Сегодня у Барона определённо не было настроения. Ничего не ладилось: ни с любовью, ни с допросом дело не пошло. Пленник молчал, как будто это не ему сейчас сломали пальцы, и не его шкуру распускали на ремешки. Однако допросчики боялись перегнуть палку, потому что хотели дознаться правды. А пленник знал, что обречён, и даже не пытался выторговать себе не то что бы свободу, а хотя бы лишние пять минут жизни. И палачи вот уже с полчаса тратили бесполезные усилия, а дело никак не продвигалось. Обычно одно только присутствие Сатрапа приводило несчастных узников в трепет, потому что он славился своей жестокостью и изобретательностью. Но сейчас он был где-то далеко, и всё происходившее в допросной его совершенно не интересовало. Он думал о своём и те, кто мог видеть его лицо, были совершенно сбиты столку, потому что не узнавали своего господина. В морщинистых складках его стареющей физиономии таились тени сомнения, и без труда угадывалась угрюмая, пропитанная ядом страсть. Он всё время сжимал и разжимал пальцы, и губы его двигались в немом споре с кем-то невидимым. Он даже несколько раз покачал головой невпопад с допросом, и ясно было, что другие заботы сейчас беспокоят его по-настоящему. Безразлично глядел Барон на то, как пленник потерял сознание, и как допросчики – техники, как они себя называли, — приводили его в чувство. Как он снова отключился, едва старший из техников – начальник Итмар – надавил ему на сломанную руку, а сам раздосадованный Итмар принялся поливать отборной руганью и свою жертву, и ту обезьяну, от которой он произошёл, и даже своих помощников. Барону всё это было неинтересно. Ему действительно было о чём подумать, и он вдруг понял, что не хочет больше здесь находится. Быстро и решительно поднявшись из своего кресла, он неохотно взглянул на подскочившего к нему Итмара, а потом кивнул на истерзанного бунтовщика:
— Убрать эту падаль в холодильник, что б не протух раньше, чем я его выпотрошу. Сегодня мне не до него.
— Простите, меня, господин, я не понял: Вы хотите, что б его оттащили в морг? Или в холодную кладовую?
Начальник техников был сбит с толку. Этот неудачник ещё живой, и надо ли его прикончить, или так, живьём заморозить? Обычно таких приступов тупости с ним не случалось, но, должно быть, он здорово устал. Да, мужик и правда крепкий попался! И, пока он пытался сообразить, что ж делать-то, Барон, зло зыркнув на него, направился к двери, и уже на пороге рявкнул:
— Не строй из себя идиота большего, чем обычно! Если он подохнет, ты окажешься на его месте! Понял?
Техник что-то подобострастно залепетал, испуганно кланяясь до пола, но Сатрап уже не видел и не слышал этого. Он толкнул ногой дверь, ведущую в коридор, и от сильного удара она полностью распахнулась и припечатала к стене Хагая, что стоял за нею и подслушивал. Тот взвыл было от боли, но тут же прикусил язык, потому что взгляд Сатрапа не обещал ничего хорошего. Барон на секунду остановился, сгрёб свою рыжую шлюшку за шиворот и подтащил к себе. Он размазал по лицу парня кровь, что текла у него из разбитого носа, и злобно хмыкнул:
— Если будешь путаться под ногами, крови будет намного больше. Понял? – Его наложник быстро закивал, не решаясь даже скулить. Барон кивнул, принимая его покорность. – Сейчас ты мне не нужен. Иди в свою комнату и оставайся там. Позже я пошлю за тобой, может быть. Жди. Всё ясно?
И, не слушая ответа, он хлопнул незадачливого любовника по щеке ладонью и оттолкнул его. Хагай привалился к стене, а хозяин отправился в южное крыло Цитадели – туда, где плескались искусственные волны бирюзового бассейн, и низвергал в каменную чашу свои тёплые струи маленький водопад, созданный по прихоти прежнего владельца.
Слуги были перепуганы его приходом – так мрачен и грозен он был. Робея и спотыкаясь, подошли двое помощников к нему и попытались раздеть хозяина, но тот сквозь зубы зарычал: «Пошли прочь, ублюдки!», и замахал на них кулаками. У молодых мужчин задрожали колени, но они не посмели так просто убраться прочь, не выполнив своих обязанностей. Один из них, согнувшись пополам в поклоне, всё же рискнул снова предложить свои услуги Сатрапу, но, получив неслабый пинок, опрокинулся навзничь и заскользил по влажным плитам зала. Он заскулил, но тут же опомнился: хозяин не любит нытиков. Второй слуга подскочил к пострадавшему партнёру, схватил его за плечо и рывком поставил на ноги, и они вместе тут же испарились с глаз хозяина. Тот злорадно хмыкнул: боятся – значит, уважают! И стал раздеваться сам. Он не хотел, чтобы сейчас кто-то касался его, или просто был рядом. Ему необходимо было остаться одному и разобраться с собственными мыслями и чувствами. Одежда его полетела во все стороны; украшения, что висели на шее, грохнули об пол, а вышитая драгоценным чёрным жемчугом шапочка оказалась под ногами, и он со злостью расплющил её пятками и отшвырнул под скамью. «Ненавижу! Ненавижу тебя, дрянь!» — мысленно выкрикнул он, хотя и сам не знал, кому. И, что б не трепать себе нервы и дальше, он мелкой рысью потрусил к бассейну, и с разбегу плюхнулся в ароматную, прохладную воду. А потом поплыл, бешено загребая руками, словно пытаясь покорить себе стихию и вычерпать и её, и собственный тоскливый гнев. Ему было плохо. По-настоящему плохо, и он хотел понять, отчего. Он плыл и плыл, и не замечал, как силы покидали его, и в глазах уже немного потемнело от напряжения. И, лишь когда дыхание его сбилось окончательно, и он понял, что давно ошибся в счёте и не знал, сколько кругов уже проплыл, он решил остановиться и отдохнуть. Напряжение его уже немного спало – ну в самом деле, нельзя же придаваться горю и физически надрываться одновременно! Теперь, очень усталый и расслабленный, он отплыл на мелкое место, где бил горячий ключ и клокотала оздоравливающая пена, и там уже распластался на воде и прикрыл глаза. Где-то далеко заиграла тихая музыка, и он невольно стал прислушиваться. Музыку он не любил. Цветы – тоже, да и красивые вещи сами по себе ничего для него не значили. Но он охотно и жадно нагружал этим свою жизнь, потому что так было нужно. Нет, просто необходимо! И всё это ради прекрасного Рейзы. Всё и всегда ради него, что б он был проклят сто раз! Барон глубоко и устало вздохнул, но тут же поперхнулся брызгами воды и закашлялся. Ну вот – ещё и это! Всё из-за этого невыносимого красавчика, и только из-за него! Он открыл глаза и сел. Мысли наконец-то обрели некоторую стройность, и властительный деспот решился-таки признаться самому себе: он страдает, и виной тому — Огненная Роза. Ему давно уже не было так тяжко. Когда же это началось? Может быть, два года назад? Тогда его обожаемый Плектр был убит, и он с нестерпимой остротой почувствовал боль этой утраты. Потом были и долгое одиночество в разлуке с ним, и страх, что Мастера академии в этот раз не справятся и не смогут укротить смерть, и сексуальная неудовлетворённость. Никто не мог его ублажить, порадовать или обеспокоить так, как умел делать это Рейза Адмони. А ещё – потеряв своего Плектра, Сатрап утратил три четверти своей устрашающей мощи и невероятного везения. И без него Барон чувствовал себя голым, голодным и слабым. И одиноким, конечно. Он так привык к сонной, кукольной улыбке Рейзы, к его равнодушному притворству и покорной сексуальности, что и представить себе не мог, как будет жить без всего этого. И вот это случилось – смерть унесла холодную и лживую душу Плектра. Десять лет назад они вместе уже проходили через это, и тогда Барону было невыносимо страшно: он понятия не имел, как работают дары Демиургов. Что, правда ли, что «живая вода» и на самом деле живая? Можно ли с помощью какой-то сапфировой болтушки воскресить мёртвого? И даже если и так, то сможет ли покалеченное тело восстановиться настолько, что б Барон по — прежнему был доволен им, и останется ли загадочная сущность Плектра такой же уникальной и непостижимой? Прежде он не думал об этом, но тогда, десять лет назад, он вдруг осознал, что ему очень нравится эта необычная черта его красивой игрушки. Рейза не был похож на других людей. Ни на кого: ни на солдат, ни на прекрасных и умелых кадишту, ни на властителей, ни даже на демонов. Вообще ни на кого! И некоторая его ущербность даже украшала его, и делала ранимым и беззащитным. Барону нравились странности его сателлита, и он хотел вернуть себе это. И всё время, пока мёртвое тело Рейзы был в обработке у Мастеров, Сатрапа просто трясло от нервного напряжения. Получится ли это? Вернут ли ему его драгоценную собственность? Но вот что странно: он ни разу не подумал о том, что испытал сам Рейза. Было ли ему больно, было ли страшно? Что он чувствовал? Что думал о произошедшем? Ему, Барону, было это безразлично. Вещь, даже самая бесценная, это всего лишь вещь, и разве для кресла имеет значение, какая задница садится на него? Или кто-нибудь когда-нибудь интересовался у коврика, что он чувствует, когда чьи-то ноги топчутся по нему? Всем на плевать на это – вещи просто должны исправно служить. И вот ему наконец-то вернули его починенную игрушку. Казалось, теперь всё будет хорошо, но вдруг Барон до странности отчётливо осознал: мальчишка не любит его! И это было очень даже неприятно. Он даже не сразу понял, почему. Сам он любви не знал, и его это никогда не интересовало, как и музыка или как цветы. Так почему же его это так задело? Да потому, что Плектр обязан любить своего господина! Это непременное условие их близости. Плектра это делало ещё более зависимым и преданным хозяйской воле, а самому хозяину эта привязанность давала возможность утолить своё тщеславие. Как же! Когда у ног твоих такое прекрасное существо, полубог или полудемон, жадно собирает даже самые малые крохи твоей милости, да ещё и искренне благодарит тебя за это – не божественная ли власть в этом, не есть ли в этом истинное величие? И это очень приятно. А тут вдруг выясняется, что Рейза Адмони просто лжец, и вся его страсть – всего лишь притворство, и ничего больше! И для него непобедимый Сатрап Бар — Арон и не бог вовсе, а так – собственник и любовник, деспот и мучитель. От этого кто угодно на стенку полезет. И Барон тоже полез. Только молча. Он ничем не выдал своих чувств, потому что даже не представлял себе, как он может достучаться до этой лицемерной, ледяной куклы. Да ещё и гордость не позволила бы ему показать свою слабость. Но просто так он не собирался прощать этого пренебрежения, и потому следующие восемь лет мстил мальчишке. Мстил жестоко и непрерывно, болезненно и унизительно. Он заставил бессердечного красавца безмолвно и покорно страдать, при этом сладко улыбаясь и изображая счастье. Барон знал, что это только обман, но со временем он привык к этой отстранённости, и это стало его устраивать. Что ж, он ведь сам выбрал из сотни блистательных Плектров именно этого – странного, холодного, неполноценного. И многие годы он наслаждался этим положением вещей, и «нелюбовь» его не волновала. А потом вдруг всё изменилось. Да, это произошло два года назад. Точно.
Два года прошло с того кошмарного дня, когда он примчался в свой Замок, что бы покарать убийцу, да заодно и всыпать зарвавшемуся мальчишке за его игры. Слуга, пославший ему тревожную весть, утверждал, что Плектр просто утратил контроль над ситуацией, и дело зашло слишком далеко. Одного этого хватило бы, что бы ревнивый Барон спустил шкуры со всех, кто подвернётся ему под руки, в том числе и Рейзе. Ему – в первую очередь. Чего бы он там не пожелал, он должен был просить это у своего хозяина. И он прекрасно знал об этом, но всё равно ослушался. И заслуживал серьёзного, очень серьёзного наказания! Но в подвале Замка Барон нашёл только мёртвое тело своего вероломного любимца и следы бегства преступника. И больше – ничего, если только не считать здоровенной кучи проблем. В тот миг он осознал, что единственное, чего он действительно хочет для себя лично, так это владеть этой прекрасной игрушечкой. Всегда и безраздельно! Как Сатрап, как слуга Демиургов, он жаждал безмерной власти и побед; как самец – много молодого, сочного мяса; как жадный, ненасытный стяжатель – богатства и ещё раз богатства. В общем, всё как у всех. Но в глубине души он всё ещё оставался худосочным, затравленным неудачником Авихаем, имя которому дали словно в насмешку над ним. Он был четвёртым сыном тогдашнего правителя поселения Куту – большого, шумного, и грязного. Когда старый хозяин, Энси Ханох из рода Бар — Арон, оприходовал его, Авихая, мамашу, имени которой теперь никто и не вспомнил бы, он заболел нильской лихорадкой и чуть не помер. Два старших брата новорождённого наследника тут же устроили маленький бунт и попытались захватить власть в Куту, но старый негодяй вдруг очухался и вернул себе трон со словами: «думали, ваш отец уже умер? Ваш отец жив! И вас обоих ещё переживёт!» Старшего сына он казнил, а второго сына изгнал. А последнему, четвёртому сыну, увидевшему свет в те дни, он и дал имя Авихай, что означает «мой отец жив». И следующие десять лет мальчонка только и мечтал, что б его папаша поскорее сдох, и как можно более мучительно. «Хороший» был человек! Авихай рос никому ненужным, тщедушным и презираемым отбросом, и никто, никогда бы не подумал, что он способен на что-то действительно большое и важное. И потому, когда отец отправился в вечное странствие по долине Хинном, он постарался доказать и миру, и самому себе, что он – круче всех! Сильнее всех, удачливее и желаннее. Все хотят служить ему, все мечтают ублажить его, и самое лучшее всегда будет принадлежать только ему! Вот так ему достался Рейза Адмони. Единственный, кто никогда не любил его, не желал и даже не замечал. Он будто скользил мимо Барона, как лунный свет, и улыбка его была только бликом, иллюзией. И теперь, держа холодное, безжизненное тело юноши в руках, он вдруг понял: ему, Авихаю, просто необходимо владеть Рейзой. Это ведь не просто Плектр, а его… Нет, слово «любовь» тогда ещё не приходило ему на ум, но Рейза просто обязан был дать ему именно это! И, разочарованно завывая в каменном мешке подземелья, он меньше всего думал о том, что юноша страдал; что его тело было изувечено и растерзано, а впереди — только очень долгая и невыносимая боль. Он, Авихай Бар — Арон, вернёт себе свою драгоценность, любой ценой!
Последняя доза «живой воды» снова сделала своё дело, как и восемь лет назад. Потом тело юноши было помещено в сосуд с протоплазмой, а через три дня за ним прибыли Мастера из «Плектрона». Всё как в прошлый раз. Или нет? Сейчас, всё глубже погружаясь в прохладную бирюзу бассейна, Барон наконец-то смог точно ответить себе на и на этот вопрос, и на все остальные, что мучили его. Дело было в том, что он очень злился на Рейзу. Скрежетал зубами, готов был рвать и метать при одном воспоминании о произошедшем. Плохо спал и волновался перед каждой встречей со своим фаворитом, потому что боялся увидеть в его неживых глазах то, о чём догадывался. Реза не любит его, и эта нелюбовь стала пугать Барона. Потому что если бы у него была бы душа, он смело мог бы сказать, что вероломный красавец украл его душу, а потом посмеялся над ней и выбросил, как ненужную тряпку. Это было просто невыносимо! И каждый день, глядя в фарфоровое личико своей обожаемой куколки, он пытался убедить себя, что это всё вздор, и ничего в их отношениях не изменилось, но снова и снова говорил себе: «Он обманывает меня. Он задумал предательство, и даже совершил его однажды. И совершит опять!»
Два года назад, едва оправившись от первого потрясения, он вынужден был признаться самому себе, что не верит в историю с нападением. Даже если допустить, что Рейза сплоховал, как это с ним уже случалось, то всё равно сказочка не клеилась. Просто бред какой-то! Ну как мог этот зверюга сам по себе забраться в постель к Рейзе, потом ограбить его, взять в заложники, протащить через весь донжон, а на последок взять да пристрелить? Полная чушь! В этой истории было всё не так. У самого Барона пропало бесценное оружие, а самостоятельно пленник не смог бы его заполучить. Запугать того, кто не живёт, а просто существует, тоже нельзя. Ни побоями, следов которых, правда, было предостаточно, ни подкупом преступник не добился своего, и в этом Барон не сомневался. Так что же осталось? Осталась только измена. Рейза предал его, своего господина, и другой мужчина завладел сердцем, которое должно было принадлежать только ему, Сатрапу и полубогу, властительному Бар – Арону! И от этой мысли Сатрап завыл, зарычал, молотя кулаками по воде и захлёбываясь брызгами воды. Нет, ну надо же! Для него, уготованного Демиургами властителя, у Рейзы не нашлось ни капли любви, ни даже преданности! А ведь притворялся бедной овечкой, мерзкий выродок! Ну ладно, не любил – так не любил, но сохранять верность он был обязан, и не имел права желать кого-то ещё! Но вот появился кто-то, — даже неизвестно кто, — отлупил его хорошенько, пару раз отымел эту шлюху, и красноволосая дрянь тут же натворила дел! Проклятие! Десять тысяч проклятий! «Ненавижу его!» Он снова и снова повторял эти слова, и сам в них не верил, но правда жестока: его грязное, жёсткое сердце было до крови разодрано хрупкими, изящными шипами Огненной Розы. Конечно, доказательств тому, что все его домыслы справедливы, у Барона не было. За те несколько дней, когда он отсутствовал в Замке, там погибло около двух дюжин стражников и слуг. И не было никого, кто мог бы рассказать правду о том, что случилось на самом деле. Вернее, почти никого. Уцелел только тот рыжий шлюшонок Хагай, который теперь раболепно ублажал его по первому требованию. Но он уверял, что ничего не знает, потому что на самом деле он никто и ничто: и ума у него нет, и ничего не видел и не слышал. Он, дескать, видел только, как тот мужик потащил Плектра по коридору, да сообщил об этом Овадье Бараку. К тому же, гадёныш и сам долго не мог говорить, и вообще совершенно расклеился. Барон было подумывал выбросить его из Замка или даже прикончить, как бесполезную скотину, но решил повременить с этим. Вдруг мозги встанут на место в изувеченной башке, и он ответит на все вопросы, что покоя не давали хозяину? Ну а пока сгодятся и другие его части тела, тем более, что он оказался недурной шлюхой, а Рейза надолго покинул своего голодного господина. В общем, пока суть да дело, Хагай оказался в постели Сатрапа, и сделался в Замке, а потом и в Цитадели, девочкой номер один. Для всех, кроме Барона, конечно. Правды он так и не узнал, но и без этого поверить Рейзе уже не мог. Тем более, что тот очень изменился с момента своего воскрешения. И именно это совершенно свело Барона с ума. Он влюбился в Рейзу, хотя не желал себе в этом признаться. О, да, прекрасный демон наконец-то очнулся от своего призрачного сна, и теперь Барону приходилось несладко. Каждый день, каждую долгую – предолгую ночь он с нетерпением и лёгким чувством смятения ждал, что на этот раз сделает его любимец. И верно: Рейза с удовольствием вёл какую-то странную, непредсказуемую игру, и в конце этой игры Барон всегда получал особенный приз: наслаждение, которое мучило; удовлетворение желаний, от которого нельзя отказаться, но и принять страшно. Плектр теперь сам определял, когда, что и как они будут делать. И ещё: будет ли Барон в этом участвовать, или будет жадно и умоляюще смотреть, и просить позволить ему хоть немножко утолить эту жажду. Барон представил себе, что Рейза сейчас войдёт сюда и скинет с плеч лёгкую накидку. Блеснёт белизной его нежная, шелковистая кожа, заиграют огнём красные пряди распущенных волос и колдовские зелёные глаза засверкают опасным блеском из-под невинно опущенных ресниц. Маленький демон немножко поиграет в роскошного, сексуального кадишту, у которого только одно желание – наслаждаться чувствами тела и ублажать других, а потом вдруг запахнётся, закроется, и станет изображать недотрогу. И, как только Барон попытается взять его, он станет отдаляться всё больше. Тогда Барону останется либо изнасиловать его, либо попытаться уговорить, либо бежать следом за ним, а потом без всякого толку взламывать его закрытую дверь и умолять, ныть и клянчить хоть немного «сладенького». Всякое уже бывало, но Сатрап никак не мог к этому привыкнуть. В последнее время Рейза сделался очень капризным и непостоянным в желаниях, и это тоже сводило с ума. Только что он говорил, что хочет винограда, а когда Барон лично приносил ему чашу, полную спелых ягод, он тут же заявлял, что это просто кислая отрава, и он низачто не будет это есть. Или притворится прежним Рейзой, уснувшим в своём холодном, загадочном мире, и Барон не решится потревожить его отчуждение. Всё же Плектр – это Плектр, и его сила пугала, тем более, что Огненная Роза как никто другой непредсказуем и опасен. Никому не под силу по-настоящему контролировать его, разве что старому чёрту Магистру Габриелю. Но даже с ним Барон не желал делить своё сокровище, и потому старался справиться сам. Да, так вот; когда Рейза отключался от реальности, Сатрап брался за кого-то другого. Не такого роскошного и желанного, конечно, но вполне пригодного, что бы ублажить перевозбуждённого мужика. И как только дело доходило до чего-то действительно интересного и горячего, неожиданно появлялся разгневанный Плектр и устаивал такую сцену ревности, от которой волосы дыбом вставали. Только поспевай ловить предметы, полетевшие по воздуху, да тушить загоревшиеся портьеры. А незадачливый «наложник на час» на карачках выползал из покоев Сатрапа, завывая от ужаса и обмочившись прямо на самого себя. Не раз такое уже было, и Барон, залезая на очередную шлюшку, с невольным страхом поглядывал на дверь: только б Рейза не проснулся и не пришёл разбираться! Конечно, Барон его не боялся, потому что Плектр низачто не причинит вред своему господину. Но сама мысль, что его обожаемый Рейза будет настолько расстроен, подавляла его и пугала. Бессовестный лжец поворачивал дело так, что Барон пренебрегает им; что бедный мальчик по его милости совершенно одинок и несчастен, и большой, злой мужлан делает ему больно… И много всего в таком роде. У Барона возникало доселе незнакомое чувство – чувство вины, и он совершенно терялся. Если бы кто-то другой попытался привести его в такое смятение, он просто разорвал бы выскочку на куски, хотя бы для того, что бы скрыть собственную невольную слабость. Он никак не мог позволить себе быть слабым – таким, каким был когда-то тщедушный и всеми презираемый Авихай. Но Рейза Адмони, проклятое дитя ада, делал его неуверенным в себе и потому совершенно беспомощным перед очарованием и слезами обожаемого фаворита. Барон тут же принимался умасливать свою драгоценную куколку, и тот мог сменить гнев на милость и подарить такую ночь страсти, после которой Барон даже сомневался, все ли важные и «мужественные» части тела у него на месте. Он чувствовал, что получил сверхдозу любовной эйфории, и опасался даже, что не выдержит этого напряжения. Всё же приходилось признаться себе, что человек он уже не молодой, и тело его стало дряхлеть. Много вина, много молоденьких юношей, всего много – особенно Рейзы. И ему даже хотелось хоть на время отказаться от этого странного, невыносимого наслаждения, и он делал вид, что очень занят своим заботами Сатрапа. Но очень скоро его начинало всего ломать, как наркомана без желанной отравы, и он снова искал удовлетворения в объятиях своего искусителя. И в то же время он прекрасно понимал, что Рейза притворяется. Что все его капризы и ревнивые истерики, что показное и необузданное желание – это абсолютная ложь. Это какая-то дьявольская головоломка: изысканная, утончённая и такая правдоподобная, что сводила с ума. И если бы в этом лицемерии было бы хоть чуть правды, Барон с лёгким сердцем забыл бы свои тревоги. Но Рейза, его полубог, его загадочный цветок огня и силы, вышел из сумрака вечных грёз и сделался вполне человечным. Таким, каким он безумно нравился Барону. Стервозным, жеманным, лживым и опасным, но в то же время таким нежным и притягательным, что Барон совсем потерял голову. Раньше он просто владел этим существом. Он обожал его, как обожает стяжатель драгоценное сокровище; жаждал его отзывчивого, неутомимого тела, и дорожил им, как сверхоружием и дорогостоящей покупкой. И это всё. Никаких чувств, никакой любви. А теперь он действительно любил этого человека, и ненавидел его за сладкую, бессовестную ложь. И сейчас, погружаясь с головой в прохладную воду бассейна, он дал себе слово, что однажды дознается-таки, кто был тот пленник, который так изменил Рейзу. Нет-нет, это не Мастера из «Плектрона» сделали. Это сделал убийца, пробравшийся сюда. Он не только забрал жизнь Огненной Розы; он ещё пробудил его и украл его сердце. И однажды ему придётся заплатить за это. И ему, и прекрасному изменщику Рейзе!
Вода захлестнула его, накрыла своёй прозрачной тяжестью и сделала мир вокруг очень тихим и глухим. Если где-то поблизости и была жизнь, то теперь она сделалась ненастоящей и нереальной. Барон, словно утопленник, тихо покачивался в глубине мраморной чаши бассейна, наполненной прохладной бирюзой, и слушал глухой рокот воды. Он представлял себе, что и правда утонул, и больше уже ничего не будет: ни Цитадели, ни этого бассейна, никаких забот и тревог. Он умер, и теперь сможет от всего отдохнуть. И от сражений, и от страха перед чужой волей, и даже от Рейзы. От такого любимого и такого ненавистного Рейзы Адмони – цветка, пылающего в ночи этой проклятой пустыни…
Всплеск над головой побеспокоил расслабленного Сатрапа, и он тут же прогнал тени своих потаённых чувств. Никто не должен видеть его слабости и сомнений. И уж тем более — Рейза. А маленький демон уселся на краю бассейна, поджал ноги и опустил руки в воду. Он начал баламутить её, расплёскивать, а когда хозяин вынырнул, он стал брызгать прямо ему в лицо. Барон тут же подплыл ближе, ухая и отфыркиваясь, и ухватил юношу за лодыжку. Тот весело засмеялся и, зачерпнув пригоршню побольше, вылил воду на голову своему повелителю. А тот немедленно и очень охотно забыл свои прежние мысли о ненависти, лжи и измене, и, поддавшись настроению Рейзы, игриво прогудел:
— О, да маленький шалун хочет поиграть с папочкой? Ну так иди сюда, мой сладкий!
И он потянул Рейзу к себе. Юноша изумленно и шутливо вскрикнул, стараясь высвободить ногу из капкана хозяйских рук, но тот бесцеремонно дёрнул чуть посильнее, и Рейза соскользнул в бассейн. Как был – одетый, в туфлях и бесценных украшениях, которые надел, чтобы сделать приятное хозяину.
— Ты что творишь, дикое чудовище?! – Рейза весь вскинулся, как напуганный кот, и,
уцепившись руками за бортик, попытался выскочить из воды. Но Барон не позволил ему этого сделать, и, притянув к себе, закружил его в забурлившем водовороте. Рейза смеялся, как мальчик, и уже не старался высвободиться, а только легонько и капризно пошлёпал мокрыми ладонями по щекам хозяина. – Вот теперь вся моя красота промокла и пошла ко дну. А я так старался: наряжался, причёсывался… Ты неблагодарный варвар!
Мокрый шёлк немедленно прилип к телу и обрисовал все его контуры так откровенно, что у Сатрапа даже немного голова закружилась. Юноша, увидев это, коварно усмехнулся. И снова попытался отвесить шутливую пощёчину грубому мужлану, который сжимал его в объятиях, но тот перехватил его руку. Он заломил кисть Рейзы ему за спину и, чуть запрокинув хрупкое, гибкое тело назад, стал жадно и ненасытно целовать губы своего непредсказуемого любовника. А как только почувствовал, что задыхается, тут же легонько оттолкнул укрощённого лаской демона и повелительно махнул рукой на его одежду:
— Снимай всё это! Если хочешь мне нравится, так разденься и будь паинькой!
Рейза кокетливо и капризно скривил гримаску избалованной куколки:
— А если нет? Если я не послушаюсь, что тогда?
— А тогда я сделаю вот так! – Барон быстро сгрёб его в охапку и рванул тонкую ткань с плеч юноши. Через мгновение промокшее и разорванное платье поплыло по мягким искусственным волнам бассейна, а потом и вовсе ушло на дно. Рейза стоял в воде совершенно обнажённый, и только мокрые туфли всё ещё оставались на нём — вот и вся его одежда! Барон нашёл это очень возбуждающим, и, медленно опускаясь на колени, погрузился в воду полностью. Сквозь зыбкую бирюзу он разглядел парчовые узоры и самоцветы, украшавшие драгоценные башмачки его любимца, и дотронулся руками до его ступней. Несколько неверных движений – вода всё-таки мешала! – и вот уже Рейза избавлен от промокших и бесполезных теперь туфель, а Барон, не сдерживая дыхания, припал ртом к его лодыжкам. Он не видел, как Рейза закрыл глаза, не почувствовал его напряжения и дрожи: он прислушивался только к своим ощущениям. А они уже бешенным костром полыхали в его теле: в низу живота, в пояснице, в безумно колотящемся сердце и каждой жилке, каждой клеточке плоти. Барон задыхался – и от того, что воздух закончился и теперь пустота истязала его лёгкие, и от того, что чувства переполнили его до краёв… Рейза открыл глаза, изобразил заманчивую улыбку и потянул Барона к себе. А едва тот вынырнул и принялся жадно глотать воздух, он милостиво позволил ему забрать своё дыхание – поцелуй за поцелуем, снова и снова…
Наконец Барон оторвался от любимого лакомства, и, задумчиво глядя на него, сказал:
— Вообще-то я удивлён, что ты сейчас пришёл сюда.
— Почему же? Я знал, что ты тут расслабляешься, и решил составить тебе компанию! Разве это странно или плохо?
— Да нет же, конечно не плохо. И я очень доволен.
— Тогда, должно быть, у тебя какие-то другие заботы? Я смотрю, у тебя на лице тень серьёзной проблемы. Расскажи мне, и я постараюсь тебе помочь!
Он увидел, что Барон и правда припомнил что-то неприятное, и разочарованно вздохнул при этом. Верно; какое-то незавершённое, обременительное дело. Но Сатрап тут же постарался прогнать прочь свою тревогу и любовно потрепал волосы юноши. Он улыбнулся, глядя на мокрые, спутанные пряди рубинового шёлка. Забавно выглядит этот вредный, капризный и коварный кот, окунувшись против своей воли в бассейн!
— Ты такой симпатичный, когда мокрый! Я в порядке. Не бери в голову. Проблемы есть всегда, и некоторые действительно срочные. И я правда рад, что ты здесь. Но я думал, что до завтра тебя не увижу – этот твой собачонок мне так натявкал! Он утверждал, что ты очень плохо себя чувствуешь. Да я и сам так подумал, когда приходил повидать тебя после отъезда Магистра.
Рейза неопределённо покачал головой:
— Ну да, было дело. Но теперь мне лучше.
— Лучше… — Неуверенно протянул Барон. – Не понятно. Обычно ты бываешь совершенно измотан его визитами, и про такое говорят: «краше в гроб кладут»! А в этот раз ты быстро оправился, словно ничего и не было. Странно! Не ожидал.
— Я и сам не понимаю, в чём тут дело. – Рейзе будто наскучила эта тема, и он, положив руки на плечи хозяина, стал нежно ласкать губами его лицо, шею, ключицы. У Барона всё внутри заполыхало ещё сильнее, и жар окатил его так, что ему аж не хорошо стало. А Рейза скучающе добавил, не прекращая возбуждать алчущего, звереющего на глазах господина: — Я проснулся, а усталости как и не было. Может, я начал привыкать к его нашествиям? Не знаю, да и знать не хочу. Мне лучше, и это главное. Но… Понимаешь, я не прочь сейчас подкрепиться твоей силой, если ты, конечно, согласишься покормить своего бедненького, голодненького мальчика?
И он мягко и ласково коснулся возбуждённого орудия своего господина. Пальцы его заиграли горячей плотью, чуть сжимая и снова отпуская налитые ядра и скользя по стволу вверх – вниз. Сатрап уже не мог сдерживать своего желания. Он подхватил Рейзу за бёдра, поднял повыше и прижал к себе. Юноша обхватил его за талию ногами и стал плавно и неторопливо покачиваться, всё больше возбуждая любовника. Но, когда тот попытался войти в его тело, он прильнул к уху Сатрапа и прошептал:
— Подожди! Давай не здесь!
— Это ещё почему? — Невнятно пробормотал Барон. Он всё ещё пытался втиснуться в узенькое, напряжённое устьице своего любимца, но при этом не хотел причинить ему боль, и потому низко и надсадно пыхтел и похрюкивал, как озабоченный хряк. Рейзу это позабавило, и он, слегка сжавшись, засмеялся:
— Просто не хочу! Мне здесь не нравится, и всё!
Барон, чьи усилия оказались тщетными, разочарованно и сердито встряхнул насмешника. Он чуть запрокинул юношу назад и встряхнул его ещё раз, и даже сделал вид, что собирается утопить. Но тот ещё громче засмеялся и плотнее прижался к Барону. Он легонько прикусил мочку его уха, пощекотал его раковинку и шею языком – Барон застонал и сделался податливым и добродушным. Нельзя же сердиться на человека, или почти человека, который знает, как оживить твои самые тайные желания! Но он всё же спросил, продолжая обнимать и ласкать изящную фигурку, которую жадно сжимал в руках:
— Что значит — «не нравится»? Что это ты ещё такое выдумал?
— Ничего я не выдумал! Мне никогда не нравилось заниматься любовью в этой здоровенной банке с водой! Мокро, скользко и холодно. Я предпочитаю делать это в постели – там тепло и мягко, и очень уютно! Давай поднимемся на верх, а?
Барон уже понял, что прямо здесь и прямо сейчас ничего путного у них не получится, и потому отпустил руки – Рейза тут же выскользнул из его хищных клешней. А хозяин потрепал его намокшие волосы, погладил лицо ладонью, и тут же отвесил ему легкую пощёчину, как намёк: «знай своё место, мальчик! Не забывай, кто тут хозяин!» и добавил вслух:
— Не капризничай. Ты будешь делать это там, где я прикажу, и так, как я захочу. Захочу – так ляжешь прямо посреди главного зала, или в коридоре на этаже с казармами. И ублажишь меня, как только я пожелаю!
— Так пожелай! – Рейза сказал это с таким выражением лица, что у Барона аж ум за разум зашёл. Его фаворит явно соблазнял его и очаровывал, и, хотя Барон в душе понимал, что это и есть жестокая, циничная игра юного демона, но кто бы мог устоять перед этим искушением?! А Рейза, глядя в его одуревшее лицо, продолжил заигрывать с его поплывшим сознанием: — Давай же, прикажи! Разве я не твоя игрушка, не твой слуга? Что ты хочешь, что б я сделал? Пойдём в казарму, и я покажу и тебе, и всем остальным настоящий танец на полу! Или на столе? Или, может быть, на твоём троне? Представляю, как понравится это твоим придворным!
Эти слова отрезвили Барона. Такой вариант уж точно не устраивал ревнивого до одури самца — собственника. Он понял, что и правда сейчас и не место, и не время. Жар, снедавший его изнутри, стал утихать. Он ещё немного помедлил, молча лаская и целуя возлюбленного, а потом снова приподнял его и усадил на бортик бассейна. Потом отплыл к мраморным ступеням лестницы, уцепился за сверкающие поручни и выбрался из воды. Он зашлёпал по мокрым плитам купальни, и Рейза, шаловливо болтая ногами в воде, внимательно прислушивался к его шагам. Улыбка не покидала его лица, но глаза следили за хозяином внимательно и холодно. Вот хозяин подошёл к плетёной тростниковой кушетке и взял с неё аккуратно уложенный слугами бархатистый халат. Надел его, вдвинул ноги в лёгкие сандалии и снова повернулся к Рейзе. Тот вопрошающе поднял брови:
— Ты не похож на человека, который хочет немедленно заняться любовью. Передумал?
Сатрап неторопливо двинулся к нему, и Плектр, продолжая изучать его чувства, отметил по себя, что в этот раз его план, кажется, сработал неплохо. Лучше, чем прежде. Что ж, Магистр Габриель был прав – однажды он научится всем этим управлять. Очень даже недурно получилось! Всё предложил, и ничего не дал, не отказав при этом. Теперь старый хряк ничего не сможет предъявить ему. Можно, конечно, и чуть-чуть потрафить ему: от одного раза от него, Рейзы, точно не убудет. Лишь бы мерзавец не пожелал оттянуться в своих грязных играх и выспаться на его, Плектра, тонкой шкурке. Ладно, чуть позже так и будет. Просто забыться ненадолго, и сделать вид, что всё нравится. Как всегда. А пока у Барона явно пропало игривое настроение. Хорошо, что он в нужное время навёл старого дурака на нужные размышления! А вот он сам уже подошёл к возлюбленному вплотную и опустился рядом на корточки.
— Да нет, не передумал, конечно. Но ты прав: есть кое-какие заботы и незаконченные дела, и даже в твоих объятиях я не могу не думать о них. Наверно, лучше сразу покончить со всей этой головной болью, а потом уж полакомиться на славу! И ты мне в этом поможешь.
— Помогу в чём? Лакомиться, или с делами разбираться?
— И то, и другое. – Барон встал и потянул Рейзу за собой. – Пойдём. Есть работа для тебя, и ты единственный, кто может справиться с такой непростой задачей без особого ущерба.
И он направился к выходу из купальни, ведя юношу за собой, но на пороге тот вдруг встал, как вкопанный. Сатрап удивлённо обернулся на него, и тот засмеялся, видя его замешательство:
— А ты ничего не забыл? Я ведь немножко не одет! Как же я пойду по дому в таком откровенном наряде? – И он выразительно очертил руками контуры своего великолепного тела. – Хочешь, что бы все тут слюной захлебнулись?
Барон представил себе, как из открытых собачьих пастей его прислужников капает жадная, голодная слюна при виде неторопливо и дерзко шагающего голышом Плектра, и ему стало смешно. Он закатился хохотом, и скоро слёзы навернулись ему на глаза. Он погрозил пальцем своему несносному любовнику:
— Даже не надейся. Развлекаться будешь другим способом, а я уж позабочусь о твоей наготе. Мы сделаем вот так! – Он быстро подхватил Рейзу на руки и прижал его к себе, защищая своим массивным телом и от неудобств, и от ненужных взглядов. – Всё, теперь ты одет! И пора уже взяться за дело!
