На обочине

— Ну, чего ты жмёшься…
— Следи за дорогой, прошу тебя.
— Я слежу… Давай остановимся.
— Не бросай руль, пожалуйста.
— Да я одной левой могу, разве не знаешь…
— Знаю, только попозже.
— Когда позже? Ночь, — он посмотрел на светящийся циферблат часов, — полвторого. Ни хрена себе погуляли.
— Я тебе говорила, давай раньше уедем, а ты всё на Варьку глазел.
— Какая Варька? Я даже лица её не запомнил, тощая тарахтушка…
— Нет, то Ларка, а Варя пухленькая, с формами.
— А… ну да, формы… Ты же знаешь, формы глаз влекут, не сердце. Сердце принадлежит моей маленькой птичке, — и он опять полез ей за пазуху правой рукой.
— Ну что с тобой поделать… Останавливайся уже…
Евгений притормозил и выехал на обочину. Выключил фары и заглушил мотор. Сразу стал слышен стрекот цикад. Глухомань. Только шоссе, а вокруг ни души, ни огонька. И так ещё где-то час, пока на трассу не выедешь.

Инга упросила мужа съездить к друзьям в городок с причудливым названием Калач на майские праздники. Четыре дня гулять. В театре она договорилась, тем более в праздничных спектаклях не занята. Инга работает в ТЮЗе второй год, молодая, кокетливая и замужем очень удачно. Муж Евгений обладал достоинством. И это замечали сразу. Оно сквозило в походке, в манере держать голову, оттопыривать нижнюю губу, в неторопливых движениях. Он никогда не опаздывал и всегда мог поставить себя в наилучшем свете. Не ближе, но и не дальше, ровно на столько, насколько данный чел этого заслуживал. Расчёт везде, расчёт во всем. Жену тоже выбрал по расчёту, не без любовных переживаний, разумеется. Они были своеобразны: раз в неделю он испытывал любовное томление и, получив своё, как бы забывал томиться.
— Он такой, — говорила Инга подругам.
— Какой? – спрашивали её.
— Такой и всё. Его не переделаешь, — с затаённой гордостью говорила Инга. Ей нравились гордецы, а её Евгений к тому же красавец. Прямой нос, острый взгляд, волевой подбородок, широкие плечи. Ничего, что всё смотрится как бы отдельно, это ничего. Лишь один недостаток он сам признавал за собой и тщательно его скрывал. Но, увы: на самой макушке зародилась плешь и с годами ширилась. Поэтому он старался держаться прямо и по возможности не нагибался. Тщетно, сами понимаете.
В постели они находили общий язык: сплетались языками так, что казалось он у них общий. И ещё она знала, если начинает приставать, легче дать, чем упираться. Тем более нрав у неё покладистый. Конечно, он этим пользовался.
Вот и сейчас пристал… куда денешься. Погуляли хорошо, хотя Инга уже жалела, что поехала. Явно приглянулась Евгению Варя. И его теперь ничто не остановит, будет домогаться. Пусть два раза замужем побывала, пусть пузо наела. А вот сиськи… запал Евгений на размер. Надо что-то делать…

Евгений деловито опустил спинку своего сидения.
— Смотри Жука не разбуди.
— Да он всю дорогу дрыхнет.
Жук это породистый «боксёр»: мощная грудь, сильные пружинистые ноги, челюсть – лучше не попадаться. Защитник и сторож. Они всегда брали его в поездки.
— Ну, иди ко мне, — шепчет Евгений.
— Сам иди, — игриво отвечает Инга, расстёгивает кофточку, снимает лифчик, вскидывает ручки. Муж любит, когда она так делает. В полумраке ночи она смотрится наядой, изящной, задорной шалуньей. Он целует её остренький точеный носик, глазки и тонкие нежные губки, как мандариновые дольки. Грудки у Инги некрупные, остренькие, с маленькими сосками и круги вокруг них почти незаметны. Евгений треплет за сосочки, стягивает по-быстрому её джинсы. Потом сам расстёгивает ремень своих брюк. Но снимать полностью не стал. Так сойдёт.
Евгений ложится на спину и тянет жену на себя. Они возятся, игриво покусывая друг друга. Наконец, Инга, не снимая стринги, садится на него. Она всё делает сама, отодвигает узкую полоску материи, заправляет, чтобы плотненько проник до конца. Ему это тоже нравится. Он только подмахивает, размеренно, ритмично… Волна наслаждения поднимается снизу, захлёстывает…

Егор Крысятников безумно хотел спать. «Долбаная работа, долбаный рейс, раздолбанный КаМАЗ» — ругань ещё не сдохла в нём после приказа шефа съездить, загрузиться и вернуться к утру.
— Отоспишься потом… отгул за мной.
— Да я сутки в седле – отнекивался Егор.
— Ну некому, понимаешь, не — ко — му…
— Незаменимым стал…
— Стал, бля! Другой бы радовался, а он не доволен…
— Да, рад я, рад… по самые яйца рад-радёшенек!
Первый час ночи, а он только выкатил тягач из бокса. До трёх надо успеть на станцию, кровь из носа. Всё обговорено: груз принять, погрузить, привезти, разгрузить. Бабки на карман. Всё. Точка.
Дорога известная, хренач себе и хренач. Только не спать. Не спать сука-блять!
А мотает пустой прицеп на скоростях, однако… Но надо, надо по скоростям… Уже час едет – ни встречного, ни поперечного. Красота! Послепраздничное настроение, оба-на! И хорошо ведь принял на майские, ой, хорошо! Грудь ещё крепка, КаМАЗы наши быстры! Ещё немного, ещё чуть-чуть… Подработать на шару всегда зашибись. На девятое гульнуть, победу обмыть. Святое дело… «Одна на всех, мы за ценой не постоим… Этот День Побе-е-е-е-ды! Порохом пропах-х-х-х-х…», — поёт Егор, чтобы не заснуть, — «Это праздник, со слезами на глаза-а-ах…»
В свете фар вдруг возник «жигулёнок», типа «девятки». Практически на обочине, блять! Но дороги-то, мать их…
Егор резко крутанул руль влево и выровнял. Лёгкий зацеп по правому борту он даже не заценил. Так, на секунду чё-то дёрнулось… Оглянулся – ни хрена не увидел. Ни жигулёнка, ничего. «Померещилось, бля, со сна», — подумал.
Вдруг ясно услышал собачий лай. Что за бредятина? Откуда здесь собака? Лай потихоньку стих.
Ладно, по газам и всё. Всё! Поезда не ждут… Даже если зацепил, хер докажут. Ни чего, не смертельно… Бляди, стоят на обочине, габариты не включают, мудачьё! Отвечай за них…

Инга и Евгений кончили почти одновременно. Так бывает у них иногда и это окрыляет. Инга сразу же одела лифчик, накинула кофточку. Прижалась к мужу.
— Ну что?
— Что, что?
— Я лучше Варьки?
— Вот глупенькая… ты самая лучшая… Причём тут Варя?
— Нет, ты скажи, — она вскочила и опять села на него верхом, — лучше её, лучше?
Шорох приближающейся большой машины длился пару секунд. Скорость приличная. Инга успела только увидеть стремительно летящие на неё фары. Огромная машина летела на них. Она онемела от ужаса. Крик застрял в глотке. Успела лишь инстинктивно прикрыть голову руками и чуть отклониться. Удар!!
И больше ничего не помнит, ничего. Даже эти фары она вспомнит с большим трудом, потом…
Она почему-то лежит в палате. Голова забинтована, рука в гипсе, тело в гипсе, нога в гипсе. Всё болит. Каждая клетка тела ноет. Она не может шевелиться. Только губами…
— Ваша дочь очнулась.
— Слава тебе, Господи! Доченька…
Инга увидела лицо мамы. Оно заплаканное, глаза красные, тёмные круги вокруг глаз. Такая красивая у неё мама. Только вот, зуб передний сломался, так и не вставила. Всё некогда.
— Она ничего не слышит, доктор.
— Слуховые центры повреждены. Скажите спасибо, что очнулась. Значит ничего, всё обойдётся.
— Трое суток без сознания, шутка ли, доктор, а?
— Ничего, мы сделаем всё возможное для восстановления.
— Да уж пожалуйста, я отблагодарю…
— Не беспокойтесь… Идите передохните, а то на вас лица нет. Я распоряжусь…

КаМАЗ увернулся от прямого столкновения кабиной, но задел бортом. Хорошо зацепил, смял крышу и скинул машину в кювет. Удар пришелся по той стороне, где находились супруги. Инга была сверху и её голову спасли руки. Ещё бы чуть и… летальный исход. А так сотрясение мозга, травма черепа, перелом руки, медиальный перелом шейки бедра и ноги, остальное мелочи.
Евгению повезло, он лежал на сидении, и ему лишь передавило ногу.
Машина перевернулась, боковые стекла вылетели. Сквозь них с диким лаем выскочил Жук и, безумно выпучив глаза, умчался в неизвестном направлении. Пропал навсегда.

Евгений очнулся довольно быстро. Он попытался приподняться и не смог. Его зажало искорёженной дверцей и крышей. Все ноги были засыпаны битым лобовым стеклом. Оно на половину провалилось и раскрошилось. Руль перекосило.
Девятка у Евгения пятый год, хотел уже продавать…
Вид изуродованной машины был для него непереносим, он замотал головой и опять вырубился от осознания случившегося. Охренительный амбец накрыл своей мокротой его педантичное достоинство.
Когда он снова очнулся, уже забрезжил рассвет, и зрелище стало ещё более ужасающим. Рядом он увидел седой затылок чьей-то неподвижной головы. Она была прикрыта руками и те были все в крови.
Евгений с трудом освободил свою правую руку и попытался раздвинуть окровавленные руки лежащей. Приподнял голову и увидел профиль Инги.
Он слегка шевельнул её за плечо. Никакой реакции. Тогда он потрогал пульс на шее. Вроде бьётся. Слава, Богу. А где же Жук?
Собаки не было.
«Хорошо, что не загорелась…» — мелькнула мысль. Вторая мысль о себе согрела: вроде цел. За машину получит страховку: сбила какая-то падла, ни чё дознаются.
Попытался выбраться, хотя бы освободить ногу. Хер там.
Бля, что делать? Ждать? Сколько ждать?
Захотелось пить. Просто высохло всё: от жопы до языка.
Вода в багажнике, сука!
Евгений попытался дотянуться до кармана брюк, где лежал мобильник. Мешала Инга. Зажат, как в склепе. Замуровали! Хотел крикнуть. Получился сиплый шёпот.
«Люди, где вы? Лю-ди!» Опять шёпот.
Какие люди… Поле да лесополосы. Голое шоссе. Хотя он его и не видит.
На обшивке машины Евгений увидел росу. Она серебрилась капельками. Он убрал осколки стекла и пальцем собрал росу. Облизал палец. Хреновая, но влага. Ещё и ещё раз облизал.
Резко устал. Полежал, отдышался.
Сколько ещё лежать одному Богу известно.
Боженька, спаси, а! Свечку поставлю, сукой, буду! На храм пожертвую. Спаси и сохрани Боже…
В такие минуты на кого только не понадеешься. Евгений закрыл глаза. Ему стало жалко и себя, и Ингу, и Жука, и машину, и всех, всех… Не минула чаша сия… он всхлипнул. Но слёз не было. Очищающие слёзы ещё не пришли.
Люди, спасите! – крикнул он.
И сам отчетливо услышал эти слова. Голос прорезался.
А-а-а-а-а!! – завопил он. – А-а-а!!
На крик ушли силы. Он дёрнулся всем телом, пытаясь освободиться. Резкая боль в ноге ввергла его в бессознанку.

Когда Евгений очнулся, уже вовсю светило солнышко. Инга по прежнему не шевелилась, так и лежала в стрингах и кофточке.
— Бляди! Суки!! Где же вы!!! – заорал Евгений.
И тишина. Свежее утро. Он любил ездить в это время. Вставал рано, делал растягивающую мышцы гимнастику по китайской методе, принимал душ, съедал лёгкий завтрак, приготовленный женой и на работу. Он вспоминал…
Так он лежал ещё часа полтора. В полудрёме, стараясь не думать о реальности.
Где-то вдалеке послышался стрекот неясный. Потом ближе. Моторчик вроде, мопед. Да, на мопеде кто-то…
— А-а-а-а-а! Челове-е-ек! А-а-а!! Спасите!
Стрекот прекратился.
— Есть кто живой? – послышался мужской голос.
— Сюда, скорее, сюда! – орёт Евгений.
— Живые, слава Богу… — голос приближался.
— Живой я! Помогите! По-мо-ги-те!!! – вопит Евгений
— Чего орёшь? – увидел он лохматую говорящую голову мужичка, залитую утренними солнечными лучами.
— Я тут… видите… с женой ехал. Сбили нас. Сообщите кому-нибудь. И скорую… скорую вызовите. Пожалуйста!
— Скорую? Мил человек, да у нас отродясь скорых не было. На подводе разве что… или… О! У Петьке антамабиль попросить…
— Попросите его, сделайте, ради Бога.
— Щас, съезжу, — голова пропала.
— Человек! Мужчина! Как вас там? – заорал, испугавшись, что останется один, Евгений.
— Чего опять орёшь? – показалась голова.
— Освободите меня.
Мужичок попытался дёрнуть дверь, но её заклинило.
— Я вас попрошу, попробуйте через окно достать у меня из правого кармана мобильник.
Мужичок потянулся рукой, не достать.
— Может через лобовое? – предположил он.
— Давайте.
Он лёг на капот, приноровился. Потом сходил, нашел палку. Сначала нужно было сдвинуть женскую ногу.
— А что с женой?
— Без сознания.
Мужику удалось чуть отодвинуть ногу, и палкой он стал тыкать в карман.
— Осторожно, яйцо не проткни.
— Дык, я стараюсь.
— Ты только подтолкни, а я возьму.
Евгений пальцами уже почти дотянулся до кармана. С какой-то попытки он подцепил мобильник.
— Фу—у-ух!
Евгений сначала позвонил друзьям, где они гуляли. Но никто не отвечал. «Спят, суки». Позвонил городским приятелям. Не берут трубку.
Делать нечего, придётся звонить тёще, она встаёт рано.
Тёща ответила, и он как мог, объяснил ситуацию. То, что Инга в отрубе скрыл, сказал, что перевернулись и зажаты в машине, лежат в кювете по дороге на станцию.

Евгению наложили гипс и на следующий день выписали. Закрытый перелом, на костылях передвигаться он мог.
Инга лежала в больнице четыре месяца. Главное было – сделать операцию на голове. Нейрохирургия достигла определённых высот, но всё решает человеческий фактор – личность хирурга. Такой нейрохирург в городе был, и мать Инги сделала всё, чтобы оперировал он.
Потом ждали, пока срастётся бедро, нога и руки. Только через два с половиной месяца Инга смогла садиться. Ещё через месяц она встала на костыли. Мать всё время рядом.

Евгений пришел один раз на костылях. Вид обездвиженной жены лишил его сил и всяких надежд. Даже когда ему сняли гипс, он не мог заставить себя пойти в больницу к жене. Он не мог, не хотел её видеть. Да ещё истерзанное горем лицо тёщи рядом, её дурацкие надежды во взгляде. Нет, нет, только не это.
Он не хотел никого жалеть, и к себе жалость не переносил. Какая у них теперь может быть жизнь? Быть сиделкой возле жены-инвалидки? Врагу не пожелаешь. К чертям сентиментальность. Он ещё молод и полон сил. А с Ингой… значит не судьба.

Коллеги по театру, подруги иногда навещали. Но кому нужно чужое горе?
Только мать. Глаза провалились в черные круги. Но с тела не спала, такая же бойкая толстушка.
Постоянно доставал вопрос денег.
Егора Крысятникова вычислили по следам от удара об борт. Суд постановил взыскать за нанесение ущерба и неоказание помощи. Не включенные габариты были учтены, а также то обстоятельство, что машина потерпевших стояла не совсем на обочине. Короче, истец был Евгений, так что все деньги получал он, да ещё с большими задержками. Инге он выделил средства только на операцию.
Мать Инги продала всё, что можно было продать, но поставила дочь на ноги.
На костылях забрала дочку домой. И лекарства, лекарства, лекарства, массаж, физиотерапия.

Первый раз Инга пришла в театр, опираясь на сложную конструкцию из колёсиков и трубочек с рукояткой. Она оформляла документы на инвалидность.
Второй раз она уже пришла с палочкой. Похудевшая. Одни глаза. Волосы она покрасила, так что о ранней седине никто не узнал. На вопросы о муже, только махнула рукой. На остальные вопросы тоже: все понимали, что дорога на сцену закрыта.

Через год на майские праздники был бенефис ведущего актёра К.
Инга пришла по приглашению друзей. Уже без палочки. Движения её были не совсем уверенные, угловатые, но она пыталась улыбаться, ловила каждый взгляд. Пыталась даже танцевать, но закружилась голова. Она всё ещё сидела на таблетках.
Зашел разговор о новом фильме «Фрида» — сложная судьба мексиканской художницы, её борьба за жизнь, за любовь , за своё творчество. Инга уходила от разговора.
— Я не смотрела, — сказала она. Дотошные приятельницы предложили диск с фильмом. Она отказалась.

Как-то через пару лет она опять зашла в театр под руку с молодым человеком.
Сказала, что освоила компьютер на курсах и сейчас работает в информационном центре. Глаза её светились задорными искорками. Она шутила и, казалось, была прежней неунывающей Ингой. Облегающие брючки и алая кофточка шли ей. И только в глубинах взгляда иногда мелькала неясная тревога заглаженная, но не забытая.

рекомендовать