюда, — вместо ответа сказала Светка и загадочно кивнула на окно.
— Вон он, — сказала сурово, и я увидел внизу, у подъезда, знакомую фигуру, энергично махавшую лопатой. – Дурак.
— Ну, этот факт давно известен, — согласился я. – Этим меня уже не удивишь. А чего это он с лопатой-то? Калымит, что ли?
— Зачем? – ответила она, сцепляя зубы. – Работает. Он теперь дворник. Герой метлы и лопаты. Дурак такой.
— И это не подвергаю сомнению, — опять согласился я, зная, что Светке, когда она расстроена или рассержена, лучше не возражать. У неё в таких ситуациях действия опережают мысли. Запросто может той ж сковородкой по лбу заехать. У неё не заржавеет. Два раза проверил самолично. Очень больно.
— Он чего же, со «скорой» ушёл? – всё же спросил я (неосторожно поступил, очень неосторожно! Это я сильно рисковал!). Вообще-то сам факт ухода выглядел удивительным: мы же только-только выпустились из института, работали по распределению, а по тогдашнему трудовому законодательству каждый выпускник высшего учебного заведения был ОБЯЗАН отработать на получившем при распределении рабочем месте три года. Хорошо ты работаешь или дурака валяешь – этот вопрос был уже «двадцать четвёртым». Считалось, что молодого специалиста трудовой коллектив должен был и холить, и лелеять, и воспитывать, и, если надо, клизмить за промахи и ошибки. Но выгонять из своих сплочённых временем трудовых рядов – извините, ребята, здесь вы, согласно всё тому же законодательству, совершенно не пляшете! За это вы запросто можете слететь со всех Досок Почёта!
— Ага, — ответила Светка. – Если бы ушёл… Выгнали! И ещё хорошо, что не посадили. Дурак. Идиот. С кем связалась! – и она яростно шмыгнула носом, который размерами и горбатостью однозначно подтверждал её принадлежность к иудейской национальности.

Насчёт того, что «связалась», Светка была не совсем права: характер у неё был, мягко говоря, не совсем сахарный, ну а внешними данными она больше походила не на обычную миловидную москвичку, а на Хиросиму тире Нагасаки после печально известной атомной бомбардировки. Природа как будто нарочно наградила её громадным и крючкастым носом, маленькими бесцветными глазками и ртом, напоминавшим по форме и размерам кинжал какого-нибудь вечно злого кавказского абрека. Это, конечно, очень грустно – иметь такую чрезмерно несимпатичную внешность, но что же поделаешь? Не всем же быть бриджидами бордо или светланами светличными! Кому-то надо и эпохе соответствовать!
— Это за что же? – продолжил я выяснение пикантных обстоятельств.
— За убийство, — печально ответила Светка.
( Ё-моё! Ещё не легче!)
— И кого же он…?
— Да бабку одну. На вызове. Дурак.
— Да, ситуация… — признаться, я несколько растерялся. – Бывает, конечно, что двигают… Работа такая. Я вот недели две назад тоже на вызове сердце заводил – ну, непрямой массаж – и два ребра мужику сломал. Чего поделаешь? От случайности никто не застрахован.
— Так если бы случайно! – взорвалась, наконец, она – А то преднамеренно! Пред-на-ме-рен-но! Чувствуешь разницу?
— Света, — постарался сказать я как можно душевнее и спокойнее.- Тебе нужно больше гулять.
— Связалась с идиотом! – не слушая меня, продолжила она свою яростную патетику. – Я, не поверишь, там, у этой бабки, даже на колени перед ним встала!
— Это бесполезно,- сказал я. – Если у человека есть цель, то его ничьи коленки не остановят. А Лось, ты же знаешь, очень целеустремлённый человек. Если он эту цель увидел, то его только расстрел может остановить. И лучше из артиллерийской пушки — и чтобы прямо в упор. Ты расскажи толком, чего случилось-то?
Светка ещё раз шмыгнула, вытерла под носом платком и начала рассказывать…

А случилось то, что в двадцать часов и тридцать минут в диспетчерской их «скоропомощной» подстанции раздался телефонный звонок. Диспетчер подняла трубку и начала записывать вызов. Старушка. Лежит на кровати и почти ни на что не реагирует. Изо рта – пена. Приезжайте быстрее, а то мы очень боимся, что вдруг помрёт.
— Сколько лет? – спросила диспетчер.
— Восемьдесят девять, — ответили в трубке (ну а что? Восемьдесят девять – это не девяносто восемь! Ещё жить да жить!).
— Ждите, — привычно сказала диспетчер. – Тринадцатая – на выезд!
«Тринадцатая бригада» – это как раз Лось и Светка. Ну и, конечно, шофёр. Обычный медицинский экипаж «скорой и неотложной».

Ехать было недалеко, в сторону Лефортовского парка. Через пять минут были на месте. Картина, преставшая перед ними, была печальной, но, увы, совершенно закономерной: бабушка умирала. В такой ситуации у работников «скорой» есть два варианта поведения. Первый – самый простой, но требующий тонкого психологизма поведения. Нужно просто и популярно попытаться объяснить находящимся рядом родственникам, что, к большому сожалению, жизненные силы человека не беспредельны, и «все там будем». В девяноста девяти процентах случаев эта задушевная беседа срабатывает: окружающие успокаиваются, и уходящий человек заканчивает свой земной путь без всякого, совершенно ненужного здесь медицинского вмешательства.
Есть путь и другой: это , извините за цинизм, разыграть спектакль. То есть начать суетится, слушать сердце и лёгкие, измерять давление, делать какие-нибудь совершенно ненужные уколы типа сульфокамфокаина, и тэ дэ, и тэ пэ. Такое представление рассчитано на людей как простодушных, так и просто тупых в своей упёртости ничего не видеть, не слышать и не понимать очевидного факта. Иногда они потом даже жалуются вашему начальству, но главные врачи подстанций, как правило, люди умные, сами в свой время похлебавшие разного дерьма полными ложками, поэтому никаких серьёзных оргвыводов не предпринимают ( ну, если только поставят тебе совершенно необременительную профилактическую клизмочку. Просто так, в чисто воспитательных целях. Дескать, осваивай, милок, систему Станиславского! Работа такая, без актёрства -никуда!).
Лось же пошёл по третьему, самому трудному и абсолютно безнадёжному пути. Он, конечно, видел, что у старушки начинается отёк лёгких, а это в таком возрасте, практически «невытаскиваемая» ситуация, но всё же решил бросить вызов человеческой природе и попытаться старушку р е а л ь н о спасти. Он – герой. Он — дурак. Совершенно неуместный в наше время персонаж горьковского рассказа, некто Данко, который зачем-то вырвал у себя из груди сердце, и этим своим геройским поступком заслужил лишь одни насмешки со стороны более реалистично воспринимающих окружающую действительность граждан. Правильно Светка его дураком называет. Как это у всё того же пролетарского писателя, которого, кстати, отравили коварные внутренние враги и никакие героические «данки» его не спасли: «безумству храбрых поём мы песню!». Коли ума нету –чего ж не петь? Правда, есть в этой фразе одна нестыковочка: храбрый и безумный – это всё-таки разные вещи.

— Я как на него взглянула, сразу всё поняла, — теперь уже всхлипывая, продолжала Светка.- Сразу увидела: он у п ё р с я.
— Готовь дефибриллятор, — с мужественным лицом сказал ей Лось.
— Николай Николаич… — начала было Светка (служебная субординация в таких случаях соблюдается строго).
— Я что, непонятно сказал? – начал тот мгновенно закипать.
Светка вздохнула и начала готовить прибор.
— Ставь на тысячу двести, – приказал «упёртый» и встал ногами на предварительно расстеленный резиновый коврик.
— Разряд!
От электрического удара тело старушки подпрыгнуло над кроватью. Присутствовавшие при процедуре родственники непроизвольно зажмурились.
— Сердцебиения нет, — констатировал наш энергичный эскулап. – Тысяча пятьсот!
Старушка подпрыгнула ещё выше, но просто так сдаваться не собиралась: сердце всё равно не завелось.
— Придётся делать трахеотомию, — вынес приговор Лось. У Светки подогнулись колени.- Скальпель!
— У нас нет скальпеля, — соврала она, надеясь таким примитивным способом удержать отважного врача от совершенно ненужного поступка. Другой бы наверняка внял голосу её разума. Другой, но не Лось.
— У вас нож есть?– спросил он неподвижно стоявшее стадо родственников.
— Какой нож? – потрясённый только что увиденным, придушенно пискнул кто-то из задних рядов.
— Обычный, — сурово пояснил человек в белом халате. — Кухонный. Но только чтобы острый!
Кто-то из скорбящих побежал на кухню за ножом и через пару секунд вернулся со страшным инструментом.
— Всем выйти отсюда! – тоном не терпящим возражений , приказал Лось.
Толпа послушно ретировалась на кухню.
— И дверь закрыть! –последовало очередное приказание.
Как только кухонная дверь закрылась, Светка хлопнулась на колени.
— Коля… — голосом трагической актрисы прошептала она и, кажется, даже сложила руки на груди (а что такого? Бабка-то всё равно не видит и не слышит! Ей все житейские спектакли уже по барабану! Он , похоже, уже начинает с Богом разговаривать!).
-Коля, умоляю!
— Это что ещё за поза! – благородно возмутился Лось.- Ты чего себе позволяешь в присутствии больных! (Больной было, повторяю, уже всё до фонаря.). Обработай спиртом режущий инструмент!
— Бутылку куплю, — попробовала зайти с другого боку Светка. – После смены. И пива.
И в этот момент Лось произнёс великолепнейшие в своей значимости слова. Некоторые могут сказать, что они в данной конкретной ситуации были абсолютно неуместны, что в них слишком много пафоса и вычурности, что это вообще какой-то националистический бред… Нет, нет и нет! Это замечательнейшие слова! Они уместны в любое время, перед любыми людьми и в любой обстановке — и в этой фразу был весь он, целиком и полностью, и только он! Короче, Лось чуть выпятил грудь, сделал мужественное лицо и отчеканил:
— Я РОДИНОЙ НЕ ТОРГУЮ!
И, взяв в руку скальпе…тьфу, ножик, мужественно склонился над бедной старушкой…

Через минуту всё было кончено. Светка , не поднимаясь, с колен, закрыла глаза.

И даже из этой, казалось бы, совершенно тупиковой ситуации можно было выйти практически без потерь: удалить трахеостому, вытереть кровь, забинтовать старушке горло – в общем, привести окружающую обстановку в более-менее цивилизованный вид, после чего пригласить родственников и объяснить им, что так, мол, и так, мы старались, но мы не боги. Примите наши соболезнования.
Но тут случилось то, когда говорят: если не повезло – так не повезло по-крупному: в это самое время в квартиру (входную дверь так и не никто и не догадался закрыть) впёрся ещё один родственник. И прямиком ломанулся в комнату умирающей (то есть, уже). Зашёл и, конечно, увидел одновременно две картину Ильи Репина — «Утро стрелецкой казни» и «Иван Грозный убивает своего сына»: пол и кровать были залиты кровью, сама бабка валяется с перерезанным горлом, наш орёл в белом халате тоже весь в крови и с кухонным окровавленным ножом в руке. Родственник от увиденного истошно заорал и хлопнулся в обморок. На шум тут же прибежали прятавшиеся в кухне родственники (они уже подозревали что-то недоброе) и начали орать тоже…

Я молча надел пальто, спустился в низ, вышел из подъезда. Фигура справа делала деревянной лопатой энергичные метальные движения. Уборка территории входит в основные дворницкие обязанности.
— Здорово! –сказал я, подходя, — Мечешь?
— О, Алехан! – обрадовалась фигура, обдав меня вкусным запахом свежевыпитого пива (ларёк был рядом, за углом, и продавали там с самого с ранья). –А я вот, как видишь, сменил специальность!
Я скептически кивнул: конечно, вижу.
-Рассказала? –понял Лось.
— Рассказала.
— И ты, конечно, тоже считаешь, что я был неправ?
— Конечно.
Он задумчиво вытянул дудочкой губы.
— А как же клятва Гиппократа? Там ведь как написано? «Клянусь исполнять честно!»
— Ага! – «завело» и меня. – Только дальше продолжено: «…соответственно моим силам». Соответственно!
— Ты гляди! – иронично хмыкнул Лось. – А говорил, что память у тебя плохая.
— Не боись! – ответил я ехидно. — Чего надо –помню.
— Помнит он… — хмыкнул Лось, и по этому хмыканью я понял: невзгоды его не сломали. Да, есть такой сорт людей. Как говорится, их дерут, а он от этого «дёра» только крепчают.
— Всё равно: попробовать надо было, — добавил он убеждённо.
— Да, — ответил я. – Конечно.
— Чего «конечно»? –начал заводится и он. – Чего вы все из меня дурака делаете?
— А чего из тебя делать-то? – ответил я. – Если ты он уже и есть, совершенно готовый. Правильно говорят: нет ума – считай калека. Попробовать ему надо было… Чего пробовать? Старухе сто лет! Отёк лёгких! Вот отправят тебя на нары, вот там и напробуешься! Полной ложкой! Ты о таком раскладе подумал?
Лось пожал плечами. Плечи были широкие. Морда – румяной. Для дворницкой службы – самое оно.
— И всё равно… -упрямо продолжил он, но я не дал ему до конца насладиться его великолепным, но никому не нужным благородством.
— И чего теперь делать будешь? –спросил я, закрывая этим вопросом дискуссию.
Он в ответ задумался, поиграл губами.
— Комиссия будет, минздравовская, — сказал как-то не очень охотно. — Чего-нибудь решат.
— Во какая честь-то для тебя! – опять не удержался я от ехидства. –Минздравовская!
— А ты думал! – в его голосе чувствовалась чуть ли не гордость. – Не каждый же день врачи больных режут!
— Это точно! –охотно согласился я. – Как это не странно, но дураков среди нас не так уж и много. А, ладно, чего говорить. Тебе же всё равно ничего не докажешь… Дай мне лопату, что ли? Вспомню годы студиозные. (Я во время учёбы в институте полтора года дворником подрабатывал. Кстати, действительно не самая плохая специальность. На свежем воздухе, кругом народ! Это вам не умирающих старух резать!).

Удивительно, но Лось отделался лёгким испугом. То ли минздравовская комиссия посчиталась с его врачебной неопытностью, т ли старушкины родственники решили его всё-таки пощадить, то ли сработали какие-то неведомые мне тайные пружины, но Лося всего лишь убрали из «скоропомощной» службы, переведя в районную поликлинику участковым терапевтом, где он и отработал пять лет, после чего проспециализировался по рентгенологии и ушёл в военный госпиталь уже рентгенологом. Иногда я вспоминаю его –неугомонного, нескладного, со внезапными вспышками каких-то абсолютно нелогичных идей и решений –и думаю, что несмотря на все его странности, без таких людей скучно жить. Мы, врачи, люди довольно консервативные и зачастую слишком правильные, слишком просчитываемые, не способные пусть на совершенно нелогичный, но ПОСТУПОК. Что говорится, не всем дано, и, может быть, это и хорошо, что не всем. Таким, как Колька-Лось, дано б ы л о, поэтому и жизнь их прикладывала порой очень даже больно. Такие, как он, всегда смутьяны, но, как ни странно, наше государственное «болото» в них всегда нуждалось и нуждается. Они действительно, как горьковский Данко, способны вырвать из своей груди сердце, заведомо зная, что окружающие на такой их жертвенный жест отреагируют только лишь совершенно однозначным верчением пальцев у висков.…

рекомендовать

Автор: Алексей Курганов

Мне 52 года, профессия - медик, врач. Живу в подмосковной Коломне. Пишу рассказы около тридцати лет, периодически публикуюсь в местных печатных изданиях, есть разовые публикации в центральных российских. Главный принцип: писать честно. Посмотреть все записи автора Алексей Курганов