Приблизительно в те замечательные времена застоя, когда глазные капли «Ксалатан» можно было приобрести просто без всякой очереди, проходя мимо аптеки, и не копить денег на эти драгоценные лекарства по нескольку месяцев, экономя на таком вкусном порошковом кефире. Когда, гуляя тёмными летними ночами по улицам родного города, вы могли вдруг ощутить острую потребность узнать точное местное время и вот, спотыкаясь и тяжело дыша, вы бросаетесь наперерез припозднившемуся прохожему, который, нисколько не удивившись, подробно рассказывает вам про устройство Больших Курантов, кто такой инженер Эйфель и как самому изготовить за вечер глобус.
Вот в эти далёкие, замечательные времена в одном крупном областном центре жил-поживал действующий губернатор этого самого центра. который однажды вдруг заметил, что здоровье то, блин, резко убывает. А чтобы окружающим это было не так заметно, губернатор с помощью рук, ног, а также отверстия в голове, которое называется ртом, изобразил такую кипучую деятельность, что земляки только покрякивали, глядя на голубой экран, и мотали своими головами из стороны в сторону.
— Ну и даёт. Ка..а..зёл. Гля, советы уже футболистам раздаёт. В «Челсях». И какие-то не наши рыжие мужики вокруг нашего губера вертятся. Гля, ещё один рыжий. О губернаторский карман облокотился. Да это ж что такое! Куда смотрит английская конная милиция? Где Тони, блин, Блэр? Люсьен, дай быстро швабру! Ага! Разбегаются рыжие.. Только вот телевизор японский жалко. Пока телевизор чинился в мастерской, а «горожане» культурно отдыхали, нашего губернатора можно было видеть на берегу могучей сибирской реки, с помощью армейского бинокля с интересом рассматривающего что-то на противоположном берегу. Но это только так казалось. Конечно, бабы полоскали бельё, но на стиральных машинах, расположенных совсем в другом месте. А губернатор только делал вид, что пялится на девок. Которых на самом деле на реке не было. А наш мужчина в действительности с интересом рассматривал китайцев на том берегу и размышлял, сколько бочек воды можно начерпать из реки, если перегородить её плотиной.
Люди на сопредельной стороне были возбуждены, взбудоражены и фактически являлись натуральными китайцами. Они настороженно следили за каждым движением странного мужика и о чём-то галдели. Вот он подошёл к урезу воды, зачерпнул полстакана мутноватой воды и принялся разглядывать её на просвет в скупых лучах осеннего солнца. Китайцы переглянулись, отодвинулись от воды и, перебивая друг друга и испуганно тараща глаза, начали все вместе что то говорить и махать руками в нашу сторону. Разговор происходил на китайском языке и удалось разобрать только одну фразу: «Пацаны, надо отсюда немедленно винтить!»
Побросав в спешке рулетки и штангенциркули, а также авторучки с золотым пером , будущие покорители необъятных рыночных площадей помчались домой, есть лапшу, а губер, оглянувшись по сторонам и убедившись, что поблизости нет ни ребятишек с нянечками, ни активистов-защитников бродячих животных, — подошёл к козлу, отирающемуся здесь который день, — и несильно пнул его в тугой козлиный бок. Дело в том, что губернатор никогда в детстве не пинал и не пытал животных и этот факт биографии приводил его в некоторое смущение. Поэтому он решил, что вернувшись из Челсей, подыщет пару-тройку подходящих козлов, чтобы вволю попинать их как нибудь вечерком, на пустынном речном пляже.
— Да это что такое! Козёл, протри лепсы и посмотри, кого пинаешь! Я козёл с улицы Ленина. А может, этот козёл не знает, что я козёл . В таком случае надо нас обоих на экспертизу. Хорошо. А если попадутся эксперты – любители козлятины…Во я влип! Благодаря этому козлу… Никогда ещё в своей длинной козлиной жизни этот козёл так много не думал и не размышлял и поэтому обрушившиеся на его рогатую голову мысли и образы произвели такое сильное воздействие и незнакомое впечатление, что просто ввергли это симпатичное домашнее животное в состояние сильнейшего ступора. Раскорячившись наподобие школьного гимнастического коня и наклонив крепколобую башку, козёл тоскливо смотрел вслед удаляющемуся губернатору. А ведь козлы тоже скучают по простому человеческому общению. Здесь наш козёл резко крутнул головой, прогоняя нахлынувшие образы и видения и испустил такой печальный и тяжкий вдох, что проезжавшему мимо на велосипеде юноше ничего не оставалось, как соскочить с велека, прислонить его к фонарномк столбу и бегом помчаться к бедному несчастному, — к тому же, наверное, и голодному, — доиашнему животному, от которого, как рассказывала учительница, происходит много всякой пользы.
— Ну, вот. Ещё один козёл На велосипеде. С кувалдой, гад.
Дело в том, что активисты по ремонту исторических памятников пять минут назад попросили юнгу перевезти кувалду, которая значилась в одном художественном натюрморте, а фактически находилась в другой панораме сражения. Об этом никто не знал. В том числе наш козёл, который в данный момент молча рассматривал студента с кувалдой, торопливо приближающемуся к нему.
— Какой симпатичный козлик. Только разок за ушком почешу. Обниму и домой.
— Ты только погляди, как эти козлы обнаглели. По улицам областного центра уже с кувалдами разгуливают. Мэрия же запретила. Хорошо, хоть не дал срезать рога в последнее посещение парикмахерской. У Лёнки – парикмахерши. Давай, козёл, подходи ближе.
Как многие уже успели догадаться, в этот момент на пляже великой сибирской реки пересекались линии судеб местного козла и юноши. Сразу предупреждаем, что в те времена скорая работала исправно, лекарств было полно, — так что всё обошлось. Правда, спецназовцы, когда отбирали у юноши кувалду, ухитрились вывихнуть себе руки. Козлу же выписали пирамидон с примочкой и глазные капли.
С губернатора взяли сначала подписку о невыезде, затем – о неразглашении. Но люди уже на следующий день видели его по телеку, рассказывающего журналистам о параметрах будущей плотины. Ширина по гребню, объём бетона. А также глубина – с головкой. Причём репортаж вёлся из городка Челсей.
Интересно, что в этом же самом субъекте федерации проживал юноша, о котором доподлинно было известно лишь то, что трудился он на подземном заводе, выпускающем холостые патроны, а также то, что вот уже который год подряд он хотел записаться в стиляги, но не знал, где находится приёмный пункт и главное управление этого общества. Дубль-Гис только ещё собирались напечатать, но то не было бумаги, то некому было подвезти эту бумагу, то просто не было бензина или хорошего настроения. В Горсправках бабуськи-энкаведешницы посылали пацана совсем не туда, а если и выдавали справки, то совсем не те, что надо и накарябанные слишком жидкими симпатическими чернилами, на бумаге низкого качества и шрифтом не по ГОСТу, отчего у парня не всегда было приподнятое настроение и болели глаза. В результате не хватало ни обуви, ни энтузиазма, ни денег на глазные капли «Окумед». Но времени свободного было навалом и кандидат в диссиденты нарезал круги по городу, машинально разжёвывуя черствый пирожок с самодельной сарделькой и периодически озираясь по сторонам и делая вид, что ему всё очень интересно и на площади это не его портрет, с кувалдой и тетрадкой и это не он недавно окончил с золотой медалью ремеслуху, и это не его пытаются заполучить в качестве абитуриента то Оксфорд, то Кембридж. И это совсем не к нему в прошлую пятницу приезжал на поезде ректор Бауманки. Что-то там у столичных пацанов не так и не туда математическое обеспечение синуса пи зашлямбурило. Попросили помочь.
Очень досаждали органы с их наружкой. Поэтому, чтобы запутать ситуацию окончательно, пацан пошёл на стандартную оперативную комбинацию, о которой упомянуто в последних учебниках по криминалистике, — чувак нацепил на нос поношенные лэпсы и сделал вид, что влюбился в манекен, временно выставленный в витрине местного Гума.
Несмотря на то, что тёплыми летними вечерами к Гуму тянулись целыми семьями, чтобы ещё и ещё раз взглянуть на это чудо, хитрость сработала. Особенно после того, как влюблённый притащил табуретку и обосновался у витрины, не обращая внимания на сочувственные взгляды горожан.
От юноши отстали местком, дворник, участковый, органы, а также Людка с соседнего противогазного завода.
Работа у юноши была утомительная, и зачастую приходилось даже закатывать рукава, что не особо приветствовалось руководством, которое само не кололось и не давало другим. Было тяжело. Чертёжники-конструкторы, а также изобретатели от напряжения пачками падали под трёхтумбовый рабочий стол и доставлялись волоком в местный лазарет, который, как правило, был на замке, потому что воровали пирамидон. Зелёнку тоже тырили, — только шум стоял.
С этим пытались как-то бороться, — не с шумом в голове, а с хищениями. Приходили хмурые мужчины. В бронежилетах и с портфелями. Очень скоро эти визиты прекратились, так как спецназовцы, едва переступив порог заводской аптеки и успев лишь поставить на предохранитель оружие, тут же падали на пол, нелепо размахивая руками и ногами и обдирая гранатомётами стены медицинского учреждения. Дело в том, что эти суровые мужики никогда до этого не видели столько зелёнки и в одном месте, и поэтому их можно было понять и простить. Проводились спецмероприятия с засадами, стрельбой в воздух и не только. Это тогда родилась замечательная народная песня: «Наша служба и опасна, и трудна, поэтому, дорогая, ночуй сегодня дома одна…» После этих рейдов-засад сотрудники сдавали на склад бронежилеты с дорогими меховыми воротниками, а в санчасть УВД – анализы, и стройными колоннами тянулись на работу на ближайший ядерный полигон или автостопом добирались на остров Итуруп, где только что смыло всю инфраструктуру в очередной раз..
Безумно жаль было этих строгальщиков, долбильщиков, расфасовщиков.
Надо только было видеть по утрам эти тени с зелёными лицами, бредущие по направлению к кроватному заводу или к фабрике детских игрушек, и этих перепуганных собак в подворотнях, на время даже разучившихся лаять и мотать хвостом. В обществе защиты собак, а также кошек, быстренько промониторили ситуацию, пощёлкали там у себя костяшками счётов, а также пальцами, почесали спины логарифмическими линейками, и неожиданно пришли к выводу: собак, блин, стало меньше в Ленинском округе.
Администрация решила сходить на смелый эксперимент. На фюзеляжном заводе слесарям-заусенщикам вместо зелёнки стали выдавать чистый медицинский спирт. Светлее стало в районе, улыбчивее и одухотворённей лица слесарей. Потянулись домой исхудавшие животные, стало веселее и радостнее жить. Дошло до того, что звери стали давать себя чесать и меньше кусаться. В этом заключался 1-й этап модернизации отечественной системы здравоохранения и кроватной индустрии.
Конечно, встречались отдельные недостатки. На спичечной фабрике не было воды, не всем хватало электричества. Плохо обстояли дела с релаксацией. Как известно, корпоративов тогда не было, не было секса и плохой погоды. И тут вдруг на ВПП Домодедово появляется странный чувак в плаще покроя «реглан» и заявляет, что ему хочется покататься на самолёте. Реактивном. Вот это пенка! Во весь горшок…Нетрудно догадаться, что с такими заявлениями в адрес Домодедовской администрации не осмелились бы выступить ни Валдис, ни Леонид со своим колесом. Тем более, только попробуй отлучись на минуту. Мигом у одного ведущую в ближайшую программу перетащат, а у другого – открутят колесо вместе с инвентарным столом, – делов то куча – из инструментов всего хорошая отвёртка и нужна…
Кстати, несмотря на наше уважение к упомянутым авиаторам, надеемся, что лётные удостоверения у них не просрочены, фотокарточки 9х12 наклеены там, где надо, парашюты под рукой и керосин наготове..
Дальнейшие события развивались следующим образом:
Было отчётливо видно, как на взлётной полосе человек в плаще резко поднял вверх руку. Все попадали на асфальт, гремя ключами от входных дверей отдельных квартир, и крепко зажмурились. «Человек-плащ» сильно постучал костяшками пальцев по своей голове и прямиком отправился в Тамбов, а омоновцы, немного придя в себя и причесавшись, поставили «базуки» на предохранитель и отправились домой спать
.Сразу же внесём ясность насчёт города Тамбова. Оказывается, турист, — так теперь мы будем его называть, — вдруг неожиданно для всех вспомнил, что в этом городе проживает приятельница Володи, о которой было лишь известно, что имя её Жанна, а работает она на железной дороге сцепщицей пассажирских вагонов.
— Эх, Вольдемар.. Ах, Жанка.. Эти длинные зимние вечера, проведённые в библиотеке.. Эти портреты классиков, хмуро глядящие на тебя со всех стен. А эта родинка на щёчке. Да не у Вольдемара!..А эта бочка с квасом у главного входа…А эта первая ласковая оплеуха и сломанная в двух местах челюсть…
— Ноу проблем, — сказала игриво и многозначительно Жанна, и наш герой понял, что по возвращению из кругосветки ему придётся винтить в Загс. Бывшая болельщица «Локомотива» оказалась пожилой женщиной, так и не вспомнившей, кто такой Володя и где здесь есть ближайшая библиотека, где можно нормально оттопыриться. Судя по всему, она являлась стилягой из стиляг, так как вся была обвешана блестящими штучками, в руках у неё был патефон, а на носу – мотоциклетные очки-консервы типа «лэпсов».
Беседа что-то не клеилась. Жанна без интереса разглядывала сквозь толстые жаропрочные стёкла «консервов» ещё одного своего фаната, курила и о чём то думала.
Но никто не мог даже предположить, какой оборот примут дальнейшие события, поэтому все дружно направляемся вместе с авторои на местный аэродром, чтобы покинуть этот гостеприимный Тамбов.
