Пустошь

Этот день не предвещал ничего дурного, я как обычно прогуливался по цветущему парку, и любезно помогал дамам с колясками, всякого рода незначительными проявлениями своей воспитанности. Мимо пробегали дети постарше пяти лет и, падая в сочную траву, хвалились размерами заработанных царапин. Гордые псы разнообразных мастей и пород деловито обходили мою надоедливую персону и осуждающе разглядывали маленьких детей, так никчемно тративших силы на растягивание маминых юбок. Запах майского воскресного утра отражался на моем лице блаженной улыбкой, оттого-то я, постукивая тросточкой по гладко выстеленному тротуару, нередко посещал этот благоухающий участок давно зачерненной земли. Как всегда я направлялся к своей лавочке, весьма удобно расположенной под деревом белой сирени. Она часто пустовала, отгоняя от себя желающих присесть всякого рода жучками, маячащими у носа на пути к сладким листикам растения, конечно же, в основном боялись их дамы с детьми, но оттого-то, что в большинстве своем только они и посещали парк, я, к своему восхищению, всегда находил излюбленное место пустующим. Весеннее солнце еще не пекло, но уже нагревало холодные плечи, я же запасливо брал с собой зонт. Ко всему вдобавок, дни такого препровождения не проходили впустую: бывало я знакомился со странными и интересными людьми, узнавая столько нового, что, казалось, прожитые мной годы нахально врали о разного рода вещах. Нередко я приносил с собой в парк и книгу, погружаясь в успокаивающее чтение, которое я заканчивал только лишь с закатом. Бывало, вычитывая что-то стоящее, я пересказывал это подсевшим ко мне людям и те, как всегда с интересом дослушивая до конца, не верили в свое несчастье расстаться со мной, а зачастую я и самому себе не отказывал в переосмыслении интересных историй. Наконец подойдя к лавке, я стряхнул с нее лепестки сирени, только которые на ней пока и лежали. Затем, аккуратно присев на самый край, немного поерзал и замер, найдя так необходимый «консенсус». После, положив зонт рядом, в связи его необходимости, и так укрытый прохладной тенью сирени я, как обычно, закинул ногу на ногу и достал из внутреннего кармана пиджака маленькую потрепанную книжку, дальше вынул мятый фантик конфеты, служивший закладкой, и погрузился в недра писательской мысли. Блаженный запах сирени умилял мою душу. Где-то за ухом жужжал шмель, а под ногами скакали голодные воробьи.
Неподалеку за спиной, где милым чугунным заборчиком кончался парк, и даже чуть дальше через улочку уже красовались дряблые сталинки, а между ними прозябала старенькая аптека с громадными часами в витрине, бой которых и оповещал меня о невозвратно уходящем времени. Сам аптекарь, милейшей души человек, весьма, как мне кажется, разумно проводил свой обеденный час на лавочке, противоположной мне, и, неторопливо вынимая из своего сморщенного годами рыжего кейса любовно завернутые в газету продукты, трапезничал, подкармливая голубей опрокинутыми на брюки крошками хлеба. В свои пятьдесят с хвостиком он не казался солидным мужчиной. Общаться с ним доводилось мне не так часто, лишь изредка совпадало перекинуться мнениями, но за тот короткий срок у меня сложилось о нем приятное впечатление. Его годами наигранная за прилавком аптеки интеллигентность и не всегда уместный ор являлись какими-то неизбежно связующими с несостоявшейся жизнью. Но, несмотря на то, он, одаренный на скупое молчание и вежливые шутки, всегда вызывал уважение. Однажды, как все тогда считали, одно из проданных им лекарств, якобы отпущенное без рецепта, убило пожилую леди, приезжали блюстители порядка и все казалось очень печальным. Тогда аптекарь плакал, как ребенок, даже не разобравшись, что таких медикаментов у него и нет, но после выяснилось, что были перепутаны две схожие по названию аптеки и тяжелый груз ответственности спал с его немощных плеч, а он еще несколько недель, как все тогда шутили «рыдал в своей постели», не снимая замка со своего лекарственного насеста. Я всегда здоровался с ним, как только встречал, и широко улыбаясь, протягивал руку, он как-то испуганно кидал на нее взгляд и несильно пожимал ладонь. В его лице было что-то очень интересное, большой нос и маленькие прищуренные глаза, серенький рот с пожеванными губами и зачесанные на бок волосы, с каким-то ледяным пробором великолепно подчеркивали эту эксцентричную натуру. Роста он был небольшого, но душа его, как почему-то не переставало казаться, не имела краев. Всякий раз, ненадолго выходя из аптеки, он не снимал нарукавников и белого рабочего фартука, словно боясь оставить с ними своей заинтересованности в распространении пахучих снадобий. Ни имени его, ни точного возраста я, увы, не знал, только это и ни к чему, все в округе так его и звали «аптекарь».
Захаживала в парк и еще одна не менее интересная персона. Это старичок с весьма выраженным культурным диалектом. Он так же не мог похвастаться высоким ростом, но, всегда опрятный и с наивной улыбкой на лице, выделялся среди даже самых больших. В его коротенькой ручонке всегда гремела доска с шахматами, однако, не так часто находились желающие лавировать против него пешками на клетчатой «арене». Когда же оказывалось, что любители логически игр оставляли его в одиночестве, он, ни минуты не теряясь, все же расставлял деревянных «Их величество» и «подданных», а затем, кряхтя, пересаживаясь от одного края доски к другому, оппонировал сам себе. В те же редкие случаи, когда все-таки доводилось сыграть как следует, боясь не успеть, он с детской веселостью выбирал черные фигурки, радостно потирая ладони от отсутствия противоречий. Однажды он и мне предлагал потягаться, но я как-то откланялся. Со своей глупой наивностью, он, казалось, в жизни не огорчался сильнее, чем когда черный король падал «замертво», и оттого, даже соперничая с самим собой, явно подыгрывал превосходительству этого мрачного цвета, все с тем же ребячеством расплываясь в улыбке при сокрушительном поражении белой гвардии. О нем ходили разные слухи, но все они казались придуманными, только один почему-то мнился мне
истинным. Говорили, что как-то раз он прыгал с моста в надежде умереть, но сам же в испуге тогда и выплыл. Не могу сказать почему, но, даже не зная сего человека, это казалось мне таким похожим на него, и пусть так оно и было, все же «шахматист», как о нем выражались, представлялся весьма жизнелюбивой личностью, а меня вовсе и не интересовало, что могло подтолкнуть его на такой бездумный поступок. Жизнь полна…
Запах утренней свежести уже исхудал, а солнце только раскочегарилось, на часах полдень. Я приостановил читательский процесс, и, потянувшись, отложил в сторону уже чуть надоевшую книгу. Рядом со мной сидела, ветшая старушонка, укутанная в меховой платок, я и не заметил как она подсела. Старушка сидела как-то странно наклонив туловище к земле, и дрожащей исхудалой рукой степенно ссыпала на землю окаменевшие кусочки ржаного хлеба, тут же скакали надоедливые птицы, отбивая их друг у друга. Мимо пробежал какой-то малыш и птахи взмылись в небо. Старушонка, как бы этого и не заметив, продолжала стряхивать хлеб, но птицы больше не вернулись. Так продолжалось еще недолго. Мое молчание касательно ее казалось неприличным, в связи с насмешками прохожих, ничуть не мешкая, я наклонился к ней, и жалостливо положив руку на немощную спину, без того в жаркую пору согретую теплой накидкой, произнес:
-Извините, но птицы уже улетели.
-Не ходи сегодня через мост, — прохрипела старушка, и с трудом привстав, ушла.
Я скривил лицо в гримасе удивления, и чуть проследив за ее хромой походкой, вновь откинулся в удобное расположение. Не могу сказать, что меня поразило ее поведение, но как-то странно все это.
День плыл, унося с собой нещадное время. Дунул слабый ветер и книга, до сих пор лежащая раскрытой, зашумела желтыми листками, я захлопнул ее и спрятал обратно в карман. Слова старухи не переставали терзать меня. По дороге в парк, и соответственно иначе, я и вправду всегда проходил по маленькому мрачному мостику. Он грубой невзрачной массою свисал над протокой. Пройти по нему для меня означало сберечь немного времени, я мог добраться до дому и другим, но чуть большем путем. Откуда же старушка узнала о том, что я и на деле хожу через мост, и с чего мне не стоило на нем появляться — оставалось неизведанным.
Сегодняшний «расклад» и вправду не скупился на жар. Я еще немного почитал, но ближе к трем не вытерпел, и, стерев со лба пот, направился к дому. Как ни странно, но сегодня я не видел «шахматиста», его пора приходит где-то к часу времени, «аптекаря» же встретить я и не надеялся, на календаре красный день. Выйдя из парка, я ускорил ход. Солнце же продолжало припекать. Казалось, что все плывет, в глазах побелело, я почувствовал слабость, и еще раз провел платком по лбу. Вскоре добравшись до моста, я остановился и, вспомнив слова старухи, окунулся в смятение. Безусловно, бредовым было бы послушать ее, но что-то меня тревожило. Под мостом плескалась прохладная вода, и сам он в тени нагроможденных захолустий, манил своей свежестью. Недолгое время потратив на размышления, я плюнул и перешел через пыльный мост. Затем остановился и окинул взглядом прилегающие территории. Все как всегда.
Вскоре я оказался дома. Маленькая хмурая однокомнатная квартирка и являлась моим скромным очагом. Окна ее выходили в колодец двора. Постоянный гам с улицы иногда затихал только при отблеске синих мигалок. Пожелтевшая со временем рама рассохлась и растолстела в щелях, оттого по ночам нередко приходилось наслаждаться баханьем подъездных дверей. Скверный райончик. Кроме меня, практически здесь никого никогда и не было. Не люблю гостей.
Голова продолжала раскалываться. Приняв таблетку, я скорчил гримасу вследствие ее горечи и тут же запил холерной водой из-под крана. После смочил небольшую тряпочку той же ледяной водой и, улегшись в кровать, положил ее на голову.
На утро, с удовольствием проспавший весь прошедший день и ночь, я почувствовал себя значительно лучше. Бодро вскочив с постели, я подошел к окну и, потянувшись, расплылся в счастливой улыбке. Сначала взглянул, как какая-то дама развешивала во дворе белье в домашнем пестром халате и тапочках, отпихивая нагой резвящуюся маленькую собачку неизвестной породы, так и норовящей юркнуть в белоснежный занавес стиранных покрывал. После я поднял взгляд к небу и, щурясь, взглянул на солнце, оно растекалось по небу ярко-желтым пятном, разделяя свое тепло с округой.
Через миг я уже спускался гордой походкой по лестнице своего пропахшего плесенью подъезда. Какая-то скудная лампочка небрежно свисала у самого его выхода и озаряла тусклым светом лишь только свои очертания. Наконец выйдя, я приостановился и вдохнул желанную свежесть. Затем вновь сошел с места, и, не спеша, побрел к излюбленному парку.
Вскоре я сидел на своей лавочке и как обычно перелистывал наскучившую книгу. Этот день был всего лишь одним из сотен других. Старухи той я больше не видел, да и видеть мне ее было незачем. «Аптекарь» же вновь, как и каждый другой будничный день, небрежно запихивал в рот приевшийся обед, а «шахматист» опять приставал к прохожим со своими королями, забавно подскакивая при согласных кивках.
Сколько всего уходит впустую. Принимать близко к сердцу — значит бояться. Не стоит печалиться дурным, и страшиться неизведанного. В этом мире все предельно просто, нет ничего, что могло бы называться вечным. Все впустую. Жизнь не похожа на сказку. Жизнь не придумана.