Бабка, Саня, сосед Михеев и Шерлок Холмс (рассказ)

Алексей Курганов.

Бабка, Саня, сосед Михеев и мистер Шерлок Холмс (рассказ).

— И чего сидит за полночь, електричество жгеть… — ворчала на Саню бабка.

Саня, угловатый лопоухий пацан, поднимал на нее умные глаза ученика теперь уже четвертого класса обычной, без всякого уклона и углубления, средней школы номер девять, и взгляд его выражал одновременно и досаду, и снисхождение.

-Читаю, — объяснял он бабке, не вдаваясь, впрочем, в подробности. –Книжка интересная.

— Чего? (бабка была глуховата, хотя сам Саня подозревал – просто прикидывалась. Она это умела: чуть чего — и не слышит она, и не видит, и ноги у неё не идут, и руки отваливаются, и «Саньк, на кладбище меня проводи, а то сама-то ослабела уж вконец, не дойду». Ага, ослабела! Слабая! А как две недели назад соседка сказала, что скоро соль в магазинах закончится, тут же целый мешок с городского рынка привезла, а потом в терраску затащила. Одна! Без всякой посторонней помощи! Только ругалась где его, Саньку, черти носят. «Где носят…». На пруду, где! Карасиков ловил вместе с Колькой Свиридовым! Откуда он знал, что она в город на рынок попрётся! Саня потом этот соляной мешок поднять пробовал – куда там! Вот это бабушка! Глухой Иван Поддубный! Артистка, как мама говорит, из погорелого театра!).

— Книжка, видишь? — и Саня показывал на книжку.

— Тебе еще рано про любовь, – нравоучительно заявляла бабка.

— Да какая любовь? –возмущался Саня. – И вообще, ты лучше иди телевизор смотри. Какой- нибудь свой дурацкий сериал. Не мешай.

— Нет, это за елетричество прям и не расплотисси… — слышалось уже из кухни. – И жгёть, и жгёть… И эти ещё черти в свою Африку укатили (это она уже про Санькиных родителей)! Мёдом, что ли, им там намазано?

Сама бабка прочитала за всю свою восьмидесятилетнюю с чем-то жизнь всего только две бумаги – статью Сталина «Головокружение от успехов», которую до сих пор бережно хранила в альбоме для фотографий, и повестку в суд, это когда в пятьдесят шестом году в их деревне сгорело картофелехранилище, и ее, бабку (тогда еще, конечно, не бабку, а вполне относительно молодую, и, может, даже интересную женщину. Хотя насчёт того, что бабка когда-нибудь была интересной, лично он, Саня, очень сомневается.), вызывали в суд как свидетельницу. Нет, вполне возможно, что она и еще чего-нибудь читала, только ему об этом не рассказывала. Ей вообще на это чтение, грубо говоря, чихать. У нее — телевизор. Она по нему любит смотреть всяких изаур, несчастных нянь, которые танцуют на льду, и другую дребедень. Она как будто в каменном веке родилась с такими дремучими телевизионными пристрастиями.

А Саня читал много. Если дома — по Интернету, а сейчас, здесь, у бабки в деревне – по книжкам. Любимый литературный герой Шерлок Холмс навсегда и бесповоротно указал ему его дальнейший жизненный путь: после школы – в юридический институт, а после института – в уголовный розыск. И только на оперативную работу! Беспощадно ловить всяких профессоров мориарти, которых и в их тихом дремотном городе, и даже здесь, в деревне, наверняка пруд пруди, только они очень умело маскируются, обделывая свои грязные делишки. Но настоящий опер Саня уж выведет их всех до одного на чистую воду! (Хотя всех-то, может, и не надо. А то кого же тогда он будет дальше ловить?) Кстати, на одного такого «профессора» Саня уже положил свой опытный оперативный глаз. Это сосед Михеев дядя Валя. По всем внешним и внутренним категориям стопроцентно подходит на роль отъявленного злодея: сам здоровый, как бабкин комод, головка маленькая, лысенькая, глазки-щелочки постоянно, особенно когда выпимши, бегают туда-сюда, туда-сюда. Да, регулярно пьет водку из магазина и самогонку от соседки бабы Маши (ее тоже надо взять на заметку как незаконопослушную с этой своей самогонкой личность!). Опять же работает Михеев на близрасположенном мясокомбинате и чего-то оттуда подозрительно постоянно, и при этом часто оглядываясь, носит за пазухой домой (чего носит! Мясо, чего! Занимается за пазухой воровством!). А дочь его, Тоська, одевается в дорогие заграничные одежды и пытается тайно научиться курить сигареты «Мальборо», двадцать рублей пачка. Ну ладно бы одевался и курил он, Саня, у него папа и мама работают в командировке за границей, в этой самой, как ругается бабка, мёдом намазанной Африке, и получают неплохие доллары. Но с каких это доходов пижонничает дочь рядового выпивающего слесаря, которым и работал вышеназванный Михеев? О, Саня не так прост, как думают многие некоторые, в том числе, и Михеевская, очень легкомысленная до ухажеров Тоська. Дедуктивный метод- это вам не какие- нибудь там дурацкие сериалы про нянин лёд!

Портрет знаменитого сыщика в исполнении заслуженного артиста Ливанова (пришлось втихаря от бабки потратиться на журнал про кино) будущий оперативный работник повесил над своей кроватью и, вернувшись однажды с речки, увидел весьма занимательную картину: бабка, забравшись с ногами на кровать и уткнувшись нос в нос с Холмсом, внимательно изучала его портрет.

— Ты чего, ба? – смутившись от такой экзотической сцены, пробормотал Саня.

— Это который ракеты строил? – спросила бабка незнакомым голосом и взглянула на внука с явным уважением.

— Какие ракеты? – растерялся он.

— На которых космонавты на небо летают! Гагарин! Терешкова! – продемонстрировала свою эрудицию бойкая старушка.

— Циолковский, что ли? – дошло, наконец, до Сани, и он легкомысленно захохотал.

Бабка, как и следовало ожидать, моментально обиделась.

-Лучше бы мать с отцом повесил! Укатили в эту свою Африку, чтоб её черти, прости Господи, изжевали, а до родного дитя им и дела нету! Свалили все на бабку, а мне, может, помирать пора! Или иконку, а, Сань? – продолжила она льстиво. – Хочешь иконку? У меня хорошая есть! Николай Угодник!

— Иконку…Угодника… — передразнил Саня. – Это же Шерлок Холмс!

Бабка наморщила лоб.

— Да?

— Да.

— На Иван Прокопыча похож, — и бабка задумчиво поджала губы. — Из бухгалтерии. Который пенсии плотит.

В продолжении разговора Саня не видел никакого, даже потенциально полезного смысла.

Через неделю после этой содержательной дискуссии сосед Михеев прямо-таки открыто и в наглую проявил свою преступную сущность. Перебрав спиртного, он добыл где-то здоровенный дрын, и страшно матерясь на всю улицу, стал с этим дрыном гоняться за своей супругой. Клавдия Степановна, женщина по телосложению не менее могучая, чем сам Михеев, бегала молча, ловко увертываясь от преступного орудия, но минут через пять вся эта легкоатлетическая возня ей, похоже, надоела. Она неожиданно резко притормозила и, коротко, по-боксерски размахнувшись, ахнула надвигавшегося супруга по лбу кулаком. Михеев, хотя и был здоров, как бык, немедленно прекратил орать, рухнул на землю, после чего встал на карачки и таким вот позорным способом пополз к родному дому.

Саню целый вечер прямо-таки трясло от негодования. Нет, драки здесь, на улице случались и раньше. Бывало, что он и сам схватывался с Колькой Свиридовым, с которым ходил на рыбалку и в лес за грибами, по разным житейским вопросам — но поднять руку на женщину! На жену, на мать свой задавалы- Тоськи! Подлец! Даже сам профессор Мориарти не позволял себе подобных гнусных выходок! Ну, гражданин Михеев! Ну, дядя Валя! И как таких только агрессивных работать берут на мясной и даже орденоносный комбинат!

На следующий день, рано утром, преступный сосед пришел к бабке занимать на «лечение». Ее дома не было, пошла давать бурду поросенку, а Саня лежал на кровати и вместе со знаменитым сыщиком хмуро и опасливо (кто его знает, этого сегодня внешне миролюбивого пьяницу?), словно даже и совершенно не интересуясь, разглядывал вчерашнего буяна.

-Бабка дома? – устало поинтересовался Михеев.

— Щас придет, — не удостоил его более конкретным ответом будущий гроза уголовно-криминального мира.

Михеев, не оценивший Саниной холодности (ясный перец – голова трещит, тут уж не до наблюдений), придвинул к себе табуретку и, словно больной радикулитом, осторожно-обессилено сел.

— Чего лежишь-то? – спросил он тем же замогильным голосом и хмыкнул. – Тоже, что ли, страдаешь?

Саня в ответ лишь презрительно скривил губы: ему страдать не с чего, он водку с самогонкой не пьет и за супругой с палками по улицам не гоняется. У него и супруги-то нету. Больно она ему нужна.

Михеев горестно вдохнул. Потом скосил глаза на книжную полку.

— Про милицию, небось, читаешь? Про разных урок? «А я сказал- горбатый!». Хе- хе… А это кто? – заметил он, наконец, портрет. – Иван Сергеич, что ли, царство ему небесное?

— Да нет… — выдержав многозначительную паузу, сказал Саня. – Это Шерлок Холмс.

— А я и смотрю, личность знакомая! – непонятно чему вдруг обрадовался Михеев. – Это который на скрипке играл и бандюганов ловил! Там еще кабыздох был такой страшенный! Ему еще главный бандит морду фосфором мазал, чтоб светилась в темноте!

— Собака Баскервилей, а не кабздох! – холодно поправил его Санька («Морда, морду!». Тьфу! Слушать противно!).

-Точно! На болоте жила! Во фильм, а, Саньк! Обхохочешься!

Чего-то не к месту он развеселился, подумал Санька. Но промолчал: опасаться Михеева он перестал, но обсуждать с ним одно из лучших бессмертных произведений сэра Артура Конан Дойля — нет уж, увольте от такого удовольствия!

— А у меня, Саньк, тоже собака была, — не замечая Саниной холодности, ударился Михеев в воспоминания. – Порода – западно-

сибирская лайка. Полсотни за нее отвалил по тем деньгам, и не капли не жалею! Зато собака была — картинка! Хвост- кольцом, уши- торчком, глаза

умные-умные! Я, Саньк, прям плакал, когда ей в глаза глядел! Все понимала,

абсолютно! Это ведь кто-то тоже из таких же вот шерлоков холмсов сказал: чем больше, сказал, я узнаю этих людей, этих…этих… — Михеев горько задумался, подбирая ещё какие-нибудь колоритные эпитеты . – Эх, Санька, жизнь- копейка! – и опять замолчал-задумался. Саня хотел было отнестись к этой михеевской задумчивости равнодушно, но с удивлением почувствовал, что испытывает к вчерашнему грубияну, к этому драчуну и пьяному горлопану, жалость. Нет, серьезно! И с какой- такой, спрашивается, стати?

-Да! – встрепенулся Михеев. – Вот этот и сказал: чем больше я узнаю этих самых людей, тем больше я люблю собак. Не, ты понял, какие умные слова! Вот и я за свою собаку готов был не то, что полсотни — сотнягу бы не пожалел! Это ж человек был, а не пес! Могла по трое суток не жрамши сидеть!

— Вот она и сбежала, с голодухи-то, — не удержался от укола Саня и украдкой вопросительно глянул на Холмса: стоит ли с этим Михеевым, с этим лирическим алкоголиком дальше разговаривать? Поговори¸ поговори, посоветовал великий сыщик. Он мужик-то вообще ничего, наш, не какой-нибудь профессор Мориарти у Рейхенбахского водопада. А то, что грубым бывает, так откуда ему взяться, воспитанию-то? Помнишь, он сам говорил, что в школе на двойки учился, и только одна была твёрдая пятёрка – по физкультуре, и другая, но нетвёрдая – по пению…

— Точно, Саньк, твоя правда! – продолжал тем временем каяться Михеев. – Бабы мои тогда на юг укатили, ну и я на таких радостях кы-ы-ык загудел! Вышел утром на улицу, кричу – Тайга, Тайга, куда тебя черти подевали? Какое там — один ошейник разорватый в траве валяется. Вот ведь силища-то — ошейник разорвала! Где бабка-то, а, Саньк?

— Ба! – крикнул Саня в форточку. – Дядя Валя пришел!

— Чтоб ему повылазило, этому твоему дяде! – донеслось из сарая. – За деньгами, небось, негодник!

— Не знаю! – крикнул Саня. – Иди!

— Щас! Прям бежать разбежалась!

Михеев, слышавший весь диалог с начала до конца, скорбно поджал губы, но продолжал сидеть и даже ноги под табуретку на всякий случай засунул.

— Ты бы чего- нибудь почитать дал, а, Саньк? — вдруг попросил он, и до того эта его просьба была для будущего знаменитого опера неожиданной, что Саня прямо-таки натуральным образом растерялся. Но быстро взял себя в руки, нахмурился и. взглянув на портрет (давать или нет?), вздохнул.

— Вам про чего?

— А про собаку эту есть? – поинтересовался Михеев.

И как же Сане было жалко давать Михееву книгу! Это прямо очень — преочень! Самая, можно сказать, ценная на всей его книжной полке! Он опять, в который уже за сегодня раз, взглянул на портрет, всё понял, еще

раз горестно вздохнул и полез за бессмертным произведением.

— Нате…

Михеев сграбастал книгу своими похожими на совковые лопаты ручищами и, словно дикарь, уставился на обложку.

— Хороший ты парень, Санек, — сказал он и дружелюбно потрепал его по голове. – Книжки читаешь, курносый, серьезный…Был бы ты годов на десять постарше – Тоську бы, язву, за тебя отдал. Ей-бо! И прямо ни в секунду не задумавшись!

— Вот еще… — пробормотал, моментально смутившись, Саня. Михеев, сам того не ведая, наступил всей своей слоноподобной лаптей на его, Санину, тайную мозоль: Тоська, эта легкомысленная девица, Сане очень даже нравилась. Особенно когда выходила на улицу вилять задом в своей обтягивающей «монтане».

— Ты бы в гости как- нибудь зашел, а, Саньк? – окончательно раздобрел Михеев. – Чайку бы тяпнули с баранками, — ты баранки любишь? — про собак поговорили. А собак любишь?

-Ага, — признался Саня. – Коккер- спаниелей.

-Ну и люби! – великодушно разрешил Михеев. – Хоть кокеров, хоть брокеров, хоть этих самых баскервилей! Собаки, Саньк, это самые верные друзья! Они никогда тебе гадостей не сделают! Правильно я говорю, а, Матвеевн?

— Ы-ы-ы… — укоризненно затрясла головой бабка.- Ох, дождесси ты, Валька, ох дождесси! Вспомянешь тогда меня, да поздно будет!

Но денег ему все-таки после недолгого уламывания дала. Глупая ты, бабка, подумал Саня, глупая и слабохарактерная. Ведь ему же это алкогольное «лечение» только начать… И снова пожалел о книге.

И вот ведь какая случилось странность: после этого их разговора Михеев вдруг пить стал все реже и реже, а потом это поганое дело и совсем забросил!

— Участковый приходил,- объяснила это удивительное явление бабка. – Предупредил: если еще хоть раз будет по улице с палкой гоняться, то оформит его в психическую, к алкоголикам. Там утихомирють. Там так утихомирют! Вон, Семка-то Власов там цельный месяц отлежал — сми-и-рнай пришел! И водку больше – ни-ни, ни капли! Сразу выздровел! Только вздрагивать чего-то стал ни с того, ни с сего. Нет, если он тебя заранее видит, издалека, то ничего, стоит спокойно. А если, допустим, сзади к нему подойдешь и, например, свиснешь на ухо или крикнешь чего, то сразу дрожь его прошибает. И сразу слезы на глазах. И трясется весь. Зато не пьёть совсем. Танька сказала – даже воды. Во до чего вылечили!

Может, конечно, и в участковом было дело, но Саня считал, что и великий Конан Дойль к этому чудесному перевоплощению свою гениальную

руку приложил. Тем более (Тоська сама рассказывала), что Михеев все приключения знаменитого сыщика перечитал и даже в библиотеку, куда сроду не показывался, записался – нет ли и там еще чего непрочитанного?

Он задумчиво взглянул на портрет, и артист Ливанов, угадав методом дедукции его мысли, одобрительно качнул своей гениальной головой…