Огонь, вода и медные трубы.

Вот так и попал я на курсы «Выстрел». Попросил я этого майора не указывать в вызове причину командировки в штаб дивизии. «А то еще не командируют, — говорю ему, — найдут причину! А уж оружие точно отберут!». Он удивился, но записал мои данные и обещал в приказе не писать даже слово «в распоряжение» – просто «командировать» и все! Так он и сделал. Приказ пришел вместе с известием об окружении немцев под Сталинградом.

В части гадали, зачем я там понадобился, хотели отвезти утром на машине, но я в ночь ушел пешком. Собрал все пожитки, оружие и пошел в Ленинград, до него было не больше 15 км. В Ленинград пришел уже глубокой ночью. Майор только приблизительно сказал, куда надо явиться, адрес в приказе был, но спросить то не у кого!

Вдруг смотрю, бежит какая-то женщина, а за ней двое штатских. Она ко мне: «Спасите…». Я автомат на взвод – штатские шмыг в подворотню. Стрелять я побоялся – мало ли что, а женщина просит проводить ее до дома. Дом оказался рядом, пустой, четырех этажный. Поднялись на третий этаж, зашли в комнату. В комнате стол, этажерка, кровать. Она мне говорит: «Ложитесь спать, завтра пойдете на свои курсы». Сама ушла куда-то, а я разулся и прилег на кровать. Вроде бы и пригрелся, но что-то не спится. В доме тишина и ощущение пустоты, чувствую, что один в этом доме. Об этой женщине даже и не подумал. Время, чувствую, часа 3–4 утра, решил уйти. Одел один сапог, нащупал второй сапог, а в нем нога. Вдруг слышу: хлопнула входная дверь, по лестнице осторожно поднимаются двое. Я автомат на изготовку и жду. Поднимаются они на третий этаж, заходят в квартиру и открывают дверь в мою комнату. Я дал очередь над их головами. Сам думаю: «Если услышу, что оружие взводят, то положу их на месте». Они бежать, я нашел свой сапог, обулся и пошел из этого дома. Нашел комендатуру, рассказал им, как было дело. Но, что там было под кроватью я не знаю, могу только сказать, что сапог был одет на мертвую ногу. По адресу (я специально посмотрел номер дома и квартиры) послали патруль, а я пошел на курсы «Выстрел».

После курсов попал я на Ладогу, как раз ледоход был. Обхожу свой береговой участок, смотрю, в камышах кто-то барахтается. Думал человек с льдины упал, а присмотрелся – щука здоровая, а вокруг нее полно щурят. У меня с собой винтовка была, я ее брал на обходы, ей удобнее кусты раздвигать и, если провалишься, будет опора. Прицелился, бац, в голову. Хорошо была она головой к берегу. Дернулась она и выскочила на берег. Взял я ее на плечо, а хвост по земле волочится. Вся рота уху хлебала, удивлялись, как я ее нес такую скользкую»!

Курсы «Выстрел» назывались так, потому что подготовка офицера длилась всего 1–2 месяца, ведь в училищах офицера готовили 3–4 года. Из училища офицеры выходили , конечно, и старше, и житейски опытнее.

В 1944 году, перед прорывом блокады, послали лейтенанта Козырева с группой солдат в Ленинград за пополнением, дали машину «эмку» для того, чтобы быстрей объехать все сборные пункты. Двое суток мотались по городу без сна, а на третьи сутки заночевали в комендатуре, и у них украли машину.

«Не мог я подумать, что в блокадном Ленинграде возможно угнать машину, – рассказывал Александр Михайлович. – Я был старший, поэтому спросили с меня. И, действительно, я оказался виноват в том, что не выставил охрану у машины, и в комендатуре не сказал, что прибыл на машине. Дело направили в трибунал, а там: «Кровью смыть вину перед Родиной!».

Вот так и попал я в штрафбат штурмовать Синявинские высоты. Три раза в атаку ходил, вернее – два. Первый раз заняли мы высоту, а нас немцы выбили оттуда. Вернулись на исходные позиции, а там понаехали генералы: «Кто дал приказ «отступать!», почему отступили?». Многих расстреляли, а мне повезло. Второй раз артподготовка и в атаку. Выбили немцев.

На следующий день немцы устраивают такую артподготовку – за всю войну такую не видел. Вначале – дальнобойными, потом – минометами, потом – авиация. Твардовский про нас писал: «Загороженный от смерти только собственной спиной»! Мне опять повезло, тяжелый снаряд разорвался в корнях большого дерева, дерево упало, а под корнями образовалась воронка. Я в ней и переждал артподготовку. Немцы пошли в атаку, я окапался под стволом. Смотрю, наши побежали, но немцы стреляют так, что головы не поднять. Передо мной бугорок оказался, я только вижу, слева, справа бьют наших. Потом смотрю, немцы идут. Была мысль к своим пробиться, а потом думаю: «Свои, чего доброго, расстреляют». Лег на спину и думаю, что если немцы меня обнаружат – буду отстреливаться. Слышу, немцы окапываются в «моей» воронке, ругаются, устанавливают пулемет, патроны складывают. Часа через три наши начали артподготовку. Против немецкой слабовато, скорее, для проформы. Слышу, наши в атаку пошли, а из «моей» воронки пулемет заработал. Прикинул я, где пулемет может стоять, и кинул в то место гранату. Пулемет замолк, наши прорвались.

Вдруг слышу: «Всем отойти на исходные позиции!». Оказалось, что это была разведка боем. На следующий день пришло пополнение, подогнали артиллерию и пошло. Поднялись в атаку, а немцы на фланге крупнокалиберный пулемет поставили, чуть ли не в метре от наших позиций. Вот из этого пулемета меня и пробило насквозь. В левый бок пуля вошла и полправого бока вырвала. Хорошо, что стреляли, метров с десяти. На излете – убило бы насмерть.

В госпитале мне сквозь эту рану бинт протягивали, так потом, как услышу: «Козырев, на перевязку!», так сознание от боли терял. Из госпиталя выписали, когда уже блокаду сняли, а что стало с Синявинскими высотами, не знаю. Скорее всего, нет их, «высот». Из госпиталя попал я в Прибалтику и воевал там до конца войны».

После ранения вина перед Родиной считалась искупленной, и Александру Михайловичу вернули звание, награды и назначили командиром отдельной роты. Поставили задачу – занять оборону и защищать остров в Балтийском море.

«Остров освободили неделю назад – немцы не успели с острова вывезти заготовленные дрова – кубометров 400 или больше. Древесина вся ровная, — рассказывал Александр Михайлович, — сложены под линейку! Тут ко мне подходят жители острова – эстонцы и просят продать им эти дрова…. Как их продать? Что с них возьмешь? Чего доброго дойчмарки или золото принесут, а наши деньги-то у них откуда? Отказать тоже нельзя, ссорится с населением – мало ли что…. Говорю, что подумаю. Сам пошел по острову: смотрю со стороны моря, где мои солдаты окапывались, через весь остров идет каменная гряда, которая закрывает весь остров от моря. Тут я местным и говорю: «Выкопайте две траншеи от берега за гряду с этой и той стороны и забирайте весь лес. Сами делите его, как хотите». Эстонцы обрадовались. Смотрю, народу набежало с лопатами, кирками и тележками. За полдня выкопали они эти траншеи, приходят, говорят, что можно работу принимать. Не ожидал, что так быстро сделают. Посмотрел – все нормально. Говорю: «Замаскируйте ветками траншеи и забирайте дрова!». К ночи и замаскировали, и дрова вывезли.

Мои солдаты окопались на берегу тоже к ночи, а утром смотрю: к острову идет немецкий большой корабль типа эсминца и начинает маневрировать. Я сразу сообразил – будет обстрел. Командую своим: «Все в тыл!». Отвел я людей по вырытым траншеям за гряду. Тут с корабля давай лупить по нашим позициям. Полчаса обстреливали, потом смотрю – готовят десант, я своим командую, чтобы на позиции шли через гряду, заняли позиции, оставили там свои каски и по траншеям – в тыл! Смотрю десант отменяют и опять обстрел… Обстреляли и снова десант… Подошел десант метров на двести, я своим командую: «Занять позиции!». И мои солдаты через гряду с криками «Ура!!» переваливают через гряду и занимают оборону!

Немцы движение прекратили, я даю команду: «Без приказа не стрелять!» Смотрю, немцы разворачивают десант, я командую: «Окопаться!». Как только немцы подошли к кораблю, приказываю: «В тыл!». С корабля выстрели раза три, и корабль ушел…»

«Александр Михайлович, почему вы запретили стрелять по немцам? Ведь с двухсот метров можно поразить противника?». Ответ был неожиданный: «Поразишь или нет – вопрос, а разозлишь – это точно, да свою огневую мощь обнаружишь. Тогда десант не остановить, а так немцы подумали, что подошли подкрепления. Решили не рисковать».

Поразительна логика поступков русского человека. Не в этом ли причина побед? Ведь случай с трофейными дровами показателен именно этим. Ведь эти дрова, только на первый взгляд ничьи, но то, что ими не имел права распоряжаться пехотный лейтенант – это очевидно. А случай ареста 6 вооруженных немцев почти безоружным красноармейцем?!

Да разве можно победить такой народ?!!!