Очи черные

Очи черные
автор: Александр Неклюдов
ЧАСТЬ I

На улице Ульяновской, посередине одной из комнат рабочего общежития N-ского завода, стоял богато убранный аппетитной пищей стол. Был его главным украшением поджаренный с румяной корочкой цыпленок-гриль, размером чуть ли не с индюшку; в компанию к нему прилагалось множество вкусных овощей, разложенных по отдельным посудкам: и рассыпчатый, все еще горячий, вареный картофель, и нарезанный круглыми дольками репчатый лук, и пунцовые красавцы-помидоры, и нежно зеленые укроп и петрушка. Центр был составлен из бутылки с водкой, бутылок с пивом и со знаменитой местной минеральною водою, выкачанной из очень глубокой скважины; всему украшением служила вазочка с ржаным и пшеничным хлебом, красиво сложенным аккуратными почти прозрачными ломтиками. Был не забыт десерт: на белом фарфоровом блюдечке высилась горстка засахаренных восточных лакомств, фиников.
А возле кроватей, на двух составленных вместе тумбочках, девчонки поставили прикрытые салфетками еще какие-то угощения, но показывать их не стали, только сказали, что это есть главный секрет праздничного стола.
— А что за праздник? — поинтересовался Юрий, но только ему никто не ответил: я, усмехаясь, помалкивал, а дамам нашим объяснять было некогда, — они носились по комнате, заканчивая сервировку.
Меня и Юрия, чтобы мы не мешали, усадили у открытого окна и просили ждать, подали нам «для аппетита» бутылку аперитива и две рюмки. Чудесный настоянный на здешних степных и лесных травах ароматичный напиток! Я и Юрий стали его пробовать с большим наслаждением.
Вечерело. Было свежо. Из окна общежития открывался прекрасный вид: поблизости морщилось блестящей рябью озеро, за ним лежало черною ниткою шоссе с множеством движущихся машин, еще дальше, на холмах, дачные сады, уже в пышном багрянце осени.
Признаться, с работой мне очень повезло: трудиться приходилось в командировках, но по большим красивым волжским городам. В этот город – миллионик, ухоженный, с множеством цветочных клумб, украшенных летом кустами нежных роз, окруженный плотным кольцом дубовых лесов и расположившийся по берегам реки, текущей к Волге, в составе бригады я уже третий год каждый месяц приезжал работать. Бригада была невелика, и за все эти года численность ее оставалась почти неизменной – четверка «варягов». И только несколько месяцев назад появился среди нас еще один, самый юный «бродяга», – Юра, с которым мне определили работать в паре, и присматривать за ним, и оберегать (он помимо молодости обладал еще одним замечательным качеством — был родственником, кажется, племянником, наиглавнейшего по нашей «конторе» начальника). И теперь мы сидели у раскрытого окна общежития, Юра рассматривал что-то на улице, а я подобрал кем-то давно позабытую на подоконнике пыльную выгоревшую до бурой желтизны газету, отпечатанную в типографии еще в конце прошлого лета. Напрягая зрение, я забавлялся чтением статьи-передовицы, которая размещалась под фотографией первого и, так исторически получилось, что единственного президента той громадной страны по имени СССР, которая уже скоро год как прекратила свое существование.
Большую часть газетной передовицы занимал дифирамб тогда еще (на день выхода газеты) действительному президенту и затеянной им перетряске в тогда еще «живой» стране. На фотографии этот человек что-то говорил с трибуны большого съезда. Предположим, та его речь была о бедных девушках! В общем-то, очень подходящая для вечернего застолья в рабочем общежитии тема, против ее обсуждения нечего было бы возразить. Впрочем, теперь заканчивался сентябрь 1992 года и в «свежих» газетах печатались изображения других людей и тема бедных девушек, похоже, более не озвучивалась ни в чьих речах; в одночасье заботы у всех говорящих и помалкивающих стали иными…
— Юра, снимай пиджак, не стесняйся, будь как дома, — предложила Татьяна. – Дина, помогай юноше. И посмотри, в шкафу должны быть плечики для одежды.
У нас, т.е. у меня и у моей девчонки, которую Таней зовут, а также у ее подруги — Динки, от Юрия секрет. Он еще не знает, что пришел он не просто знакомиться с Динкой, а свататься к ней. По-другому я не сумел уговорить Татьяну пригласить Динку и этот вечер для меня и Юрия организовать.
— Сама ведь говорила, что у нее уже скоро год, как нет друга, — вчера, по приезду из Каменки, весь вечер уговаривал я Таню. — И, потом, может быть Юрий — это динкина судьба? Почему ты не хочешь им помочь: встретятся и полюбят друг друга; возможно, поженятся. А ты препятствуешь.
Татьяна злилась на такие упреки, но долго не соглашалась…
Динка старше Юрия, и много старше. Я врал накануне Татьяне, утверждая, что Юрию тридцать лет. Теперь девчонки это видят и очень озадачены. Но, похоже, и они понимают, что дело сделано и не выгонишь ведь теперь врунов. Но и они соображают, что планы на вечер нарушены, придется импровизировать.
Юрку вчера в начале переговоров с Татьяной, когда по возвращению в Большой город, едва устроившись в гостинице, когда только созванивался с нею по телефону, я случайно назвал условно-кодово «горный гость», потому как живет он в далеком от этих мест восточном киргизском городе Фрунзе, а там высокие горы. Это необычное имя, похоже, понравилось, и сегодня девчонки Юрия несколько раз уже так называли, но только он, не понимая их, никак не реагировал. Ну, а Динка в тех же моих с Татьяной переговорах проходила нареченной — «княжна». И по вчерашнему окончательному, победному для меня, договору должна будет сегодняшним вечером, поначалу скрытно от Юрия, играться «свадебка», и, если Динке «гость» понравится, тогда об этом и ему объявят. Как-то теперь девчонки выкрутятся? Ох, и подкинул же я им задачку. Но куда мне Юрия девать было? Впрочем, по правде, он особо и не просился. В Каменке — районном городишке, где уже второй месяц работали мы вместе на пару, выполняя определенные работы на одном из предприятий, Юра при помощи гостиничного телефона уже перезнакомился с молодыми девчонками на телефонной станции, которые ему вскоре стали позволять бесплатно домой во Фрунзе звонить. Телефонисточки все допытывались у Юрия, когда с ним встретятся где-нибудь? Я пока, опасаясь темными вечерами отпускать Юрку гулять по Каменке, придерживал его. И, конечно, было бы всем спокойней, если бы по выходным дням, на которые мы возвращались в Большой город, чтобы он с Динкой встречался, а не бродил вечерами по каменским темным улицам. Беспокоился я и за то, чтобы Юрию Динка понравилась: старше она ведь его лет на десять.
С вечной своей едко дымящейся сигаретой в зубах, я благодушествовал; пресыщение аперитивом текло приятными волнами по телу. Совсем новый вкус, извлеченный из напитка!
Я оглянулся на девчонок…
» — В начале вечера бледна «, — думал я, разглядывая Динку сквозь стекло рюмки.
Совсем новый и чуждый мне, никогда прежде не встреченный запах духов исходил от этой женщины, когда она только что прошла мимо нас.
» — Возможно, мы больше никогда не увидимся! » — думал я о ней и настойчиво пытался угадать, какими духами она пользуется. Назначение духов — имитировать аромат женской кожи и, что самое главное, под ними сокрыты настоящие неповторяемые природой запахи женщины.
Динка обернулась, быстро взглянула на нас.
» — В глазах у тебя… смятая постель?!!» – мысленно бесцеремонно вопрошал я, выглядывая «пациентку» своего исследования из-за уже опустевшей до донышка рюмки.
Она заметно принарядилась. Надела новое платье. Взбила волосы. Лицо ее длинно, смугло; прямой нос, прямые коротко стриженые волосы; губы тонкие и бледные; грудь, под облегающим ее платьем, волнительно колебалась.
» — И устремленные яркие черные глаза», — отметил я в Динке.
Я вдруг вспомнил о Татьяне и быстро оглянулся: не заметила ли она моего пристального интереса к подруге? Но нет, «здесь» похоже все было в полном порядке и, наполнив вновь до краев рюмку и пригубив из нее, я опять обратил острие своего внимания к «теме» исследования.
» — Необычность ее, потому что все ее существо не подходит к стилю «этих покоев»?» – раздумывал я, разглядывая на стенах прямоугольной, «трамвайчиком», комнаты общежития обшарпаные выгоревшие обои с неразличимым теперь рисунком. Их давно пора было переменить.
Нарядное платье к лицу любой женщине, но особенно природою одаренной очаровательной, искристой, праздничными брызгами красотой. Цветущее пышное изобилие, присущее Татьяне, в Динке заменено стремительной напористостью всех женских качеств. И удачно ею подобранное для этого вечера платье эти качества подчеркивало! Она едва успевала переводить дыхание, раскладывая подле столовых приборов салфетки, я это слышал, по крайней мере, так придумывал и себя в том убеждал.
— Хороша ли? — спросил я у Юры. — А то прямо сейчас встаем и уходим.
— Нет, нет, — поторопился отказаться Юрий, уже успев что-то разглядеть в Динке. — Останемся.
— Нет, так нет!.. Останемся, — согласился я с ухмылкой и, глотнув из рюмки, добавил, — надо же девочке, в конце-то концов, семейное одеяло обновить.
— Почему семейное, — насторажился Юра.
Сообразив, что сболтнул сразу заодно и пошлость, и глупость, я торопился что-нибудь придумать остроумное и вывернуться:
— Это общежитие, когда оно проектировалось и только строилось, задумывалось как семейное, поэтому одеяла здесь до сих пор выдаются только широкие, которые размером одно на двоих.
— А, а… — недоверчиво, ничего не поняв из моего бессмысленного объяснения, кивнул Юрий, оглядываясь на три узенькие «односпалки» — железные кроватки, которые стояли в этой пустой убогой комнатке, где мы сидели у открытого окна и наслаждались вкусом поднесенного девчонками напитка, добытому, наподобие нектара, из буйных местных трав.
И, будто бы, у Юры уже появилась потребность расстегнуть несколько пуговиц на своей симпатичной жилетке: красивыми розовыми пальцами он эти пуговицы, словно клавиши музыкального инструмента, время от времени отчаянно теребил.
Нелегко жить в таких комнатах работающим на заводе девчонкам. А они живут здесь по многу лет: трудятся, влюбляются, ходят по вечерам в ближайший кинотеатр и очень редко, если удастся сэкономить денег, то – о, верх мечтаний! – посещают в центре города какой-нибудь сверкающий светом, гремящий музыкой ресторан; и выскакивают они замуж, чаще всего в попыхах, за первого предложившего им руку. Но только не все такие из них счастливые; многие, очень многие из девчонок, живущих в этом общежитии, так и засиживаются в девах… Когда вселялась, приехав после окончания школы из какой-нибудь деревеньки, было семнадцать, потом очень скоро стало двадцать, затем, глядишь, отметила в этих стенах свой двадцать пятый день рождения, а там уже перевалила девушка и за «роковые» тридцать. Остаются незамужними и продолжают жить в общежитии чаще всего те, что не одарены красотою: и так постепенно в этих стенах происходит «естественный отбор», с каждым годом становится все грустнее и бескрасочнее общество девушек рабочего общежития.
Прикурив очередную сигарету, я задумчиво разглядывал, как корчилась, чернея, постепенно обугливалась, сгоравшая в моих пальцах, спичка. Так же и многие проживающие здесь девушки «догорали» в коробочках-комнатках этого дома-общежития.
Татьяне и Динке вроде бы повезло, они — городские. Но, как рассказывала мне Таня, у Динки, хотя и живет она в квартире с родителями, судьба очень схожа с судьбами девчонок из этого общежития. Жуть… И какая тоска! Неужели никто из них не достоин лучшего?..
Оглянулась на нас и Динка; устремила яркие черные глаза на Юрия.
» — Хватай меня скорее!» – словно бы восклицали ее очи; а он, не видя их, мужественною красивою рукою взял неторопливо с подоконника бутылку и до краев рюмки долил напиток. Только счастливый очень человек мог не замечать на себе такого волнующегося взгляда.
» — Горячая кровь. Она вспыльчива!» — вспоминал я сведения о княжне, «выуженные» мною прежде у Татьяны.
Восприятие — это процесс… Динка старалась улыбнуться. Взглянула еще раз пристально на Юрия. Наклонила голову и что-то шептала Татьяне на ухо. Покраснела, выслушав, также шепотом, ответ. Промелькнули и удовольствие на ее лице, и тайная надежда, высветившаяся невольно: по-своему, необъяснимо, капризно.
» — Женщины никогда не отказываются от таких забот?» – веду я мысленно с нею диалог.
Приняв тотчас серьезный, печальный вид, она что-то тихо говорит Татьяне. Я живо представил себе, что она сказала:
— Эти вещи я хотела бы поскорее забыть!
Задумалась. С удивлением взглянула на нас. Я, кажется, начинал понимать ее!..
» — В глазах у тебя выплеснулось темное небо!»
Она отвернулась. На шее у нее нитка бус – обычные прозрачные стекляшки. Легкое наклонение головы и мимолетная улыбка. Восприятие — это, несомненно, процесс…
Неделю назад, убеждая Юрия познакомиться с Динкой, как бы мог я описывать ему красивую городскую женщину? Черноглазая… Симпатичная… Любит вышивать, вяжет быстро и хорошо.
— Сколько ей лет? — вместо ответа спрашивал Юрий. Конечно, здесь была некоторая проблема — Динка была старше его более чем на десять лет; на двадцать четыре годика юриных приходились почти уже тридцать пять динкиных.
— Этот вопрос несущественный в отношении женщин, которые еще не перешагнули черту критического возраста, — пытался я увернуться от вопроса и уже всерьез сердился на несговорчивого напарника. В самом деле, что еще нужно человеку?! Отработал пять денечков в Каменке и уже вечером в пятницу на два выходных дня в Большой город, на воссоединение, так сказать, с главными силами бригады. Приехал, быстренько разместился до понедельника в чудесной гостинице, расположенной на высоком холме и словно парящей над разбросанными внизу в речной долине домами и асфальтированными линиями улиц. Любуйся, не налюбуешься! Красивейшие леса подступают прямо к крылечку. И гуляй… Но только с Динкой! Тут тебе и встречи по полной программе с любимой женщиной на полных два выходных дня, пока в Каменку не прийдется возвращаться. И потом опять, отработал пять дней и новые встречи в милом городе с милой женщиной. Но – только! – с Динкой.
— В чем проблема, — убеждал я его. — Если не понравится она тебе, то тогда я укажу Татьяне подыскать для тебя другую девочку. Но Динка хороша… В этом городе два коренных типа женщин. Ты ведь Татьяну видел? Но только Динка совершенно противоположный тип красавицы. Динка — сама восточная княжна! Чернока, стройна…
— У Татьяны, конечно, есть и помладше подруги, но эта… — продолжал я убеждать Юрия, и в очередной раз расписывал перед ним достоинства местной княжны.
Насчет другой девчонки я Юрию говорил неправду: пригласить на вечер кого-либо моложе Динки сложно было: незамужних подружек у Тани были лишь Динка да Рая, но Рая, я это знал из рассказов о ней, отчаявшись завести себе мужа решила обзавестись ребеночком. Подсунуть Юрия в ситуацию в которой можно было «заполучить» сыночка или дочечку на стороне было бы великой глупостью с моей стороны. И все-таки, отлучки «перестоечными» темными вечерами на свидания с каменскими телефонистками меня беспокоили много больше, чем даже внебрачные дети для него от Раи. Понятное дело, звонить в любое время суток во Фрунзе это хорошо и удобно, но потрепаться с телефонистками можно было бы и по гостиничному телефону, а не ходить невесть куда на встречи с ними… Однако, удержать молодого человека от свиданий с девочками, когда наши командировки были продолжительностью по двадцать-двадцать пять дней, а то бывало и дольше — такое исполнить было практически невозможно.
Дорогого стоило мне уговорить Юрия прийти на встречу с Динкой. Но и уговорить Татьяну организовать такую встречу было не менее сложно. С трудом все сложилось, потому ясно, как я беспокоился о добром начале нынешнего праздничного вечера: помолвка «княжны» — Динки, и Юрия – «горного гостя», «восточного визитера», должна была состояться при любых условиях!
С гулом и звоном Татьяна уронила на пол корзиночку с вилками и ложками и нагнулась подобрать их… Обронить посуду в нужный момент с должным грохотом – большое искусство. От неожиданности возникшего шума я пребольно прикусил себе язык.
Собрав вилки и ложки, Танюша вышла ополоснуть их водой, и через оставленную открытой дверь я наблюдал, как она стройная милая домашняя идет по коридору общежития, до тех пор, пока она не свернула в помещение общей на этом этаже кухни. Она не похожа нисколько на Динку?

ЧАСТЬ II

— К столу, к столу, гости! — призвала Татьяна.
Никто не противился: апперетив был великолепен, но хотелось и закусить, и выпить теперь уже по-настоящему.
Расселись однако же мы странно: я и Юрий оказались по одну сторону стола, наши дамы по другую; Динка — напротив меня, Татьяна — напротив Юрия. Но никто почему-то не придал такой посадке никакого особого значения. Похоже, все были голодны и, главное, обе дамы были заняты Юрием и не обращали на меня ни малейшего внимания.
Татьяна подкладывала Юрию самые лучшие кусочки цыпленка.
— Крылышко любишь, Юрочка? – ворковала Таня. – Или лучше, Дина, положи юноше на тарелочку белого мяса от цыплячьей грудки. Оно вкусней. Попробуй и то, и то Юра.
Динка большой ложкой насыпала Юрию горяченькие рассыпающиеся картофелины.
» — Нельзя быть разиней, — думал я, с изумлением наблюдая происходившее за столом. — Да, это интересно!.. Или танцевавшему с незнакомой женщиной, не без гордости ощутить себя избранником?»
— Сашенька, тебе сегодня водку разливать, не будем Юрия от Дины отвлекать, — вспомнила, наконец-то, и про меня Татьяна. — Наливай в рюмки водочки, будем молодых людей угощать и знакомить.
Запотевшая бутылка с остуженной водкой «обжигала» холодом пальцы и готова была выскочить из моей руки, словно бы сама желала по стопкам разливаться. Эх, замороженная, должна же, — даже обязана! — быть ты хороша.
— Правило нашего застолья Юра, каждый скажет тост и расскажет коротенькую о чем угодно историю, — объясняли девочки Юрию.
— Сашенька, ты первым тост скажи, — предложила Татьяна, подкладывая Юрию на тарелку еще одно птичье крылышко, тогда как Динка подсыпала ему еще картошечки. Обиженный таким невниманием, чистой несправедливостью я произносить тост первым отказался в пользу Юрия.
— Вот Юра, гость дорогой. Приехал он, надо думать, к столу не безмысленный, но с многими словами припасенными. Ему и говорить первым.
Юра слегка растерялся, потом надулся, соображая какие речи перед публикой держать. Он таки вспомнил чудесный тост. И рассказанная после его история была на редкость интересна. Отчаяние мелькнуло в его глазах, когда он выпалил на одном дыхании свой тост, который, надо думать, и задал тон всему дальнейшему застолью.
— Выпьем за то, чтобы столы ломились от изобилия, а кровати — от любви! – сказал просто Юра и ужасно покраснел.
Девчонки переглянулись и дружно похлопали в ладоши; им тост понравился.
Выпили. Стали закусывать.
Похоже Татьяна была все еще в обиде на мой обман. Стоило мне только попытаться открыть рот, как она тут же перебивала меня и тут же предоставляла опять слово Юрию. Надо было смириться и ждать своей очереди поговорить.
— Да, неслыханное упорство, Юра! – кивала головой Дина.
— Времена меняются и налагают на нас множество новых обязательств. – поддакивала Юрию Татьяна.
— Мне очень нравится ваш город, — польщенный множеством внимания к нему, разговорился Юрий. — Мои мама, папа, я и сестренка хотим переехать куда – нибудь на равнину, желательно в крупный город, на большую реку. Дядя обещает нам помощь, он давно на равнине живет и в общественном положении он не последний человек.
— Юра очень выгодный жених, его дядя большой человек, — как бы между прочим обронил я, не поднимая глаз, чтобы не выдать ухмылки, хотя мне хотелось увидеть впечатление девушек от сказанного, но я постарался казаться совсем равнодушным, будто это совсем меня не интересовало. Я старательно обгладывал куриную косточку и с наслаждением вслушивался в хрупкость тишины непродолжительной паузы, наступившей сразу после моих слов. Выгодные женихи в общежитие на Ульяновской являлись не часто.
Юра, докончив поданный ему Татьяной кусочек, уже сам выбрал для себя цыплячью ножку. Все шло спокойно, умеренно и, право, очень уж «аристократично»; и я решился прервать затянувшуюся паузу:
— Я предлагаю рассказ Юрия назвать: «Акт — Преодоление горы».
Динка заерзала на стуле.
Татьяна покосилась на Динку и заметила мне:
— Ты сегодня отчего-то очень сильно поглупел?
Это было слишком! Я хотел было огрызнуться, что это рядом с нею я всегда почему-то становлюсь таким, но передумал и промолчал.
— Почему вы меня каким-то таким горным гостем называете? – беспечно и хмельно улыбаясь поинтересовался Юрий.
Я поспешил объяснить:
— Девчонкам накануне мною было сказано: Юрий из города Фрунзе, там высокие горы.
— Юра расскажи о горах? – спросила Татьяна.
— Но Юрий о горах обещает рассказать позже, — перебил я Татьяну, поскольку все еще был сердит на ее колкое замечание мне. — Он хочет рассказать историю о том, как… как я еще в Каменке ему предлагал с Диной познакомиться.
— Лучше о Каменке, — подала реплику Динка.
— Премьера! Рассказывает Юрий, — закричал я. – Каменская ария горного гостя!
Юрий покраснел. Наверно это от волнения перед сольным выходом на здешнюю маленькую «сцену». Затем он с преувеличенным пылом начал рассказывать. На протяжении всей рассказываемой истории Юра красивой рукой держал стакан с минеральной играющей искристыми пузырьками газа водой.
Я же во время юриного рассказа не стесняясь Татьяны, впившись глазами, разглядывал Динку.

(ВСТАВКА — ПРОДОЛЖЕНИЕ)

ЧАСТЬ III

Время шло. Закончился вечер и наступала ночь. Пора было расходиться.
Горный гость аккуратно сложил салфетку и положил ее на стол слева от тарелки. Татьяна и Динка заметили это и переглянулись.
Я и Татьяна вызвались проводить вторую пару до их комнаты. И, выйдя в конце коридора общежития на лестницу, мы стали подниматься на этаж выше; шли, подобно свадебным шаферам, следом за возвышющимися на две ступеньки горным гостем и его княжной. Глядя на пьяно покащивающееся из стороны в сторону юркино туловище и подрагивающий рядом с ним при каждом шаге крепкий динкин круп, можно было только с завистью додумывать их дальнейшую, надо полагать, счастливую и респектабельную совместную жизнь. Я живо вообразил, как Динка, даже в самую безоблачную погоду с зонтиком в руках, требовательная и капризная, как она каждый вечер будет говорить Юрию:
— Перед сном мы должны прогуляться, любимый!
И я представил спокойного покорно вздыхающего Юрия, склоняющего перед супругой уже начинающую лысеть, но все еще красивую голову.
— Между прочим, шляпа твоей подружки верх безвкусицы, — шепчу я на ухо Татьяне.
Моя любимая возмущенно фыркает, и пожимает плечами, и выразительно крутит пальцем у моего лба.
…Обе пары непреминули воспользоваться случаем совместно осмотреть аппартаменты, предназначенные на эту ночь для сна молодых; надо честно признаться, им достался очень забавный пошарпанный старинный «дом». На стене комнаты общежития, выделенной до утра Динке и Юрию, было написано цветным карандашом: «Чресла мужу даны, а лоно жене».
Я хотел засмеяться, но Татьяна пребольно ткнула меня в бок.
— Молодожены должны быть одни! – шепнула мне Таня и мы неслышно на цыпочках покинули счастливцев.
Вскоре я и Татьяна вернулись «к себе»; в комнате выкупленной у комендатши общежития до завтрашнеего утра мы быстро разделись и, поеживаясь, улеглись в холодную постель.
— Танюша, мы лишку выпили?
— Спи миленький, к утру ты проспишься! — откликнулась она.
— Мне завтра на работу обязательно.
— Я разбужу. Домой пораньше сбегаю, быстро что-нибудь приготовлю горяченькое и принесу.
— Мне Динка сниться будет, — ухмыльнулся я.
— Ничего, пока ты будешь спать я тебе на лоб буду дуть. И тогда тебе я буду сниться.
— А сейчас Юрка вокруг нее кругами так и ходит…
— Он не ходит, она в постели лежит рядом с ним и обнимает его. Спи, не мучайся так, миленький, а то я завтра с тобою даже разговаривать не стану.
— Сегодня полнолуние? Нет?.. Или выгляни в окно?
— Засыпай. Спи уже, — баюкает меня Татьяна.
И так хорошо она баюкает.
…Тогда, в ту ночь, когда ночевали мы у Динки, была полная ясная луна на чистом морозном небе. И снопами серебряного света лилась она в окна динкиной квартиры; не были для нее преградой и светлые льняные шторы. Было, как днем, все видно…
Вспоминается, в два часа ночи я стал собираться в туалет.
— Мы ведь в гостях, — возмущалась шепотом Татьяна. – Что если тебя динкины родители увидят?
— Я буду осторожен, — отбивался я, разыскивая в тряпичном ворохе посреди комнаты свою одежду.
…Динка — женщина с прекрасным лицом и голосом!
А что делала волшебница Дина в это же самое время? Элексир по имени «Любовный напиток» действовал и на нее!.. В соседней комнате, где на диване она постелила себе простыни, вершилось лунное пиршество. Это я сразу понял, едва только на цыпочках выбрался из спальни в зал. Луна вливалась в незашторенное в этой комнате окно рекой и притекала уже к самому динкиному ложу, начав с низу от пола на него взбираться; девица спала, прикрытая одеялом лишь до пояса, лежа спиной ко мне а лицом к спинке дивана, только в легкой без рукавов открытой на шее глубоким вырезом светлой сорочке. У того края дивана, где на подушке покоилась голова спящей, находился выход в прихожую. Двери на нем не было и из его темного «зева» в комнату приглушенно влетали отдаленные звуки грозного мужского храпа.
» — Ничего себе! » — прислушивался я с опаской к этим «мелодиям» и осторожно, стараясь не скрипеть половицами, двигался к ужасающему темному проему.
» — Уж, не дочь ли самого дракона она? » – подумал я о Динке, в то время когда храп ее отца стал походить уже и вовсе на рассерженное львиное рычание.
Выглянув в прихожую, я увидел открытую дверь в родительское помещение и там изголовье широкой кровати. Дальше идти я уже не посмел и быстро вернулся в динкину спальню к Тане.
— Я решил потерпеть, — сообщил я, забираясь под одеяло на мягкие перины вкусно пахнущей девичьей постели. Женщины Большого города исповедовали культ чистого накрахмаленного хрустящего белья.
Ушли мы также, как и пришли, крадучись; потихоньку выскользнули из квартиры в половине пятого, когда одетая в тоненький халатик Динка открыла замки на входе и прикрыла дверь в комнату родителей. Луна светила уже спрятавшись за крышами соседних домов.

Рано утром Татьяна поднялась первой, выбралась из теплой постельки в лютую осеннюю стужу комнаты, стала одеваться. Я, почувствовав себя одиноко, тоже проснулся.
— Ах, Таня, подойди к кровати, пожалуйста! Я все равно уже не усну, я столько думаю, а голова у меня раскалывается…
— Ай, ай! Это не хорошо. Не хочешь же ты прийти на работу усталым и сонным.
— К чертям работу!
— Не говори так на свою работу, она тебя кормит, там твои сослуживцы и друзья…
— Кроме тебя у меня никого нет.
Мелким, почти воздушным шагом она подбежала к моей кровати… достала носовой платок и вытерла с губ помаду… наклонилась… положила прохладную ладонь мне на лоб… долго поцеловала.
— Спасибо, Таня! Как мне приятно! Вот здесь, на кровати, посиди немного со мной, моя хорошенькая, и не думай о завтрашнем дне.
— Просыпайся, день завтрашний уже превратился в день сегодняшний.
Таня уселась на краешек кровати и положила мне на голову полотенце, смоченное оставшейся с вечера в бутылке минеральной водой.
— С каких гор Юрий?
— С Тянь-Шаньских, но, возможно, хотя он и врет сам того не зная, возможно он с самого Гиндукуша! так и скажи Динке — горный гость гиндукушский желал бы познакомиться с нею и кто знает? к ней посвататься? ах, да, они уже познакомились. Он ей покажется милым простосердечным добрым.
— Динка стала в последнее время строже, честолюбивее и, как ни странно, весело настроена.
— Перемени мне пожалуйста компресс.
— Она станет снова замужней дамой и не будет прозябать на положении разведенной вдовы…
— О-ощ! Она вдова?!
— Это я ее так раньше дразнила, когда ее посещала меланхолия… А когда она станет его женой, то сумеет подстегнуть его честолюбие и позаботится о том, чтобы он преуспевал и не жалел своих сил, чтобы ей не пришлось краснеть за него.
Я с тоскою и головной болью разглядывал — на стенке у изголовья надпись, которую я нацарапал вчера вечером, перед тем как заснуть:
ЧЕРНЫ ОЧИ = ПИР.
— Таня, жизнь ведь ужасно серьезная штука.
— Если окажется, что он ей не мил… И речь собственно идет не о счастье… Она вступит в этот брак, чтобы спокойно и трезво загладить…
— Танюша, как я пьян! Позволь поправить тебя, Динке кажется, что она не мила горному гостю, так?
— Не так. Именно он ей почему-то еще вчера был не мил. Она говорила, когда мы были на кухне, что давно забытые чувства вновь охватили ее. Накануне ей снился сон, она и он (она не разглядела его лица) в ЗАГСе. Ее загадочная красота контрастировала… Ай, что ты! Перестань щипаться… Густо-лиловый цвет ее свадебного платья…
— До чего же ты сегодня хороша! Утренне хороша!
— …и после они решают совершить поездку и закусить в ресторане…
— Я тоже хочу закусить и завтракать.
— Представляешь, вот они едут. Среди вольной природы. Шоссе. Поля, луга, рощи, села…
— Какие еще села? Они ведь в ресторан поехали. Я тоже хочу завтракать. Яичницу и много минеральной воды… Или рассолу? У тебя дома нет рассолу? Что? Откуда Юрий? Я уже говорил. Вообще-то, он утверждает, что с Тянь-Шаня. Но возможно он лукавит и он с самого Гиндукуша! А-а! Из какого города? Он живет с мамой, своей сестричкой и папочкой в городе Фрунзе на улице….
— Забыл? Хорошо, хорошо! Лежи вспоминай, а я быстренько сбегаю домой и тут же с яичницей обратно. Положи полотенце на лоб. Так будет легче.
— Танюша в куртке книжечка. Почитай мне, любимая.
— Любое?
— Открывай страничку наугад.
Татьяна достала из моей куртки книжечку, прочла стихотворение и исчезла за дверью.

* * *

Я пригвожден к трактирной стойке.
Я пьян давно. Мне всё — равно.
Вон счастие мое — на тройке
В сребристый дым унесено…

Летит на тройке, потонуло
В снегу времен, в дали веков…
И только душу захлестнуло
Сребристой мглой из-под подков…

В глухую темень искры мечет,
От искр всю ночь, всю ночь светло…
Бубенчик под дугой лепечет
О том, что счастие прошло…

И только сбруя золотая
Всю ночь видна… Всю ночь слышна…
А ты, душа… душа глухая…
Пьяным пьяна… пьяным пьяна…

Что за сила заставила меня открыть глаза?.. В комнате под потолком ярко горела электрическая лампочка. Рядом со мной, на другой кровати, что стояла у противоположной стены, сидела, забравшись с ногами на постель, и смотрела на меня внимательно не мигая Динка. Оказалось замок двери в комнату не был Танечкой закрыт на ключ?! Ах, как все сложно и запутано!
Перепуганный, я натянул на голову простыню и, подобно ребенку, спрятался под ней. Мне стыдно было за свое лицо, помятое сном и великим похмельем. Но одновременно из под короткой простыни обнажились выше щиколоток ступни моих ног, и их уже никак нельзя было скрыть. Со стороны должно быть все выглядело очень смешно?
Ни в комнате, ни из коридора общежития – ни звука! В пространстве, от которого я отгородился, стояла напряженная тишина; казалось, важная эмоция выпала и застряла там в нем, повисла, запутавшись в неких незримых веревках, протягивающихся от человека к человеку. Не в силах больше выдержать испытания безмолвием, неизвестностью, томимый неизбежностью, я приподнял край простыни.
Колени Динки были тверды и похожи на два больших яблока, выкатывающихся из под складок нарядного платья. Я украдко увидел лицо Динки, теперь освещенное мне с другой стороны. Голова Динки была теперь повернута ко мне в профиль; что то в дальнем конце комнаты привлекало ее внимание.
» — Появилась чудная Дина… Аплодисменты истощаются, крики восторга слабеют. Что это? Отчего это? Увы, от непостоянства человеческой натуры… А представляете, накануне госпожа Дина привела в восторг всю доморощенную аристократию! »
Лицо ее успокоилось и посветлело. Она вчера была так взволнована. Теперь, неужели, на нем разочарование?
» — Как легко быть обманутым и как легко всему верить, — думал я, выглядывая Динку. – Но многие женщины живут в придуманном ими мире бумажных цветов».
Дина все видела! Она сделала едва заметное движение в мою сторону и с легкой усмешкой посмотрела на меня подсматривающего из под простыни.
— Твоя книга, Саша?
» — Зачем, ох, зачем она меня об этом спрашивает?»;; — думал я, стремясь понять вопрос. Я опустил простыню до середины шеи. И неудомевая глядел на Динку.
— Таня ее мне читает иногда. Прочти и ты что-нибудь?
Долго, — так долго! — молчала Динка; наконец она взяла в руки книжечку, для чего-то оставленную Таней на той кровати, на которую и присела почему-то туземная княжна, метнула на меня взгляд своих глубоких темных глаз и быстро с открытого наугад листа прочитала:

Простерши руку в полумглу;
……………………
Цветок роняет на полу.

И захлопнула книжечку! Придавая лицу строгое выражение, она задвигалась; потом опустила ноги с кровати, брови ее сдвинулись; потом вскочила, щеки ее пылали. С глубоким изумлением смотрел я на нее. У меня кружилась моя хмельная голова. И чтобы от этого уж совсем не потерять сознание, я про себя начал произносить без смысла и без выражения фразы: «Динка бровью тонка. Динка чертовка. Динка плутовка. Динка стройна, тверда телом. Динке палец в рот не клади».
Дина раздвинула шторы на окнах и, щелкнув выключателем, потушила электрическую лампочку под потолком. Утренняя мгла еще стояла над Большим городом и нехотя вливалась блеклость с городских улиц в комнату.
» — А хороша она! Даже в свете серого пасмурного утра славна!»
Дина взяла со стола стакан с водой и прошла в глубь комнаты и оказалось, что где-то там находился Юрий.
Вскоре в коридоре общежития я услышал и сразу узнал спешащие татьянины шаги.
— Как изволили почивать, молодые люди, — войдя в комнату, с порога защебетала моя веселая птичка, задала напрямик вопрос жениху и невесте.
Татьяна звонко чмокнула в щеку свою питомицу и тепло пропела:
— Будь счастлива, милое дитя мое!
Отошла с Динкой к дверям. Прижавшись друг к дружке лбами, они пошептались. Потом вышли в коридор.
— Как чувствуешь себя, Юра? — спросил я напарника. И поискал глазами вокруг свою одежду, желая, пока дамочки вышли, одеться; но так и не увидел ее. — Похмелить?
Донесшийся из угла лишь стон выразительно означал однозначный ответ. Бедный мальчишка. Молодежь… Не догадался, не доглядел я за ним! Я приподнялся с постели. На кровати в углу комнаты, уткнувшись головой в подушку, лежал Юра: такой всегда мужественный и бодрый, прожигатель молодой свободной жизни, застенчивый мальчишка в телефонных разговорах с каменскими телефонистками и интересный нахал еще в начале вчерашнего вечера. Что делает с людьми водка! Я осторожно потрогал свою больную голову. Она, эта моя никудышняя голова вчера должна была подумать, что за последствия последует для юноши после приема того спиртосодержащего коктейля из аперитива, водки, пива и газированной минеральной воды, который и таких как я закаленных бойцов запросто повалит навзничь. Вдобавок, если явиться сегодня с утра на работу вместе с Юрием, то мне и иного рода последствий не избежать — неприятного разговора с начальником нашей бригады будет не миновать, его не проведешь, уж он то сразу догадается, что я нарушил запрет никогда не подпускать к выпивкам молодого мальчишку. Беда!.. Хлипка молодежь нынче. Хлипка.
— Ты на работу сегодня не появляйся, Юра. Езжай сейчас прямо в гостиницу, отоспись. На такси деньги есть?
— Есть.
— Как ночь прошла? Понравилась? Жгучая женщина!
— Не знаю, — мнется Юрий.
— С Динкой в гостиницу поезжай, — подаю я совет напарнику. – Никого не будет. Все наши до позднего вечера с работы не уйдут. Нужно к понедельнику много аппаратуры к вывозу на объекты подготовить. Тебе и Динке никто не будет мешать. Утром часов в десять сходите в ресторан, позавтракаете. А начальнику что сказать про тебя, я придумаю.
На удивление Юрий молчит и не произносит ни да, ни нет.
— Дина, возьмешь такси, отвезешь Юрия в гостиницу? — спросил я, когда обе наши девицы вернулись в комнату.
— Отвезу, — кивнула головой Динка.
И вскоре она и Юра уходят.
Утренняя мгла еще стояла над городом.
— Дина разочарована! — сокрушенно объявила с порога, вернувшись после проводов молодоженов, Таня.
— И ничего не поделать, — бормотал я, ежась, натягивая на себя остывшую за ночь в холодной комнате одежду.
Поглощая яичницу и запивая ее бутылочным квасом, я глупо шутил:
— Приглашений разостлано было очень немного.
Татьяна не обращала внимания.
— От свадебного путешествия новобрачные отказались.
Татьяна подложила мне еще яичницы.
— Обряд венчания происходил в присутствии только близких друзей.
Татьяна была выдержана и не реагировала на мой юмор.
— Нет ли у Динки на плече родинки?
— Есть, но только она у нее на животе.
— Да, ну?! А откуда ты знаешь?
— В бане вместе были.
— А что…
— Еще одно слово о Динке, и я тебя загрызу, — рассвирипела Татьяна.
Я чуть яичницей не подавился, но осторожно продолжил…
— Вступят в брак уже только там, на небесах, и, конечно, каждый сам по себе.
— Как это? Сам по себе… — удивилась Татьяна.
И она решилась и рассказала, что у Динки практически ничего и не было. Юра так напился… У него с Динкой получился секс в четыре руки.
— Будто мы не напились… У нас в эту ночь вообще ничего не было, даже в четыре руки. Сразу и уснули.
— А Динка то об этом не знает!
Мне пора было на работу. Я поцеловал Таню и побежал из общежития на автобусную остановку. Таня еще задержалась, чтобы отдать ключи от комнат дежурной.

— Динка тебе привет передает, — сказала Татьяна, когда в следующую пятницу я, вернувшись из Каменки, вновь встретился с моей любимой.
Потом порывшись в сумочке она достала сверток.
— А это комендант общежития твою книгу возвращает.
Книжка, которую я позабыл на той кровати, где сидела Динка, была завернута в газету. В ту самую газету. Та самая передовица. Я снова подсаживаюсь к свету и читаю статью — дифирамб первому и единственному президенту той страны, которой уже скоро год как не стало. Позже замечаю, что в книжечке, которую мне возвратили, сделана закладка тонкой длинной волосинкой. Мне любопытно, что же читала комендант рабочего общежития. Я открываю книгу на отмеченной странице.

* * *

Где отдается в длинных залах
Безумных троек тихий лёт,
Где вина теплятся в бокалах, —
Там возникает хоровод.

Шурша, звеня, виясь, белея,
Идут по медленным кругам;
И скрипки, тая и слабея,
Сдаются бешеным смычкам.

Одна выходит прочь из круга,
Простерши руку в полумглу;
Избрав назначенного друга,
Цветок роняет на полу.

Не поднимай цветка: в нем сладость
Забвенья всех прошедших дней,
И вся неистовая радость
Грядущей гибели твоей!..

Там всё — игра огня и рока,
И только в горький час обид
Из невозвратного далёка
Печальный ангел просквозит…

Динка и Юрий в том 1992 году больше не встречались. А дальше не знаю, потому что вскоре, через два месяца, мне пришлось уволиться из фирмы, в командировки я больше уже не ездил и в Большом городе более не бывал.

02.03.2008 г.

ред. 23.03.2008 г.