В компании сверчка.
—1—
Бог сидел у стога сена и смотрел на пьяного Вовку. Да, вот плод мутаций лучшего творения, но в чем причина? Жизнь не так насыщена смыслом, как это кажется сверху. Встань, Человек!
— Ты кто, дядя? Я что, там валяюсь под стогом? Вот здорово! Что от меня нужно?
— Спросить хочу, чем ты не доволен?
— Я, простите дядя, плохо там выгляжу, под стогом. Я так понял, что говорю сам с собой. Но там, на штанах, дырка и ботинок свалился. И на пятке дырка… Матка дома, а я здесь валяюсь.
— Что же ты не дома? Ведь все в твоих руках.
— В моих руках только хрен, когда писаю. Странно дядя, ты как не от мира сего?
— Будем знакомы, Я Бог.
— Да… Это не страшно, мы только чертей боимся. А что от меня ждете? Переодели бы что ли. Бог не черт, должен больше мочь.
— А что, переодену… Ты расскажи, как живешь?
— Что Богу рассказывать… Тут такое дело… Брата паралич разбивать стал после армии. Слег и уже не вставал. А я в городе работал, но отказать больной матери не мог. Старшие уже семейные, а я свободен.
— Что, армия такой вред нанесла?
— Не знаю, только комиссовали с трясучкой. Стал почту возить, а потом все хуже и хуже. У матери ноги больные, батька захирел. Вот и стал жить, спасаясь…
— От чего спасаясь? Это же жизнь.
— Я же не Бог. Сам смотри: баб молодых нет – разъехались; те, что есть — матери моих одноклассниц. Манька уверяет, что пузо не от трудодней. Третий год рожает. Бабы у нас с возрастом шалеют, такие становятся…
— Тебе мало что ли?
— Уж точно, сполна. Чего я напился? Председатель сранье из коровника в речку спускать задумал. А я на него трактором. Теперь я никто без трактора. Если Бог, то трактор верни и председателя поменяй.
— Ты просил переодеть тебя… Брат уже не встанет, но три года еще будет жить. Предложи ему вечерами диктовать. Сам за пишущую машинку садись...
— — —
— Антон, зачем тебе пачка дуста?
— Вовка меня укусил. Я ему сейчас голову посыплю.
— Положи, где взял, а то я тебе жопу крапивой надеру.
Антон отдернул занавеску с полок, отыскал свободное место и поставил пачку. Может хлеба отломать или блин взять? Интересно, а из дуста каша получится? Вон его как много, больше, чем хлеба и блинов.
Дуста и впрямь было много. Дустом засыпались столы, подоконники, полки. Со стола все сметалось на земляной пол перед едой.
— Мама, а черти дуста боятся? Вовка говорит, что за печкой черт сидит и полендвицу таскает.
— Боится, боится. Так боится, что за гумно перебрался, а, может, и там его уже нет.
— Куда же он пошел?
— А он у соседа в склеп забрался, ему ведьмы есть носят, а он сидит бедный и выйти боится. Принюхается, почует дуст и опять прячется.
— А почему черти дуста боятся, а мы нет?
— Вся нечисть дуста боится, а крещеные нет. Ты же крещеный, вот и не боишься.
Утром Антон подговорил Вовку погонять черта из соседского склепа. Дуст насыпали в карманы, чтобы незаметнее было, вооружились палками и стали подбираться к логову. Дверь не была закрыта и было слышно, как внутри возится нечисть. Дети стали спешно сыпать пригоршнями, приговаривая: «Дусту тебе». Когда черт стал ругаться, и послышались шаги, Вовка был уже далеко, а Антон, споткнувшись, на четвереньках заползал под куст.
— Я тебя дустом накормлю, сейчас догоню и накормлю. Ох, будет трясти! Надумали, травить людей среди белого дня. Лучше матке помогай, толка будет больше…
Антона похоронили. Вовка перебирал листы, напечатанные им под диктовку. Пишущая машинка уже не к чему, брат описал и его жизнь, да и что в ней было особенного. Все лучшее осталось в детстве, а потом прожитое растворилось в цепи недоразумений. Зачем он морочил себе голову? Ему часто мерещится, что приходил к нему Бог и просил помочь Антону. Три года согревали душу, но они прошли, как прошло и детство. Теперь он окончательно замурован в беспросветную жизнь.
Бог появился неожиданно.
— Ты выполнил мою просьбу, теперь мой черед выполнить свое обещание. Я копирую тебя в момент просветления души. Копия получит все шансы реализоваться, но не будет свободна от воспоминаний, а исходная модель возвратится к прежней жизни и окончит жизнь, как и предполагалось.
-2-
Вольдемар Барьен искренне верил, что, в сущности, он еще ребенок. Дела велись его взрослой половиной, и, надо сказать, весьма успешно, а весь смысл ежедневной суеты был в одном — потешить маленькое детское эго. Оно нуждалось в игре, ласке и не спешило взрослеть. Разговаривал сам с собой часто, но слова смывались набегающей волной раздумий. Тогда он становился мрачным и ждал момента потешиться вымыслом, доверяя все бумаге. Но сейчас, в канун нового года, все стихии утихли, и диалог увлекал все дальше и дальше, разгоняя скуку.
— Я строю очень уютный дом у старинного кладбища. Странная прихоть приезжего человека? Может быть… Дом, как мечта, дом, как желание, дом, как символ… Эта цепь может быть очень длинной. Только четверо знают, где она стала вязаться и для чего продолжается.
Внося в комнату елку, он зацепился за щеколду. Было больно…
— Эта ветка похожа на Виктора. Ему конфеты на скрепках и как можно больше. Эстет Сергей требует красивые шары здесь, здесь и здесь. Теперь трепещите — Юра завершит дизайн. Что-то не так? Зачем шоколадку гвоздем-то? Пусть будет…
Все последующие годы, если случалось быть одному, стол накрывался на троих…
— Виктор, как всегда, скажет тост первым, разве есть возражения?
— Почему всегда он первый? Я против геноцида и дискриминации. Мой папа заслуженный человек в Москве. Неужели с этим произволом согласны все?
— Юра проиграл свой голос до востребования, а ты штрафник. Давай, Витек, закрути эпохальный.
— Дорогие товарищи, в то время, когда наши бывшие коллеги мечтают вступить в партию и продвинуться по службе, мы, трое скромных монахов, заканчиваем второй вуз заочно. Это символично, что нам дают возможность добавить к физмату филологически грамотно построенные дополнения. Бывшие комсомольцы — отличные монахи, если не тратят время зря. Разделить нашу гордость может еще один человек, временами пребывающий в каждом из нас. Вовка, не горюй, придет и твое время насладиться яствами праздничного стола. За будущую встречу четырех. Один за всех и все за одного! И еще, предлагаю, Четвертого, во плоти, именовать Вольдемаром Барьеном. Пройдет время, и будет так. За нас!
Вольдемар отпил по глотку из каждого бокала и засмеялся.
— Мне нравится слушать. Больше чем спрашивать, вкусно ли то, что ты ешь или пьешь. А теперь наш великий эстет Сергей украсит суровую действительность.
— Я, сын земли и неба, в восторге встречаю каждый день. Велика и особенна радость в канун нового года. Мысль переступает невидимую черту и вступает в сказку, даруемую движением Земли и Солнца. Гений природы — разнообразие, мысли — смех, чрева — праздничное застолье. За соединение в Замысле Всевышнего того, что не чуждо человеку. Не превозмоги суть вещей, но воспользуйся, приумножив. Друзья мои, не будем более мучить друг друга, выпьем и закусим.
— Ладно, сейчас краткость как раз кстати.
— Юрка, давай нашу теорию о пульсарах. Только в яркой упаковке.
— Взрываясь, вселенная очередной раз завещала праздновать весело наступление нового года. Сколько будет возможным, а потом затаиться, переждать сжатие и восстать друг из друга, так как изначально был один Я. Но для веселья нужно вообразить, что Я уже не Я, поручив это Богу, так как только Он знает сколько праздничных столов расставить на пригодных для жизни планетах. Каждый из нас скрывает в теле своем, как в реакторе, пульсирующую душу. Стержни, гасящие скорость реакции, не дают нам все вспомнить и осознать. Но есть и огромное преимущество — каждого интересует завтрашний день больше, чем предыдущий. Пусть не покинет надежда, что очередной новый год будет лучше, салат не такой соленый, как сегодня, а шампанское чуть слаще!
Устроившись в кресле, Четвертый растворился в воспоминаниях…
-3-
Сотрудники НИИ в полном составе напряженно ждали…
— Мне, как секретарю комсомольской организации, поручено огласить рецензию кафедры марксистско-ленинской философии на реферат младшего научного сотрудника Юрия Вернского.
Микрофон фонил, обрывки слов доходили до сознания лишь немногих. Да и зачем? Ведь самое главное прения, а пока до них дойдет... Почти все, что надо знать, разобрать можно.
«…мы пришли к выводу о серьезных нарушениях принципов изучаемого предмета… не считаем возможным допустить к сдаче экзамена… рекомендуем воздействовать по линии комсомольской организации и трудового коллектива… опасным для будущего советского ученого.»
— Кроме письма нам передали копию реферата, и я зачту только то, что было подчеркнуто в разделе постскриптум:
«… что же касается достоверности, то существуют не только срочные, но и долгосрочные, а также сверхдолгосрочные прогнозы. Для далеко отстоящих перспектив особенно неясными, с точки зрения теории вероятности, могут оказаться незапланированные события, выходящие за рамки расчетной модели. Известно, что взрыв одного реактора опаснее атомной бомбы. Такое событие неизбежно затормозит строительство электростанций на данном топливе и усилит поиски в других направлениях. Исторический прогресс, если рассматривать его политическую составляющую, может оказаться далеко не гладким, а иногда и непредсказуемым. Особенно трудно прогнозируется поведение маловероятных, но теоретически возможных явлений, к которым можно отнести и ряд особенностей сознания. Все потенциально возможные явления могут получать дополнительный импульс развития в определенных обстоятельствах, а значит и серьезно влиять на ожидаемый результат…»
В зале раздались недовольные возгласы. Ведь каждый думает почти также. Собрание продолжил парторг.
— Не все так просто, как кажется на первый взгляд. Прошу тишины, товарищи. Дело в том, что адресованное нам письмо упоминает еще о двух рефератах на ту же тему, но написанных одним и двумя годами ранее нашими молодыми специалистами. Не буду называть кем. Наш коллектив упрекают в диссидентстве, вернее попустительстве для возникновения такой направленности. Не хотелось бы раздувать мировой пожар. Все мы были молодыми и не всегда сдержанными и скромными. Прошу высказываться, только не с места, а здесь, у микрофона.
Слово взял грузный и мрачный профорг института. Произнесенная речь не добавила к его облику ничего нового.
— Мы должны признать, что просмотрели опасное явление в нашем дружном и здоровом коллективе. Необходимо сделать должные выводы всем. Прежде всего, это касается комсомольской организации. Куда смотрели начальники отделов также не ясно. Товарищи, по большому счету, мы все виноваты. Так мы докатимся до того, что наших сотрудников начнут использовать ЦРУ и прочие известные организации, заинтересованные в подрыве идеологии строителей коммунизма. Я предлагаю назвать имена еще двоих и обсуждать по существу вопроса, поставив вопрос на голосование.
Последовавшие выступления раздували массовый психоз. Казалось, что все жаждут крови и вот-вот будет произведена публичная казнь. Горластые требовали покаяния и не только Юрия. Были названы имена еще двух жертв: Виктор Бань и Сергей Зеленский пополнили список обнаруженных диссидентов. Собрание устало и вынуждено было уйти на обед. В зале остались только жертвы. Им было что обсудить, и их взаимный интерес друг к другу выходил далеко за рамки собрания.
— Познакомимся поближе, коллеги. — Виктор пожимал руки Юрию и Сергею. — Жаль, что мы не общались раньше. Давайте сверимся. — Говоря это, он отрывал листы из блокнота. — Каждый пусть напишет название предполагаемого места аварии мирного атома и источник информации.
«Чернобыльская, сон»; «Чернобыль, сон»; «Северная Украина, видел во сне. Забыл,
как ее название.»
— Верно, именно так, — посмотрев на клочки бумаги, подтвердил Юрий, — а дальше развал Советского Союза и немыслимые сцены религиозного терроризма, охватившего многие страны.
— Прощай научная карьера. — Поморщился Сергей. — Теперь до меня стал доходить смысл не то что сна, а заставки к пробуждению сегодня утром. Слова «Трем дождаться четвертого» и милейшая картинка, как три монаха играют в карты на фоне большого количества книг на полках.
Виктор и Юрий выжидающе глядели друг на друга. Сергей помрачнел.
— Был еще и комментарий: «на десять лет». Эх, пулемет бы сейчас. Жаль, что подмога запаздывает, а то бы воскликнул: «Один за всех и все за одного»! Вы отборный мат слышали? Где-то здесь… В голове радио говорит, забавно…
— Теперь у меня. Впечатление, как от стереонаушников. Оно, нет он, просит прощения, так как ситуация и ему непривычная. Зовут его Вовкой, просит сохранять тайну пребывания, как ему наказал сам Бог.
— Теперь он подбадривает меня. — Юрий улыбался. — Говорит, что знает ситуацию, что происходит и, примерно то, что должно будет происходить в ближайшее время. И еще говорит, что это не лишает удовольствия во всем поучаствовать. Просит привыкать к его присутствию и не считать себя психами. Его права на использование чужого мозга ограничены и не рекомендуется выходить дальше нас троих. Наше сознание было подготовлено заранее, так что нам не грозит сойти с ума. Реакция же других может быть разной и небезопасной для него самого.
— Будем знакомы. — Виктор пожал руки Сергею и Юрию. — Если ты вполне можешь пользоваться нашей сигнальной системой, то жмем тебе руку. Пошли, мужики, займем места.
Толпа стройными рядами оседала в зале. Предстояло продолжительное мозгополоскание от кафедры. Страх собственной уязвимости пускал корни в тайники сознания. Там трепетал протест, не смея обнаружить себя. Каждый надеялся, что это и есть та совесть, которой так не хватает всем.
Сидящие в президиуме не уловили ни одной мысли из доклада. Их захватила другая проблема: что-то движется по рядам, вызывая оживление.
— … В завершение, передаю рекомендации нашей кафедры…
Комсорг наклонился и захватил долгожданную добычу. Последним вырванные листки из блокнота прочел еще не остывший докладчик, метнулся к трибуне, но тут же вернулся, пожимая плечами. Выглядел он озадаченным.
— Разрешите и мне высказаться. — К трибуне подошел директор НИИ. — Все, что говорилось до этого момента, вне всяких сомнений и правильно. Однако появились новые обстоятельства, которые не позволяют решать этот вопрос формально. Если случайно обнародованные признания ребят не сознательная мистификация, то нас загрызет совесть и боязнь проговориться самим себе в дальнейшем. Это, в свою очередь, пагубно скажется на творческом потенциале всего коллектива. Призываю на время отойти от протокола. У многих из нас бабушки, дедушки, да и родители верующие. Не кривя душой, каждый из нас собственные сны обдумывает. Разве это подсудно? Гениальные решения многим ученым приходили именно так. Есть и еще одна причина, моя личная. Я, кажется, проиграл пари.
— Принимаю вызов, хотя, как ученый секретарь института, могу отсидеться в кустах. О пари: моя точка зрения не решает насущных проблем человечества, но, если я выиграл, то удалюсь в монастырь, настоятелем которого является мой родной брат. Это вовсе не будет означать бегство и предательство науки, как раз наоборот. Занимаемая мной должность часто служит синонимом не сложившейся научной карьеры и съедает все время.
— Огласите условие пари! — Раздался голос из зала. — Так будет понятней…
— Извольте. Все началось с того, что я применил всем известный закон бутерброда для расчета вероятности аварий. Вижу недоумение на лицах. Зря, закон, как закон, не хуже других. Обосновать трудно, но он вполне жизнеспособен. В основе подхода лежит предположение, что характер событий наследуется. Каким-то образом мы сами поддерживаем то, что называется роком судьбы. Упавших маслом вниз бутербродов намного больше, чем позволяет теория вероятности. Предупреждаю, перевод продуктов для проведения эксперимента, не является научным. Бутерброд, как минимум, желает или не желает быть съеденным. Обстоятельств очень много и повторить искусственно их нельзя.
В зале раздался одобрительный шумок. В открытой двери маячила тетя Дуся. У нее пропадали пирожки. Кулинария не хотела смиряться с неблагоприятными обстоятельствами. Зал, под общий одобрительный смех, передавал деньги, выкупая все оптом. Продавщица вскоре удалилась с выручкой, оставив коробку на попечение зала.
— Так вот, как-то за праздничным столом я дал зарок, что если лично столкнусь с фактами, подкрепляющими мою теорию, и с ней будут согласны не менее трех человек, то найду силы продолжить начатое. Было это давно, еще до аварии. Меня часто упрекала покойная жена в нежелании защитить докторскую. Я отшучивался, берег ее покой…
В здании завыла сирена. В ожидании разъяснений даром время не теряли — ели пирожки. Слышались шутки о бедном женихе, которому и ночь коротка. Когда же оказалось, что это учебная тревога и рекомендовалась по телефону, все были возмущены. Но это придало некий мистический дух собранию, готовность воспринимать любую теорию назло другой силе, мешавшей завершить начатое.
— Теория вполне доступна для понимания всем и каждому. Детали опущу, и все сведу к привычной аналогии. Считается, что время отражает развитие процессов в материальном мире. Его ход и необратимость связывают с движением атомов, волн и всего того, что конечно. Вообразите маятник, символизирующий поочередное развитие материального мира в синтезе и распаде. А проще в синтезе по прокрустову ложу то вперед, то назад. Съели и не съели, совершили и не совершили, уже умерли и еще не родились. При больших скоростях маятник может перекрывать вечности. Теперь представим, что в одной точке этих колебаний фиксируется то, что называется мгновением. Если точка дрейфует в одном направлении, то набор мгновений даст привычный ход времени, а наши недостатки восприятия создадут полную иллюзию замечательно поставленного кино под названием реальный мир. Теперь о бутерброде. Ему, бедному, просто некуда деться, так как маленькая сила, заключенная в характеристике его поведения, вынуждает его прислушаться к голосам вечности и прошлой и будущей. Если бы он обладал сознанием, то неминуемо пришел бы к мысли, что тоже рожден в грехе, как сделали это люди, сетуя на судьбу. Любителям фантастики теория дает шанс увидеть «Летучего Голландца», удивленно проплывающего через двадцатый век. НЛО найдут возможность объявить своим пращурам, что лениться думать не следует. Кто и как может населять всю эту периферию, и какие энергии скрыты в ней, сказать трудно. Только получается, что времена связаны, а значит и подсмотреть не грех. Наши молодые коллеги, возможно, дали бы больше практической пользы снами, чем работа всего научного мира за пять лет.
Виктор Бань подошел к трибуне. Зал затаил дыхание.
— По поводу листков — это не мистификация. Что касается пари — за неимением другой теории, я, Сергей и Юрий принимаем ее в качестве рабочей гипотезы. У нас нет другого выбора. Сумасшедшими мы себя не считаем, верующими без объяснений, как и что, не являемся. Вячеслава Даниловича просим содействовать нашему перемещению в монастырь, так как и этот наказ просочился в наши сны. Срок пребывания там обозначен десятью годами. Вдаваться в детали не стоит по двум причинам — это дорого будет стоить НИИ и нам. В общих интересах завершить всю процедуру как можно быстрее, лучше сегодня. Вячеслав Данилович, Вам не стоит рисковать, оставаясь в Москве.
Директор института подзывал к себе поочередно сотрудников администрации. Затем подошел к микрофону и сделал не менее фантастическое заявление.
— Прошу не расходиться из зала, дабы не было утечки информации раньше времени. Брат Вячеслава Даниловича ждет исхода собрания в моем кабинете. Я ожидал, что события могут выйти из-под контроля, и подстраховался. Знаю, что у Вячеслава Даниловича неотложные дела личного характера, но поддерживаю мнение ребят. Все необходимые бумаги на увольнение уже оформляются. Рад за тебя, Данилович. Ну, дед Мазай, бери своих зайцев, и дуйте в мой кабинет. Я приду следом.
К сожалению, ученый секретарь не выехал с нами в тот же вечер. А может, для оправдания теории, он должен был остаться в Москве и оплатить то, что не должно было произойти, но произошло?
В следственный изолятор КГБ забрали ночью, дабы не возмущать святую обитель. Что будет происходить дальше, я не знал…
— Вам предстоит пройти медицинское освидетельствование. Это обычная процедура. — Добродушного вида подполковник медицинской службы рассеянно смотрел в нашу сторону. — Так что вы учудили?
Я метался, длительная пауза была против нас. Решили, что говорить будет Юрий под мою диктовку.
— Пришли к вере в Бога как-то неожиданно и все сразу. Сошла божья благодать. Вы верите в такую возможность?
Подполковник явно не ожидал ответа, который поставит его в тупик.
— А вы, — обратился он к Виктору, — считаете, что друг ответил и за вас?
— Я так же молод, как и он. Мы подружились так неожиданно, разве это вызывает сомнения?
Подполковник явно не справлялся.
— Ну, вас… Что, меня решили освидетельствовать? Думаете хрен слаще редьки? Нормальные, желаю удачи…
После допроса ребят разводили по разным камерам. Излишне оговаривать наши исключительные способности поддерживать связь. Итогом явилось следующее резюме… Ученый секретарь опубликовал статью за границей. На публикацию сослалась группа ученых, настаивая на независимой экспертизе утвержденного типа реактора. В расчете пугануть ретивых, стали проводить дознания и, за компанию, привлекли нас. Надо отдать должное сообразительности органов, увидевших, что наша бригада не способна придать делу серьезность. Всех пятерых оставили в покое.
-4-
— Вячеслав Данилович, вам так идет одежда монаха. — Юрий подмигнул друзьям. — Карманы скоро оборвутся от формул. Ух, какие они емкие и тяжелые. Мировой запас на пятилетку?
Дед Мазай, так за глаза звали его все, доставал яблоки.
— Без маленьких радостей-шалостей формулы действовать не могут, ешьте и слушайте. Марк Викторович обещал передать подборку статей, и мне понадобится ваша помощь. Есть в физике элементарных частиц парадокс нестыковки, когда путь движения в начале никак не увязывается с результатом попадания в мишень. Надо поискать, какими данными можно воспользоваться для расчета констант дискретности времени. Вы знаете не хуже меня, что для этого понадобится, разве что-то не так?
— Нам обещали за невольный труд компенсацию…
— Марк Викторович обещал, значит выполнит. Будет вам филологический заочный, а за самомучителями и словарями пожалуйте ко мне в келью. В карманах место только для формул и витаминов. Но зачем вам понадобился диалект, на котором говорят в Ирландии? Что же я о вас не знаю?
— Без тайн, Вячеслав Данилович, жизнь, как без витаминов. — Сергей доедал яблоко и с грустью смотрел на огрызок. — К чему я еще не привык, так это к постам. Мы все, за малым исключением, частенько хотим есть.
— Вот-вот! Сами темните, а обычному и, смею вас заверить, здоровому любопытству фигу под нос. Рассказали бы, что сны прописали, толком и по порядку. Марку Викторовичу предлагают возглавить направление паронормальных исследований. За бугром есть, а мы, лысые? Он колеблется, обиделся, что партбилета лишили. Знать бы, говорит, как дальше…
— Пусть соглашается и о партийном билете не сожалеет. Не существенно будет его наличие, скорее помешает работе. — Сергей положил руку на библию и продолжил. — Партия перестанет играть главенствующую роль, но успеет возглавить процессы крушения системы и показать, кто дома хозяин, начав тотальную спекуляцию зубными щетками. Авария на АЭС произойдет в 86 году, и многие начнут смотреть на жизнь другими глазами, сначала из суеверия, а затем и уверовав, что диссиденты тоже патриоты. Все, что происходит сейчас в лагере социализма, не будет иметь никакого сравнения с процессами распада Советского Союза. Все изменится очень быстро, наука и культура упадут, все завоевания рабочего класса объявят недемократичными, и будет это в начале девяностых. Совесть перестанет унижать власть имущих, восторжествует демократия. Так что потерпеть еще надо лет десять, а там начнется не светлое коммунистическое будущее, а веками накатанное трудное настоящее. Лучше уже сегодня привыкать к нему, чем лишиться всего сразу.
— Мрачные прогнозы, ничего не скажешь… Но так и должно быть. В Англии судили крыс за их природные наклонности красть еду. Похоже, что и наша доля вечно быть судимыми за человеческие слабости. Правда, нарисованное будущее больше похоже на то, как крысы отплатили людям, придя к власти, чем на триумф демократии, но такова, видимо, жизнь.
— Можно не принимать наши сны всерьез. — Сергей дожевал последнее, что оставалось от огрызка. — Согласно вашей же теории, все то, что неудовлетворительно сработало в первый раз, может быть начато вновь и завершено более успешно. Есть надежда на реванш, и нет второго яблока. Если бы не было так, мир окончательно лишился бы духовности. Суровая действительность. Мы будем прикладывать все наши усилия для расчета константы дискретности времени, а в паузы натаскаем запасы провианта. Как вашим пособникам, гарантию неразглашения нашего убежища даете?
— А я думаю, что это вас на филфак потянуло. Да ваш треп во всех мирах слышно будет, на меньшее и согласны не будете. И меня опять вынудите, но уже отказаться от своей теории и закрыть все параллельные миры разом. Теперь мне понятно, почему они до сих пор не открыты. Вынужден сотрудничать, заходите вечерком. Яблоки и чай гарантирую.
Довольные собой, ребята отправились исполнять монашеский долг.
-5-
Вольдемар Барьен очнулся от нахлынувших воспоминаний — стучали в окно. Ряженая звала в гости. Это было кстати, он устал от прошлого и нуждался в живом общении. К тому же, бывшая одноклассница, а теперь вдова и соседка, не подозревала, что он всегда рад ее видеть и, что в глубине его души укрылась первая любовь Вовки. За респектабельностью странного иностранца, быстро вобравшего весь словарный запас деревень, трудно было заподозрить человека знавшего всю подноготную коренных жителей в округе.
— Ну, баба Маня, я себе жениха нашла. Скучать сегодня не будем. Выросли дети, разъехались. — Таисия смахнула набежавшую слезу. — Сейчас мы выпьем, плотненько закусим, да и пойдем деревню нашу обходить, скуку гонять. Вы не возражаете составить мне компанию?
— Даже напротив, принимаю с радостью. Спать в новогоднюю ночь — признак одиночества и нежелания бороться с обстоятельствами. Правильно я говорю, тетя Маня? Вас назначаем комендантом нашей крепости. Всех, кого плените не выпускать до нашего прихода. — Барьен достал из сумки две привлекательные бутылки и поставил на стол. — Ваши пушки! Стрелять без предупреждения. Мы поспеем вовремя с караваном невольников, готовых веселиться до утра. А вы, Таисия, принимаете дополнения к праздничному расписанию?
— В бой, мой генерал! Таисия козырнула и подхватила под руку Вольдемара…
Поздним утром она сидела за письменным столом и листала альбом с фотографиями.
— Вольдемар, кто эти люди в монашеских одеждах? Вас среди них нет, а потом нет фотографий монахов, но есть вы с другими людьми. Ни одной детской фотографии, ни одной юношеской… Как будто появились на свет под сорок. Есть одна детская фотография, но это не вы и кажется мне, что я где-то ее видела.
— Правильно, подарили в соседней деревне. Жизнь иногда лишает людей памяти, а меня обездолила на фотографии. Сейчас модная тема — амнезия. Так что я не такой большой оригинал, если смотреть, как есть. Вы и смотрите на все, как есть.
— А еще говорят, что вы на кладбище захаживаете с цветами, а потом оставляете их на определенных могилах. И что фамилия Барьен очень похожа на фамилию Баран, кому эти цветы и достаются. Все гадают и не могут придумать ничего путного. Пожалуй, и привыкнут скоро к мысли, что все происходит, как должно быть. Меня ведь не пугает ваша загадочность. Может, как есть, так и лучше…
— Да, фамилии созвучные. Мальчика на детской фотографии зовут Владимиром, а меня Вольдемаром. Почти полное совпадение. Мне обидно, что его могила не всегда ухожена, обидно и за себя, что останусь неведомым на этой земле. Может успею еще заслужить хоть какую-то благодарность и память, а может и нет. Вот и поступаю так в прок.
— Вставайте, Вольдемар-Владимир. Не будете есть и пить, не заслужите светлой памяти. Идем к бабе Мане. Что у вас вкусного для старухи припрятано?
Отношения с Таисией пугали своей безысходностью. Потерять первую любовь вновь? Нет, лучше быть бесконечно корректным иностранцем. Он уже не прежний Вовка. Он — Ничто, вобравшее многих.
-6-
В клинику, неподалеку от горного курорта в Швейцарии, Криса Мелта доставили на вертолете. Никто не мог вспомнить что-либо подобное. Сход лавины поглотил многих, но повторный обвал открыл одного. Удивляла счастливая случайность, но нечто нереальное так и осталось без объяснений. Обморожений не было, сердце работало отлично, энцефалограмма давала бурную активность, а счастливчик не хотел приходить в сознание…
«Бог выполнил свое обещание. Теперь я Вольдемар Барьен с телом Криса Мелта. Засвидетельствовали друг другу почтение, и… отдувайся Вовка один за всех. Без легенды, без своих штанов… Буду разыгрывать полную потерю памяти, пока не свыкнутся с мыслью, что это так и есть. Эх, все же хорошо было в Трех. Многое вовсе не тревожило. Ну хоть факт наличия жены и детей. Да, это будет совсем не просто. Бог обещал пристроить Криса, может теперь он с Виктором, Сергеем и Юрием? Если так, то ему повезло. А вот ребятам не позавидуешь. Как им личную жизнь устроить после монашества, если по характеристике, Крис был супербабником? Может он уже в разводе? Не будет печального развала семейных отношений. Амнезия и порядочность вряд ли ценнее распущенности при полной памяти.»
— Он подает признаки жизни, подложите судно.
«Да, десять лет не имел такого удовольствия. Ну, держитесь… Держись и ты, Барьен, кажется, простое тебе удалось в полной мере.»
После развода с Барборой Вольдемар поселился в десяти километрах от жены и двух дочерей Мелта. Вскоре стал посещать их, чувствуя вину и необходимость общения. Слушал о себе, расспрашивал о других и писал рассказы. В глазах женщины часто читалось недоумение, ужас и любовь. Их взаимные терзания были мучительны, но жизнь не казалась безысходной. Время шло, и, мало-помалу, привычкой стали их образ жизни и характер общения.
Многочисленные знакомые Мелта, в конце концов, свыклись с мыслью, что литературный псевдоним и есть его настоящее имя. Изменения в характере охотно списали за счет глубокого потрясения. Легкий акцент объясняли кровоизлиянием, защемлением нерва, просто холодом снежной лавины. Он не был отшельником, и люди охотно делились с ним историями, зная, что рано или поздно они с гордостью смогут сказать, что этот сюжет и их детище.
Шли годы, девочки Мелта выросли и выпорхнули из гнезда. Барбару все чаще посещали странные мысли и чувство стыда за потайную дверь в непреодолимой стене из памяти прошлого. Это была смесь, отравлявшая даже минуты близости. Часто думала, был ли необходим развод? Разве ее вина, что жить с мужем стало невозможно? И, полюбив повторно, чем стала неугодна Богу? Уехать, не видеть — это убьет ее. Все девять лет мечтает только об одном — почувствовать, что тебя приняли сердцем и о тебе думают, как о близком друге. С ее быстро уходящим здоровьем – что может быть более желанным и необходимым?
Весь вечер она не находила себе места. Укатил на рыбалку, пообещав заехать на рождество. Телефон на вилле не отвечает. Не случилось ли что? Одевшись, завела машину в гараже, но, услышав звонок, поспешила в дом. Дрожа от волнения, напряженно слушала. Силы покинули ее и, уже на коленях, вдруг осознала, что все обошлось. Катер захлестнуло волной, чудом спасли, сейчас сильный жар.
Ухаживая за больным, не чувствовала себя несчастной и одинокой. Стена неожиданно рухнула. Вольдемар бредил на языке, на котором никогда не говорил. Это поощряло ее любопытство, и она обнаружила многое, о чем никто не знал.
Оставалось мало дней, наполненных великим смыслом откровений. Барбара угасала, мечтая обвенчаться с мужем второй раз. Ей не стали перечить…
Умирала, шепча только ему понятные слова…»
-7-
В середине мая было по-летнему тепло. Здесь, на кладбище, особенно остро переживалась скоротечность жизни. Что-то сочилось из земли, изменяя свойства пространства и времени. С воздухом вдыхалась мысль, взывая дать ответ на вопрос — все напрасно? Обида, непреодолимая как сама вечность, глушила разум, замшелые свидетельства ранили душу. Так было всегда, от этого не спасала вера. Не щадила знакомых и незнакомых, близкие и затерянные времена.
Вольдемар брел тропой, и ему слышались легкие шаги Барбары за спиной. Он знал, что так не бывает, но боялся обернуться. В нем зрел протест. Почему, собственно, не бывает. Разве легенда об Орфее и Эвридике не достойна веры? Разве мысленный разговор с совестью чем-то отличается от разговора в лицах, пусть и с привлечением умерших людей?
Не раз уже, размышляя на тревожную для него тему, Барьен удивлялся странной логике развития христианской религии. Как получилось, что души покойных, нежелательные гости для живых? Неужели страх за свое Я подавляет элементарное соображение, что оно не в капусте найдено и принадлежит многим?
Во всем есть обратная сторона медали, и где благо не знает никто. Вполне возможно, что главное извращено животным страхом, превзошедшим разум. Хуже всего, что он въелся в систему ценностей и служит оправой всему прекрасному.
— Вольдемар, постой, дай отдышаться. — Таисия не подозревала, в какой поток мыслей и переживаний вклинилась. — Что с тобой? Ты смотришь и не видишь меня.
— Прости, действительно был далеко. Знаешь, о чем думаю сейчас? Мы все огромные эгоисты.
— В таком случае позволь спасти тебя от наваждения. Ты выглядел так, словно всех покойников с кладбища в глаза себе вставил. Они слезами вымываются и мы, бабы, это лучше мужиков делаем. После дождя в тепле все растет. Обними меня, Вольдемар. Грустно как-то, что время не может постоять там, где хочется….
Быстрый поток воды почти касался кладки. Они стояли, облокотившись на поручень, и что-то высматривали.
-Смотри, смотри! Вон она! Эх, руки бы подлинней. Щука!…
-8-
Вольдемар чувствовал себя раздавленным. Бог двадцать лет водил его за нос. Разочарование во всех начинаниях и их бессмысленность опустошали.
— Нет, братишка, не все так плохо, как тебе показалось. Это я, Крис Мелт. Где твой юмор? Тебе приветы от Виктора, Сергея и Юрия, хотя они и не просили об этом. Значит так, одевайся и в магазин. Стресс будем снимать и о твоем деле поговорим. Бог просил поддержать, если скиснешь. Унизился, видишь ли… Да чем, что не сам мир сотворил по образу и подобию своему? Это, кстати, совсем не очевидное обстоятельство.
— Сам не знаю, что нашло. Ткнули носом, как маленького щенка, в собственное дерьмо. Ты будешь сейчас говорить о гордыне и вряд ли будешь прав.
— Бред, какой бред. Конечно, без него и шагу не ступить – в этом ты прав. Тебе никогда не мерещилось, что начинает фразу один, кончает – другой, третий, четвертый… И так проходит вся жизнь в связках слов, за которыми собственно не ты сам, а команда, несущая твою эмблему. Мы слишком щепетильно относимся к себе. Гораздо приятнее сама игра, перспективнее уловить момент и стать хотя бы игроком
— Тебя Бог, видимо, поставил в другие условия. Мне кажется, что ты циник. Пойду за водкой, как ты и советовал.
— И не беспокойся – подожду за печкой по старой доброй традиции в компании сверчка. Не мой стиль в спину толкать, а могу быть и сентиментальным. Жду.
Барьен собирал на стол закуску, слушая слова Криса Мелта.
— А я говорить с ними не мог! Десять лет один на один с собой и одно утешение – выбирать то, что интереснее или приятнее. Как Богу удалось оградить нас? Не было случая конкуренции c подобными. Души же должны существовать! Ты не чувствовал радостей тела, а я не мог ни с кем поделиться. И оба мы были зависимы, скованы реальностью, а грезы наши, как научная фантастика, будоражили наше воображение, но не пускали в свой мир. Ты испугался переосмыслить детали. Интеллект во плоти ленив, кому, как не тебе, это знать, но я только до утра. Так что будь добр, ешь и пей с аппетитом.
— Ты думаешь, что энергия сознания засыпает без постоянных попыток прыгнуть выше головы?
— Примерно так и думаю. Азарт игры в непредсказуемости. Интерес – в равенстве. Будь я Богом, так все положил бы на создание достойного конкурента. В будущем, новый выводок мог бы служить не только утешением, но и защитой.
— А знаешь, и я так думаю, вот и бешусь часто. Только, живя, нельзя так быстро меняться. Это напоминает смерть.
— Если мы не будем делать это сами, нам устроят обстоятельства, обвинив в оскудении генофонда. Усилия должны направляться не на заполнение рая, а на развитие и одухотворение контактов. Твоя мечта не бездарна. Без освоения всего бытия, к чему нас так призывно толкает интуиция, причем в ускоренном темпе, наша способность плодиться перекроет интеллектуальный прирост. Игру прервут, придут другие. Вот это и есть смерть. Прошу, дай мне шанс встретиться с Барбарой.
— Ты о чем?
— Да жениться тебе пора, романтик!
