Прошло около двух недель. Постепенно напряжённость ожидания диверсии спала, тревога улеглась, и однажды вечером поступила команда — собак отпустить.
Сколько было собачьей радости, визгу и беготни от обретённой вновь свободы! Беготня, лай и визг не прекращались всю ночь, то стихая, то разгораясь с новой силой. Солдаты, несшие службу на позиции в ту ночь, рассказывали потом, что собаки вели себя совершенно необычно. Они то разбивались на группы, то сбивались в общую кучу, и оттуда слышались лай, визг и злобное рычание.
А наутро нашему взору предстала ужасная картина. Гордый вожак стаи был буквально истерзан. Все лапы были перекушены и не в одном месте. На шее и обоих боках зияли рваные раны. Вся морда была чёрной от запёкшейся крови.
Вожака низвергли. Пока он был на привязи, в стае появился другой вожак и заменил прежнего. Вернувшись в стаю после отсутствия, прежний вожак попытался восстановить свой статус, но не смог. На него жалко было смотреть, и горько было сознавать, что в случившемся виноваты мы — люди. Вожака нельзя было сажать на цепь!
Его вылечили и выходили. Он поправился и ходил почти не прихрамывая, но в стаю он так и не вернулся. На утреннюю зарядку со мной он больше не бегал и почти не отходил от входа в то помещение, которое когда-то охранял. Казалось, он смирился с произошедшим и всех простил.
Я часто навещал его. Когда нам в столовой давали на обед курятину, я приносил ему куриную ножку. Он вставал мне навстречу и подходил, помахивая хвостом. Брал угощение из моих рук и споконйо съедал, отойдя в сторонку.
Он остался почти тем же спокойным и гордым, но я заметил, что он перестал смотреть людям в глаза. И все, кто его знал, тоже заметили это.
А спустя некоторое время мы покинули Египет. Передавая технику и сооружения заменявшему нас египетскому расчёту, мы передавали им и наших собак. Хотя мы понимали, что вряд ли для этих собак всё останется по-прежнему: кормили египтян гораздо хуже, и собаки, скорее всего, испытав голод, разбегутся кто куда.
Когда мы, закончив передачу техники, уезжали с позиции, вся стая долго бежала следом за машинами, не желая расставаться. И он бежал чуть в стороне от стаи, всё больше отставая, и хромота его была заметней, чем всегда.
Машины достигли шоссе и повернули на север в сторону Каира. Наш путь лежал мимо той деревни, откуда родом были все наши собаки. И мы видели, как собаки, срезав расстояние по пустыне, подбегая к деревне, замедляли свой бег и прекращали погоню. Они возвращались домой, сохранив в памяти те несколько лет сытной и счастливой жизни, которую прожили с русскими. И мы возвращались домой, успешно выполнив интернациональный долг, и увозили, кроме всего прочего, память об арабских четвероногих друзьях, скрасивших наши суровые солдатские будни.
Не знаю, что запомнилось старому вожаку, но мне он запомнился навсегда.
Да, вот это жизнь собачья. Хороший рассказ. Неужели его невозможно было забрать с собой?
Увы, никак нельзя. Из Каира мы улетали на Антэях, десантный вариант по 200 человек в самолёте.