Картинки из прошлого
Память так хитро устроена, что плохое забывается быстрее хорошего. Поэтому, когда мы вспоминаем детство, каким бы трудным оно ни было, память нам рисует одни только светлые и яркие картинки.
Картинка третья. Лодка
Кто из мальчишек, в то время живущих на Волге, не мечтал иметь собственную лодку! И мы мечтали с самых первых дней, когда мать забрала нас после третьего класса из детского дома, и мы поселились на самом берегу Волги. Частенько, сидя с удочками на берегу и наблюдая, как по всей глади реки плывёт подраненная или оглушённая на ГЭС рыба, мы мечтали: вот была бы у нас лодка, мы за полчаса ведро рыбы насобирали бы.
И в следующие годы летней порой рано утром, когда солнце только показывается из-за горизонта, мы с бидончиком бродили вдоль берега и сачком ловили оглушенную, но ещё живую рыбу, за ночь прибитую к берегу. И видели, как по реке плывут лещи, щуки и стерляди, а чайки и коршуны, пикируя сверху, выхватывают из воды огромную рыбину и с трудом улетают, тащя завтрак своим птенцам.
Мы мечтали: вот если бы у нас была лодка! А тут ещё обещание, данное матери. И мы с братом решили: будем строить лодку. Мы с братом — близнецы, нам по четырнадцать лет, мы заканчиваем седьмой класс.
Итак, решено: будем делать двухпарку — лодку с двумя парами вёсел. У нас всего всегда было поровну, одинаково, и грести мы будем оба. И из чего же нам её делать? Из досок, разумеется. А где взять? Купить? Исключено, семейный бюджет мы твёрдо решили не трогать. Тем более что этой зимой мать купила нам по паре лыж, которые мы в течение месяца успешно поломали, катаясь по склонам Жигулевских гор, поросших лесом.
Первой мыслью было попробовать заработать. Но где?
Официально использовать детский труд запрещалось законом. И кто-то должен был пойти на нарушение. Мы попробовали договориться с прорабом на стройке.
Поначалу он нам понравился. Так доброжелательно и подробно расспрашивал, зачем нам деньги, а потом — зачем доски.
Но узнав, что нам нужно двенадцать досок для постройки лодки, он обложил нас такой данью, что мы за эти доски должны были работать месяца полтора. И ещё поставил условия, что денег он нам не заплатит, а отдаст досками, и забирать мы их должны будем ночью, чтобы никто не видел. Так это нам проще было их просто украсть, решили мы. За истечением срока давности уже можно признаться: это мы и сделали.
Озабоченный высокой моралью читатель, наверное, скажет: «Нашёл, о чем писать, и стоит ли?!» Сейчас, с позиции своего образования и воспитания, я тоже осуждаю наше детское решение. Но что было делать нам, бывшим детдомовцам, которым старшие товарищи внушили три основных правила поведения в любых жизненных cитуациях: не верь, не бойся, не проси?
Как раз в это время у нас в посёлке одновременно заканчивалось строительство двух крупных объектов. Дом престарелых и ветеранов труда и Интернат-профилакторий для детей с подозрением на туберкулёз. Дом престарелых строился неподалёку, метрах в трёхста от нашего дома, и дорога к нему шла через пустырь. А интернат был далеко, и дорога от него проходила через посёлок. А если огибать посёлок, то ещё на три километра дальше.
И тут, и там шли отделочные работы, стелились полы, строились леса и настилы. Досок на оба объекта навезли горы. Доски разной ширины и толщины и шестиметровой длины. Длина как раз как надо.
По нашим расчётам и чертежам, которые мы сделали с помощью журнала «Техника молодёжи», нам требовалось двенадцать досок. По три на каждый борт, четыре на днище и оставшиеся две на корму и скамеечки (по одной на каждого гребца, на нос и корму).
Доски мы воровали по ночам. Начали с ближайшей стройки. Не знаю уж, где в это время были сторожа, да и были ли они вообще, но первые десять досок мы утащили благополучно и даже решили украсть ещё четыре (две про запас). Но на одиннадцатой мы чуть не попались. Или на стройке заметили, что доски стали пропадать, или мы, осмелев, слишком громко ворочали доски в куче, выбирая доску, чтобы было поменьше сучков, но нас заметили и устроили за нами погоню. Сторож крикнул, чтобы нас испугать, и мы, выбрав к тому моменту нужную доску, бросились с ней удирать. Побоявшись в одиночку преследовать воров и не разглядев в темноте, что мы всего лишь пацаны, сторож побежал за подмогой. А мы, предвидя погоню, помчались не в направлении дома, а через дорогу в лес. В лесу в апреле по оврагам ещё лежит снег. Добежав до оврага метрах в ста от дороги, мы закопали доску в снегу и, сделав большой крюк по лесу, вернулись домой. Ночью в лес преследователи заходить побоялись. Но нас всё-таки это напугало, пришлось сделать перерыв. Через несколько дней мы сходили в тот овраг, но доски там уже не было. Кто-то нашёл её по нашим следам и забрал.
Последние две доски мы стащили от строящегося интерната. Далеко за полночь волокли сразу две доски прямо по улицам посёлка. Просто чудом нас никто не остановил! От запасных двух досок пришлось отказаться. Рисковать добытыми досками и всем замыслом не хотелось. На заготовку досок ушёл почти весь апрель.
Но вот материал готов, можно приступать к работе. Каждую доску предстояло острогать ручным рубанком с двух сторон и обтесать с обеих сторон топором до нужной ширины.
Ну, работать топором и рубанком мы к тому времени уже научились на школьных уроках труда. Но была одна помеха, которая сильно замедляла работу. Дело в том, что мы заканчивали седьмой класс. А в России в ту пору было обязательное семилетнее образование, и седьмой класс был выпускным. Хотя мы и решили, что будем учиться в школе до десятого класса, экзамены сдавать мы всё равно были обязаны. Пришлось совмещать строительство лодки с подготовкой и сдачей экзаменов.
День перед каждым экзаменом мы посвящали подготовке, а остальное время строгали и тесали. Намучились изрядно, обгорели на солнышке. Ведь на дворе май месяц!
Не помню сейчас, какие экзамены пришлось сдавать, только помню, что обошлось без троек.
К концу мая доски в основном были готовы. Кстати, всё-таки пришлось добыть ещё две доски. Оказалось, что не из чего было делать две пары вёсел и слани. Слани — это такие решётки, которые кладут на дно лодки, чтобы не мочить ноги, если в лодку попадёт немного воды. Набор шпангоутов — рёбер, к которым прибиваются доски бортов и днища — мы заготовили ещё зимой.
На сборку лодки мы потратили неделю. Не подумайте, что мы в четырнадцать лет были такими продвинутыми корабелами: лодку мы собирали под руководством дяди — старшего брата матери.
А потом ещё неделю доделывали. Осмолили, сделали уключины вёсел, закрепили скамейки, и ещё много чего по мелочам. И вот в середине июня мы спустили лодку на воду и открыли навигацию.
Лодка распахнула нам новый мир! В пору нашей юности обжит и заселён был лишь правый берег Волги. Здесь были нефтепромыслы, шоссе, посёлки нефтяников, карьер и известковый завод. А противоположный берег был совершенно пустым. Это сейчас он застроен дачами и профилакториями, да ежегодно проводится Грушинский фестиваль авторской песни, и останавливается электричка, идущая до Самары.
А тогда попасть на другой берег было равносильно путешествию на край света. Там были протоки, заселённые утками и цаплями. Огромные деревья были усыпаны гнёздами коршунов, которые растили своих птенцов подальше от людских глаз. Там были озёра, полные золотистых карасиков, жёлтых кувшинок и белых лилий. Там были заливные луга, заросшие лекарственными травами, щавелем и мятой. О лекарственных травах мы узнали потом, когда свозили на тот берег дядю, под руководством которого строили лодку. Он, кроме всего прочего, был знахарем, лечившим людей травами.
А ещё, как раз напротив нашего посёлка, на середине Волги был остров. Сплошной песчаный пляж километра четыре в длину и метров триста в ширину. Лодка открыла нам дорогу и туда.
В то первое лето мы дома практически и не жили. Только ночевали. Каждое утро, если мать не успевала озадачить нас работой по даче, мы, захватив кое-какой еды, на целый день уплывали за Волгу. Мир, созданный воображением под влиянием Киплинга, Фенимора Купера, Марка Твена, а в последствии, Джека Лондона и Жака Кусто, обрёл реальность. Это был наш мир, только наш и ничей больше. В реальном мире нам было не совсем уютно.
Клеймо бывших детдомовцев наложило отпечаток на отношение к нам окружающих. Родители одноклассников запрещали своим чадам с нами дружить. И в друзьях у нас были такие же, как и мы, полубеспризорные сорванцы, полностью лишённые родительского контроля. Взрослые относились к нам подозрительно и с опаской, как бы оберегая свой мир от нас. Мы это чувствовали и росли диковатыми и независимыми. И только книги убеждали нас, что есть другой мир, полный доброты и любви, и только от нас зависит, станем ли мы достойными его.
А там, за Волгой, мы чувствовали себя Робинзонами, первооткрывателями новых земель. Мы отдыхали, когда уставали, ели, что могли найти или поймать на удочку, купались и загорали, нисколько не заботясь о том, что можно обгореть. И в конце дня, из последних сил работая вёслами, переплывали через Волгу обратно.
В первое время мы сильно уставали, проплывая на вёслах за день километров десять, но постепенно мускулатура окрепла и развилась. На второе лето мы уже переплывали Волгу, не чувствуя усталости. А ширина Волги у нас такая, что человека на другом берегу практически не видно. Были случаи, когда нам приходилось переплывать Волгу дважды за день. Бицепсы развились настолько, что мы свободно могли подтянуться на одной руке.
Сначала мы плавали вдвоём, но постепенно у нас собралась ватага таких же, как мы, любителей поплавать и порыбачить. Мы учили их грести, преодолевать отмели, тащить лодку по мелководью против течения, учитывать скорость течения реки, чтобы причалить к берегу в нужном месте. Всему тому, что постигли сами на собственных ошибках.
На следующий год мы попробовали сделать из лодки яхту, чтобы переплывать Волгу под парусом. К сожалению, наша затея не удалась. Яхты из неё не получилось. Она ведь была плоскодонной, и её сильно сносило при боковом ветре. Но зато по ветру она носилась здорово. Жаль только, что попутный ветер случался не часто. Но всё-таки кое-какой навык обращения с парусом и управления парусной лодкой мы получили.
Сейчас, спустя много лет, вспоминая детство, прошедшее на Волге, задаю себе вопрос: что бы мы делали летом все эти годы, если бы у нас не было лодки? И не только летом. Однажды, уже в десятом классе, от скуки нам взбрело в голову в начале декабря сплавать на остров. Осень в тот год выдалась тёплая и слякотная. Морозы сменялись дождями. На улицах и дорогах то была слякоть из снега и грязи, то это всё замерзало такими буграми и кочками, что ходить было невозможно. У берега Волги кое-где стоял лёд, но фарватер ещё не замёрз, и по нему плыли огромные льдины, оторвавшиеся от берега при очередном сбросе воды на ГЭС. И вот мы, трое друзей, с утра в выходной день, прихватив коньки и нашего четвероногого друга Барсика, спустили лодку на воду и отплыли от берега. Барсик — это пёсик, мастью и статью очень похожий на овчарку, только ростом в два раза меньше, который появился у нас тоже благодаря лодке.
Вначале плавание шло как обычно, только Барсик всё норовил выскочить из лодки и перепрыгнуть на проплывающую мимо льдину, если лодка приближалась к ней совсем близко. Но потом на вёсла начал намерзать лёд. Они стали тяжёлыми, и на концах вместо лопастей образовались округлые дубинки. Грести становилось всё трудней и трудней. На подходе к острову мы уже с трудом ими ворочали.
На переднем конце острова была большая заводь со стоячей водой. Эта заводь оказалась покрытой чистейшим и гладким льдом сантиметров пять толщиной. Мы надели коньки и начали гоняться друг за другом и удирать от Барсика, который кидался вслед каждому проезжающему мимо.
Потом придумали забаву: подразнив Барсика и заставив его со всех ног погнаться вслед, мы резко поворачивали в сторону, а Барсик, стараясь так же повернуть, подскальзывался, падал на бок и с лаем, царапая лёд, катился на боку метров десять, пока не останавливался. Мы, наблюдая это, хохотали до слёз. А он не обижался. Встав на ноги, он подбегал к одному из нас, хватался за штанину и начинал трепать. Мол, догнал и поймал. Через некоторое время мы заметили, что Барсик стоит на одном месте и скребёт лапами лед. Оказалось, он нашёл леща, всплывшего вверх брюхом подо льдом. Испугавшись нас, лещ перевернулся и нырнул. Через минуту Барсик снова указал место, где лещ всплыл. Раза три заставив леща нырнуть, мы оставили его в покое. Поймать его было нереально.
Мы отбили лёд с лопастей вёсел при помощи коньков. Ничего более подходящего для этого мы с собой не прихватили. И решили уплыть с острова на другой берег. Во-первых, зимой мы там никогда не были, и было интересно посмотреть. А во-вторых, нужно было подняться вверх по течению, чтобы во время обратной переправы лодку не пронесло течением мимо дома. Мы так и поступили, и не зря.
Не успев высадиться на берегу, мы наткнулись в кустах на невиданного ранее зверька. Он был похож на соболя или куницу. Сплошь белый с чёрными глазками, длинное гибкое тело, длинный хвост и короткие лапки с коготками. Он был таким слабым и замёрзшим, что даже не мог убежать, а только прятался в кустах и шипел, когда Барсик подходил слишком близко. Мы его поймали, завернули в шарф и положили в сумку, в которой были продукты. Продукты тут же съели, поделившись с Барсиком. Попробовали накормить зверька, но он ничего не ел, а только жмурился, постепенно отогреваясь. На этом путешествие решено было закончить, и мы поспешили домой.
Успешно добравшись до своего берега, мы принялись вытаскивать лодку подальше от воды и пристраивать её на зимовку. Навигация окончательно закончилась. Барсик, почуяв родные запахи, втихаря удрал домой. Незаметно подкрались сумерки: в декабре дни короткие, и темнеет рано. За хлопотами о лодке мы совсем забыли о своей находке, а когда хватились, зверька и след простыл. Ну и ладно, решили мы, так даже лучше. На берегу были дачи, а на них понастроено множество дачных домиков. Есть где укрыться. И наверняка там полно мышей, есть чем поживиться. Теперь не пропадёт. Если он ручной, то здесь проще найти новых хозяев, а если одичал, то здесь легче спрятаться и прокормиться. Это же дикий зверь, на воле ему лучше. Рассуждая так, мы утешали себя мыслями, что помогли ему выжить.
Ну и конечно, лодка открыла для нас все прелести рыбалки. Мы нашли тихие заводи, где можно было стоять на якоре и таскать густёрок и краснопёрок. Узнали места, где в протоках отлично ловились крупные окуни. Несколько раз устанавливали перемёты на речных перекатах, где ловились крупные лещи и язи. И хотя мы не были рыболовами-фанатами и никогда не задавались целью зарабатывать добычей рыбы, лодка предоставила нам возможность испробовать разные рыболовецкие снасти и способы рыбной ловли. А вот собирать подраненную и оглушённую рыбу, как мечтали в детстве, у нас не получилось. К тому времени, когда мы построили лодку, на ГЭС уже установили заградительные устройства, и рыба в турбины почти не попадала. А ту, что плыла оглушённая, птицы не пропускали. Хотя со временем рыбы в Волге становились всё меньше и меньше.
А самое главное, лодка сблизила нас с Волгой. Мы освоили её берега, заводи и протоки. Мы изучили все её острова и мели на несколько километров вверх и вниз по течению. По-настоящему полюбили воду не как стихию, а как среду обитания. Мы с братом — по гороскопу раки. И вода — наша стихия по рождению. А лодка сделала водный мир по-настоящему родным для нас.
Последний раз мы переплыли Волгу на нашей лодке накануне сдачи последнего выпускного экзамена. Целый день мы с друзьями — одноклассниками провели на берегу одной из проток. Ловили рыбу, жгли костёр, вспоминали прошлое, мечтали о будущем. Всё было здорово и немного грустно. Мы прощались с детством, которое кончалось, прощались с Волгой и с нашей лодкой. И, как оказалось, прощались навсегда. Даже нашей Волги не стало. Через несколько лет закрыли плотину Саратовской ГЭС, уровень воды поднялся и изменил все берега. Остров исчез под водой, на месте цепочки озёр появились каналы, заливные луга навсегда ушли под воду.
Всё стало чужим и незнакомым. И лишь Волжская вода осталась прежней, как в детстве.
И, отдавая ей дань, я освоил новый способ общения с Волгой, придумав Акваплан. Любопытные могут ознакомиться с ним, набрав в поисковике «Акваплан Антонова».
