Жёлтая шаль

Девочка плачет: шарик улетел!

Её утешают, а шарик летит…

………………………………………

А шарик вернулся, а он  голубой.

Б.Окуджава

«Так ты говоришь, он трогал тебя лапкой?», — мамины глаза были совсем близко. Ни у кого в мире нет таких глаз. Они огромны как озёра. Их воды черны, когда мама строга. И они фиалкового цвета, когда мама заглядывает прямо в меня…

Мне стыдно, что приходится рассказывать о том, во что и сама с трудом веришь… Но игрушечный волчонок с наглой продувной мордочкой и почему-то клетчатой грудкой ночью действительно прыгал по изголовью кровати и по моей подушке! Его глаза сверкали красным… А поняв, что я не сплю и заторможенно раздумываю — боюсь ли я его или ещё не очень, — волчонок мягко спрыгнул и помчался к шкафу с игрушками. Дверца шкаф скрипнула как обычно днём, когда её отворяешь, и он скрылся в душной темноте полки с такими же мягкими грушками.

Я лежала и полусонно размышляла: что ему нужно, этому прыткому отвергнутому игрушечному хищнику со странной грудкой в бело-голубую клетку? Вероятно в нём стыло голубое сердце, а может быть белое… Так белое или голубое?! Эта дилемма постепенно обрела очертания клубка мягко-терракотового цвета, как остаток махровых ниток, бывших когда-то большим клубком, — ровно скрученных в фигуру бесконечности. Про эту фигуру -«бесконечность» — я узнала от папы, когда увидела её среди других математических знаков, завораживающих меня какой-то странной магией с листов бумаги на столе  его кабинета.

Из этого клубка мохера бабушка связала мне шапочку в виде капора и шарфик. На шапочке — там, где ушки, — бабушка пришила связанные отдельно два цветка в виде герберов. «Так теплей и красивей», — сказала она.

И вот теперь остаток этих нитей крутился у меня в уме и щекотал своими мохнатыми концами… Менял конфигурацию, удалялся, приближался и мешал заснуть. И не давал понять про сердце волчонка…

Жаль, жаль, жаль… Эхо этого слова становилось всё ближе. Я открыла глаза.

Мамины глаза совсем близко. Они фиалковые. Чёрная прядь волос упала мне на лицо, когда мама наклонилась и губами задержалась на моём лбу. Этот чуткий, замедленный поцелуй означал, что она проверяет: есть ли у меня температура… Удивительно, она определяла её совершенно точно.

Я обнимаю её длинную как у лебедя шею и чувствую её запах. От мамы пахнет корицей, кофе и лимоном, ещё какими-то цветами, ветром и солнцем. Или вы не верите мне, что ветер и солнце пахнут?!

Все проделки волчонка были перечислены маме на ушко. Я не помню как и что я рассказывала… Но хорошо помню персиковую кожу маминой шеки и густой детский пушок на ней. Он становился тем темней, чем ближе к вискам… Здесь особенно пахло солнцем.

Вчера у нас было много дел. Понимаете, нам с мамой снился один и тот же сон: ночной пустынный чёрный город. Злой и холодный. И по его переулкам летят колючки, гонимые жестокими ветрами. Колючки всюду: они впиваются в кожу, проникают в глаза и рот, забиваются в волосы. И никуда от них не деться! Это изнурительное мучение продолжается всю ночь. А мы с мамой, обнявшись и прижавшись друг к другу, всё пробираемся через этот город к своему дому и никак не можем дойти. Мы давно бы погибли, если бы не мамина жёлтая шаль с кистями, укрывшись которой, мы упорно продвигались  вперед.

«Кутаю слобость надежды

Желтой испытанной шалью».

Эти строчки я вспомнила сегодня ночью, когда мне стало страшно. Они были из стихотворения, которое никак не удавалось маме сочинить до конца. Я прочла тайком, пока мама проверяла моё упражнение… Остальные строчки были решительно зачёркнуты.

И вот вчера весь день мы с мамой рисовали на ватмане этот чёрный город, который нам обеим снился, и колючки, летящие прямо в нас. Потом мы стирали эти колючки, будто их и не было, а город перекрашивали в белый цвет. Это было ужасно трудно: цвет домов становился  грязным и мы в отчаянии отжимали с кисточек эти грязевые потоки в стакан с чистой водой.

Сегодня мы повторили процедуру перекрашивания города. Дома стали уже серыми и город посветлел и не казался больше устрашающе-мрачным. А ночью единичные колючки каким-то чудом пролетали сквозь нас и мамина жёлтая шаль нам казалась всё надежней.

«Кутаю слабость надежды

Жёлтоё испытанной шалью».

Жаль, жаль, жаль… Эхо было уже глуше и тише, и проснулась я не от него, а от яркого солнца. Мне приснилась странная женщина в широкой и длинной светлой одежде, в которой она, словно облако, парила надо мной… Она улыбалась и от её головы шли тёплые лучи, такие же жёлтые, как мамина шаль. Потом я поняла: это же мама, только не похожая на себя! Она сказала: «Смотри, что я сделала». И я увидела своего игрушечного пупсика в короне. И пусть корона была из конфетной золотинки, на душе у меня стало радостно и легко.

Впечатления сна постепенно таяли и я окончательно проснулась от запаха яблочного пирога. Давно так не хотелось есть! На стене рядом с кроватью висел мамин рисунок: мой коронованный пупсик! И мамины губы нежно касались моего влажного лба.