Руслан
Следак сам предложил все на себя взять – меньше дадут, чем в составе группы. Ясно было, что Барыга всех сдал, и теперь его отмазывать будут. Пойдет не как организатор, а как свидетель, и выйдет сухим из воды. Но Руслану без разницы было – раз уж сам ступил, то остальных нечего подставлять, тем более, что свою участь этим тоже не улучшить. Так что, Руслан со спокойным сердцем чистосердечно во всем признался.
Суд быстро прошел, в два заседания. Никакого смысла рассиживаться, когда обвиняемый все признает и раскаивается. Дали всего-то восемь месяцев, а с учетом того, что Руслан под следствием отсидел – всего полгода на малолетке получилось. В суд пришли друзья-приятели и девушки – поддержать. Юлька плакала, Бродяга смотрел хмуро перед собой и что-то злобно бормотал себе под нос, когда Руслан давал признательные показания.
Руслан до этого никому не писал – страшно было, сколько дадут, а после вынесения приговора приободрился и накатал Юльке и Сашке коротенькие письма, чтобы не волновались за него.
Юльке такое:
«Моя дорогая, замечательная Юлия!
Ты знаешь, как я к тебе отношусь, и как много о тебе думаю. Конечно, мы с тобой не слишком часто говорим о любви (честно говоря, я не смог припомнить ни одного раза, когда бы мы о ней говорили), но я хочу, чтобы ты знала, что мысли о тебе будут согревать меня весь период моего заточения.
Пожалуйста, не надо плакать. Совсем скоро я вернусь, живым и здоровым. Надеюсь, что время, пока меня не будет, ты проведешь не в слезах, а в веселье и радости. Пожалуйста, живи полной жизнью. И если вдруг ты собиралась верно меня ждать, то не стоит этого делать. Ты знаешь, что мне этого не нужно. Я хочу, чтобы у тебя все было хорошо, и ты не слишком без меня скучала.
Но я буду очень рад, и очень признателен тебе, если ты будешь писать мне обо всем, что у вас там происходит.
С любовью,
Руслан».
А Сашке такое:
«Здорово, Бродяга!
Пожалуйста, не сердись на меня. Я знаю, что ты меня предупреждал, и теперь можешь упрекать за то, что все так получилось. Пусть это все послужит мне уроком. Думаю, что я довольно легко отделался, и впредь буду более внимательно прислушиваться к твоим советам.
По сути, ты мой самый лучший друг, хотя не могу сказать, что мы с тобой много общались. Но тут дело, наверное, в том, что ты вообще не любитель поболтать. В любом случае, я надеюсь, что ты не держишь на меня зла, и будешь писать мне о своих делах.
У меня все нормально, я довольно сносно тут устроился, и думаю, что на малолетке тоже проблем не будет. Ты знаешь, я умею встраиваться в общество. Этап на следующей неделе.
Извини, что сейчас написал мало: пока еще не разобрался, что да как. В следующий раз напишу подробней: как доехал и как устроился на новом месте. Береги Юлю, смотри, чтобы она больше не плакала, как тогда, в зале суда. Слезами горю не поможешь. Будь рядом с ней, ты ей очень нужен.
Увидимся в мае, если не уедешь.
Руслан».
Он ждал ответов в ближайшие дни, но ему передали письма только на малолетке – отправили следом за ним по почте. Спасибо, хоть не потеряли.
Юля писала:
«Здравствуй, Руслан.
Я очень по-тибе скучаю. Буду стараться ни плакать. Ни знаю что еще написать. У меня все хорошо. У Саши тоже, нормально. Маринка ногу подвирнула. Учимся шить мужцкие трусы.
Ты мне пиши письма. Подлиннее. Придложения короткие потому что я ни знаю где ставить, запятые. У меня с этим сложно. Твоих писем очень, очень, очень жду. Отвечать буду стараться. Бродяга тоже, тебе пишет. Уже три дня пишет.
Досвидание.
Юля».
Письмо от Бродяги было все исчеркано вдоль и поперек, кое-где даже до дыр. Прочитать можно было только:
«Здорово, поэт!
Твое письмо страшно длинное.
(несколько зачеркнутых строк)
Я ниумею так писать. Все нормально. За Юлькой смотрю.
(несколько зачеркнутых строк)
В мае уеду (далее зачеркнуто) Вернусь в сентябре или раньше если (далее зачеркнуто) Сам знаешь.
(несколько зачеркнутых строк)
Я это все писал неделю.
Давай».
Да уж, красноречием эти ребята явно не отличались. А развлечений на зоне маловато – карты да переписка. Руслан стал помогать сокамерникам сочинять романтические письма заочницам, его талант быстро оценили, так что, деликатесов и сигарет было в избытке. И работать не требовалось. Рукавицы шить Руслан сразу отказался со словами «Мы не рабы, рабы не мы» — еще не хватало на ментов работать. Но с такой позицией и без авторитета первое время было голодно. Это умение красиво писать вовремя сослужило хорошую службу.
А там и передачи пошли от Юли и Саши – сигареты, конфеты, теплые вещи. К передачам прилагались короткие записки, которые они, видимо, считали письмами. Руслан же писал о своей жизни довольно подробно – ему это нравилось. А еще он от нечего делать написал пару писем вымышленной сестре Тане. Только не отправил – некуда было отправлять. Блажь, конечно, но не отпускало чувство, что уж она бы смогла ему ответить нормально, чтобы читать было интересно, а не строчила дежурные отписки.
На малолетке Руслан начал серьезно играть в карты. Талант к этому делу у него был давно, но только здесь попались действительно достойные партнеры. Сначала проигрался в пух и прах, а потом научился понимать, что к чему, и настолько продвинулся в игре, что получил пару независимых предложений по поводу поездного заработка после отсидки. Согласия сразу не дал – гастрольная жизнь не для него. Но признавал, что иногда можно и срубить бабла по быстрому, если прижмет.
А еще он научился не ввязываться не в свое дело. Точнее, его еще в КПЗ мужики научили. Видишь, что кого-то пинают – не лезь, сами разберутся. Смотрящий беспределит – заткнись и держи свое мнение при себе. Точнее, он считал, что научился не ввязываться. Потому что пару раз все-таки ввязался, ничего не смог с собой поделать. Но, вопреки предостережениям, это только подняло его авторитет: все видят, когда настоящий беспредел, а не просто хрень какая-то, и многие против беспредела готовы поддержать того, кто посмеет выступить. Но даже в последние два месяца отсидки, уже занимая угловую шконку, Руслан старался держаться скромнее: его дело — отсидеть свое и домой вернуться. К Юльке.
Время тянулось медленно, а все-таки зима закончилась, и весна наступила. Пора было собирать манатки.
Выпустили их вместе с корешем-картежником, и сначала Руслан прокатился в другую сторону от дома: взяли билеты в поезд дальнего следования до станции через сутки и всю ночь играли с лохами, пока местные каталы не запалили – тогда пришлось ноги уносить, чтобы не делиться. Но подняли неплохо, оно того стоило. Теперь можно было ехать домой почти королем. Корешок поехал дальше, в свою сторону, а Руслан по совету дамы из справочной вокзала взял билет до какой-то станции, откуда можно было на электричке доехать до Уфы, а оттуда – на автобусе до Ебурга.
Спрятал деньги, как следует, да сразу уснул в поезде – устал сильно после бессонной ночи. Перед сном успел только подумать, что можно бы Юльке купить подарок хороший, вот только какой? Кружевное белье – не вариант. Еще не хватало, чтобы всякие козлы снимали с нее то, что он подарил. Украшения Юлька не любила – складывала в шкатулку и забывала. К цветам тоже была равнодушна. Что же ей подарить, чтобы она поняла, насколько ему дорога? Так и не придумал. Решил, что просто купит конфет и шампанского – отметят встречу после долгой разлуки.
Софья
Таня закончила девятый класс на месяц раньше и сразу поехала к бабушке. Даже свой аттестат с отличием не увидела, и на первый выпускной бал не попала. Конечно, для этого были объективные причины: отчим в командировке, а маме подвернулась путевка в санаторий, необходимый маленькой Анютке. Среднюю сестру, Кристину, отправили пожить к маме отчима, а насчет Тани мама договорилась о досрочной сдаче экзаменов – и вот Таня едет к бабушке уже в мае. Обидно. Не то чтобы вручение аттестатов и выпускной так важны — уж точно не важнее санатория для Анютки, Таня это понимала. А все равно обидно, что ее даже не спросили – просто погрузили в поезд, как мешок картошки.
Как обычно, мама приплатила проводнице, чтобы та за Таней присматривала. Проводница и присматривала – не разрешала выходить на станциях, предлагала сама купить все, что нужно. А Тане очень надо было выйти. Очень-очень. У нее как раз в день поездки начались месячные, да такие обильные – как из ведра. А мама дала с собой только пару прокладок да кусок марли – наверное, решила, что хватит. Не хватило. Когда марля закончилась, Таня разорвала свое полотенце, а потом – вафельное поездное. Это не спасло. Хорошо, хоть джинсы на ней были черные – не видно предательских пятен. Таня лежала на верхней полке, прикрывшись простынкой, смотрела в окно и чувствовала, что уже протекло на матрас. Жуть.
На станции зашли веселые солдаты-срочники, которые свое уже отслужили и направлялись домой. Они расположились в другом конце вагона и сразу начали открывать бутылки, разливать и выпивать. Таня подумала, что на следующей длинной стоянке ей удастся прокрасться в другой вагон и из него добраться до магазина или аптеки – хотя бы ваты купить.
Женщина, занимавшая нижние полки со своей пятилетней дочкой, предложила Тане яблоко. Таня вежливо отказалась. Может быть, и стоило чего-нибудь съесть, но она слишком нервничала.
Полку напротив занимал мужчина, который спал всю дорогу, отвернувшись к стенке. Словно услышав про яблоко, он сел и смачно потянулся. Таня увидела, что это не мужчина, а совсем молодой парень. Он посмотрел на Таню и улыбнулся ей, а она смущенно отвернулась.
— Мы пойдем в вагон-ресторан, — сказала парню женщина с нижней полки, — Я сверну матрасы, присаживайтесь, если нужно.
— Благодарю, — ответил он.
— А здесь есть вагон-ресторан? – спросила одна из женщин, занимавших полки в проходе, — Оль, пойдем тоже? Пирожки надоели.
И они ушли.
Парень спрыгнул на пол и спросил Таню:
— А ты есть не хочешь?
— Нет, спасибо, — ответила Таня, — Я не голодна.
— Меня Русланом зовут, а тебя?
— Таня.
— И куда ты едешь, Таня?
— В гости к бабушке. А Вы?
— Мы? – широко улыбнулся Руслан, — Мы – домой.
— Откуда?
— Оттуда.
Он вытащил из сумки пару пирожков с картошкой и алюминиевую кружку.
— Надо будет на следующей станции докупить хавки. Тебе взять чего-нибудь?
— Если до аптеки дойдешь, купи ваты и марли, я деньги отдам, — сказала вдруг Таня.
— Зачем?
Таня вздохнула.
— Ладно, не нужно. Обойдусь.
— Да я куплю, мне не трудно. Спрашиваю, потому что вдруг не будет ваты, — чем заменить?
Таня почувствовала, что густо краснеет, и отвернулась. Руслан взял кружку и ушел с ней в конец вагона. Таня слышала, как он разговаривает с дембелями, и они дружно смеются. Потом он вернулся, поставил кружку на стол и спросил:
— Тебе, что ли, эти ваши женские прокладки нужны? Так я куплю, не вопрос.
— Спасибо, — сказала Таня, не поворачиваясь, — Только заверни во что-нибудь.
Она чувствовала, что Руслан на нее смотрит, поэтому спрыгнула с полки, быстро поправила простыню, которой укрывалась – чтобы не видно было пятен, и тоже ушла за кипятком со своей кружкой. Прошла мимо солдат, вышла в тамбур и осталась там стоять до самой станции – благо, недолго.
Едва поезд остановился и проводница открыла дверь, Руслан вышел на перрон.
— Стоим только семь минут! – крикнула проводница, и Руслан махнул рукой в знак, что понял.
Но поезд тронулся, а Руслан не появился. Таня всматривалась в суету вокзала, кусая губы. Не было его. Поезд уже набрал приличную скорость, и Таня почувствовала, что глаза наполняются слезами. Так глупо. Проводница пожала плечами и ушла открывать туалет, а Таня осталась. Возвращаться лежать на полке не хотелось, уж лучше тут.
Открылась межвагонная дверь, и в тамбур шагнул Руслан.
— Еле успел в последний вагон, — сказал он, — Держи.
Он протянул ей бумажный сверток. Таня схватила его, быстро поблагодарила Руслана и побежала к своему чемодану – взять чистую одежду, чтобы переодеться в туалете.
Уже через десять минут она была в полном порядке – Руслан купил самые дорогие прокладки, из тех, что рекламировали по телевизору, и Таня сразу почувствовала себя человеком. Да и бежало уже намного меньше. Жизнь налаживалась.
Мама с дочкой с нижних полок еще не вернулись, и Таня села напротив Руслана, достала из своей сумки бутерброды с сыром и предложила:
— Хочешь?
— Терпеть не могу сыр, — усмехнулся Руслан, — С детства.
— Понятно, — сказала Таня.
Ее отец тоже не любил сыр. Ничего удивительного. И вдруг ее сознание пронзила дикая мысль.
— Руслан, ты не из Ебурга случайно? – спросила она, и тут же мысленно отругала себя – надо было спросить, откуда он, а теперь это выглядит странно.
Руслан внимательно посмотрел на нее, словно изучая лицо, и Таня тоже вглядывалась в него, пытаясь что-то понять.
— Это ты мне письмо написала? – спросил он, и Таня уронила бутерброд на пол.
Послышались голоса попутчиц, возвращавшихся из вагона-ресторана. Таня успела только спросить Руслана, до какой станции он едет, запрыгнула на свою полку и уставилась в окно, обдумывая происходящее. Руслан хотел у нее что-то спросить, но она приложила палец к губам и кивнула в сторону приближавшихся голосов – не стоит, чтобы кто-то видел, как они разговаривают. Руслан кивнул и ушел к солдатам, а Таня осталась думать. Все это было очень странно. Странно, но предельно ясно. И не было никаких сомнений относительно дальнейших действий.
Таня взяла свою большую сумку и вышла с ней в тамбур. Там открыла ее, переложила часть вещей в сумку поменьше и спрятала эту сумку поменьше в мусорном баке, а с большой сумкой вернулась к своему месту. Подложив книжку под листок, написала письмо для бабушки о том, что она влюбилась в солдата и уезжает с ним в его республику, просит не волноваться и никогда не искать ее – это бесполезно, выбор сделан. После этого посмотрела на часы – через час в вагоне погасят свет, а через три Руслану выходить. Значит, через два часа надо выдвигаться.
Свет выключили. Руслан вернулся и лег на свою полку. Таня знала, что он не спит и прислушивается к ней. Через час, когда девочка на нижней полке спала крепким сном, а ее мама дремала напротив, Таня тихо стащила с третьей полки пару одеял, сформировала некое подобие спящего человека, накрыла эту конструкцию простыней и соскользнула вниз, прихватив документы и деньги из-под подушки. Все вокруг спали, только Руслан молча смотрел на нее. Таня чуть улыбнулась ему и ушла в сторону туалета, вытащила сумку из мусорного бака, надела куртку и шапку, перешла в соседний вагон, потом еще в один, а там затаилась в тамбуре – не в том, где открывают двери проводники, а напротив туалета. Убедилась, что окно открывается, и стала ждать, уперевшись носом в стекло. За пять минут до станции проводница тяжело прошла по вагону, чтобы закрыть туалет, и Таня перешла в соседний вагон, а потом вернулась на свою позицию.
Едва поезд остановился, она открыла окно, выбросила сумку, и сама прыгнула вниз, ударившись о насыпь. Раздумывать было некогда – стоянка всего две минуты. Таня пролезла под вагоном и метнулась на перрон, страшно гордая собой и напуганная одновременно.
Там постаралась смешаться с редкими прохожими и быстро пошла вдоль поезда по направлению к своему вагону. Вот и Руслан. Вышел, не оглядываясь и не озираясь. Не спеша, вразвалочку, пошел по перрону в сторону пригородного вокзала. Таня шла за ним, держась на расстоянии.
Когда Таня вошла в здание пригородного вокзала, Руслан изучал расписание электричек. Таня встала на значительном расстоянии от него, но рядом с кассой, и тоже уставилась в расписание. Через минуту Руслан подошел к кассе и громко попросил билет на ближайший до Уфы. Таня еще немного поглазела на расписание, подождала, пока в кассу пройдет еще пара человек, а потом тоже купила билет до Уфы и прошла в зал ожидания, где спокойно села читать газету в ожидании электрички.
Электричка ехала пять часов, и Таня вздремнула в пути. Она старалась не думать о том, что она делает, и зачем, и что скажет бабушка или мама. В конце концов, это ее жизнь, и нечего ей указывать.
Уфа. Таня вышла на перрон и встала у киоска с газетами. Мимо медленно прошел Руслан и остановился в нескольких метрах, проверяя что-то в карманах. Таня пошла за ним, и он ускорил шаг. Перешел дорогу, спросил что-то у прохожего и уверенно зашагал по улице. Таня – за ним. Дошли до автовокзала, и Руслан скрылся за массивной дверью. Таня ускорила шаг – на улице было как-то не по-весеннему холодно, ее куртку продувало насквозь. Руслан встретил ее на входе.
— Давай, скорее, автобус через десять минут отходит. Я взял билеты.
— Хорошо, — сказала Таня.
Да, он прав. На электричку билеты продавали без паспорта, и на автобус тоже, а значит, их никто не вычислит уже. Можно не прятаться.
Они вышли на парковку для автобусов. Руслан на ходу снял с себя куртку и накинул ее Тане на плечи.
— Не надо, — сказала Таня.
— Надо. Я за тебя отвечаю.
Таня усмехнулась.
— Перед кем отвечаешь?
— Перед собой, как минимум.
Автобус был большой, все места заняты, кроме двух в самом конце. Таня села у окна и невольно поежилась – дуло довольно сильно.
— Вставай, поменяемся, — сказал Руслан.
— Ничего, все нормально.
— Вставай, а то заболеешь. А я закаленный.
И Таня встала, пропустила Руслана к окну, протянула ему куртку. От куртки он наотрез отказался, заявил, что ему не холодно. В это трудно было поверить, но делать нечего.
По пути Руслан рассказал про свою жизнь, про Юлю, про друзей и про дальнейшие планы не возвращаться в школу, а идти учиться на ювелира – все равно ведь учился неформально. Таня внимательно слушала, потом почитала письма, которые Руслан написал ей на малолетке, и увидела, что Руслан крепко спит. Потрогала лоб – горячий. Разбудила, заставила пересесть от окна, накрыла курткой. Он не возражал. А Таня подумала, что уж точно больше не позволит ему командовать.
В Екатеринбурге сели на трамвай, доехали до районного ОВД – обменять справку на паспорт. Руслана знобило, и участковый это заметил, велел пить витамины, спросил, не одолжить ли денег. Он был хороший мужик, участковый этот. Руслан сказал, что все нормально – у него знакомая девчонка поживет, она поможет. Участковый хмыкнул, а Руслан объяснил ему, что он все не так понял, — девчонка ему все равно что сестра. Таня этого не слышала – ждала снаружи.
До дома дошли с трудом – Руслана знобило и одолевали приступы кашля, на третий этаж Таня его почти на себе втащила. Завела в квартиру и побежала в аптеку – за антибиотиками. Ясно было, что пневмония.
Юлия
Юля каждый день бегала постучаться в квартиру к Руслану. А его все не было. Наверняка завис с какой-нибудь девкой по переписке, и о ней, Юле, совсем не думает. И Бродяга уехал. Каждый раз, не обнаружив Руслана дома, она клялась себе больше не приходить – пускай сам ее ищет, когда вернется. А на следующий день все равно шла проверить – не вернулся ли.
Привычно поднялась по лестнице, постучала в дверь и прислушалась. О, чудо – шаги!
— Кто там? – спросил девичий голосок.
— Это Юля. Руслан дома?
Дверь сразу открылась. На Юлю смотрела девочка – бледная, ненакрашенная, рыжая. Сама маленькая, а глаза серьезные, как у училки.
— Привет, — сказала девочка, — Входи, пожалуйста. Руслан дома, но он болеет. Сейчас спит, я дала ему лекарство.
Какое-то внутреннее чувство подсказало Юле, что это не заочница, с которой Поэт решил замутить после отсидки. Заочницы не такие.
— Ты кто? – спросила она.
— Ой, да, извини, пожалуйста, — девчонка говорила быстро, но очень четко, проговаривая каждое слово, — Меня зовут Таня, я сестра Руслана по отцу. Мы познакомились в поезде, и я с ним сбежала.
— В смысле — сбежала?
— В прямом смысле. Меня будут искать, поэтому нужно что-то придумать с новыми документами. Руслан сказал, что у него есть знакомые, которые смогут помочь. Но сейчас Руслан болеет, ему еще несколько дней надо будет лежать.
— Ясно, — сказала Юля, чтобы не показаться дурой. Хотя ничего ей не было ясно. Нет у Руслана никакой сестры.
Она прошла в комнату. Руслан спал на диване, закутавшись в одеяло.
— Я не нашла комплектного постельного белья, — сказала Таня, — все получилось вразнобой: простыня в голубой цветочек, а пододеяльник с бабочками.
— И че? – буркнула Юля.
Она села на край дивана и потрогала лоб Руслана. Горячий.
— Я вас оставлю, — сказала Таня и вышла из комнаты.
Юля удивленно посмотрела ей вслед – на кой ляд их оставлять, понятно же, что ему сейчас не до секса. Посидела немного, поглазела на Поэта и засобиралась домой.
— Слышь, сестра Поэта! Ты пока не выходи особо. У меня есть пара мыслей по документам. Если чего купить надо – говори, принесу.
— Продукты нужны, — сказала Таня, — Я дам денег. Хорошо бы курицу, лапшу, картошку, молоко, чай, сахар.
— Ладно, — кивнула Юля, — Завтра зайду.
— Большое спасибо за помощь, — смущенно улыбнулась Таня.
Домой Юля шла очень медленно. Она думала. Это было очень неприятно – думать и принимать решения. Эту Таню можно отправить домой, очень легко. Ее ищут. Надо только зайти в мусарню и рассказать про нее. А еще можно ей сказать, что никакой Поэт ей не брат. Но Поэт разозлится. Может, и не простит. А может, и простит. А если эта девка здесь останется, она его быстро за пояс заткнет, и объяснит, что ему надо встречаться с приличной девушкой. А может, и не заткнет. Но вряд ли. Юлька таких видала – они училками и воспитками в детдоме работали, всех учили, как жить надо, везде свой нос совали. Вежливые. Слов много знают. Как Поэт. Точно, Таня эта быстро объяснит Поэту, как ему жить. А Юлька и не ответит ничего, она-то столько слов не знает, ее Поэт и слушать не станет.
Юля думала весь оставшийся день, и ночью плохо спала – тоже думала. А утром призналась себе, что думай – не думай, а все уже решено. И пошла искать уборщицу, тетю Нину. Тетя Нина как раз нижний этаж домывала.
— Здрасьте, — сказала Юля, — Говорят, Соня Ваша…
— Ерунду говорят, — злобно сказала тетя Нина, — Не опознала я ее, не она это. Погуляет и вернется.
Но Юлька знала, что не вернется Сонька – догулялась. И новая тетка из опеки трясет тетю Нину – нужны документы, что Сонька где-то учится, а то опекунского пособия лишат. Тетя Нина бы и не против устроить Соньку куда-то учиться. Была бы Сонька.
— У меня есть девочка знакомая. Хорошая девочка, учиться любит. А документов нет.
Тетя Нина посмотрела подозрительно:
— Сколько лет?
— Пятнадцать, девятый класс закончила.
— Сонька не закончила, — хмуро сказала тетя Нина, — Она как в декабре с дальнобойщиками сбежала, так я ее документы со школы забрала, сказала, что в другую школу переводить буду, где на нее плохо не повлияют.
— Так давайте документы. Моя девочка их в школу отнесет, экзамены все сдаст, справку Вам отдаст, что она учится. И все хорошо будет.
— Ну, попробуй, — вздохнула тетя Нина, — Может, и выгорит чего. Но учти, если вскроется, скажу, что документы Сонька забрала, а тебя я знать не знаю.
— Ясное дело, — кивнула Юля.
С документами для Тани и с кучей продуктов она вернулась в дом Поэта. Поэт не спал, сидел в постели.
— Иди сюда, красотка, я тебя обниму, — позвал он.
Юля села на край дивана и обняла Руслана, поцеловала в губы. Руслану это явно понравилось, он затащил ее под свое одеяло и залез руками под ее майку. И вдруг закашлялся. Юля встала, поправила одежду.
— Давай потом. Лечись.
Таня постучала в комнату.
— Войдите, — весело сказал Руслан.
И Таня вошла, принесла чайник и чашки, разлила чай, чинно присела на краешек дивана. Юля вытащила из сумки документы, протянула их Тане.
— Вот, глянь-ка. Девка померла, а ее тетка хочет продолжать получать пособие. Только в школу надо будет устроиться.
Таня внимательно изучила документы – свидетельство о рождении, личное дело школьника, пару справок.
— Софья Белка. Странная фамилия.
— Тебе какая разница?
— Никакой. Она очень плохо училась, эта Соня.
— И че?
— Ничего. Где у вас тут приличная школа? Я бы сегодня попробовала поступить.
— Гимназия есть, — сказала Юля, — Но туда трудно попасть. И девяносто вторая школа.
— В гимназию меня с такими оценками не возьмут – пойду в девяносто вторую.
Юля проводила Таню до школы. Сначала шли молча – непонятно было, о чем разговаривать.
— Ты на швею учишься? – спросила Таня.
— Ага.
— Нравится?
Юля пожала плечами. Разве учиться может нравиться?
— А я математику люблю. Думаю на физмат поступать.
— Это че такое? — спросила Юля.
— Физико-математический факультет. Или на экономический еще можно.
— И кем ты будешь?
— Математиком. Или экономистом.
— Училкой, значит, — уточнила Юля. Не зря она сразу подумала, что Таня на училку похожа.
— Нет, почему училкой? Математиком или экономистом, — упрямо повторила Таня.
Юля вздохнула. А то математик и экономист – не училки. Она б еще сказала, что библиотекаршей будет. Нашла тоже профессии. Нормальные люди на поваров учатся, на швей. Которые в химии секут – те на медсестер идут. Которые совсем заумные – на врачей. Правда, Юля никого лично не знала, кто бы на врача учиться пошел, но врач – это что-то понятное. Прививки ставит. А математик – ерунда полная. Но спорить Юля не стала.
— Я тебя буду называть Соней, а не Таней. Чтобы не путаться.
— Хорошо.
Проводив Соню, Юля вернулась домой к Руслану.
— Зачем она тебе сдалась? – раздраженно спросила она, — Заучка какая-то.
— Она клевая, — улыбнулся Руслан, — Иди ко мне под одеяло.
— А тебе хуже не станет?
— Нет, мне станет только лучше.
Юля не стала заставлять себя уговаривать – в конце концов, за этим она и приходила. Если не за этим, то за чем же еще? Сначала, в первый момент, когда к ней только прикасались его руки, внутри все непроизвольно сжималось от страха, и Юля упрекала себя за то, что пусть даже мельком посмела подумать что-то плохое о хорошем человеке. Но потом становилось куда лучше, ей, в общем-то, нравилось. Почти. И она умела сделать так, чтобы он кончил побыстрее, и можно было просто полежать в обнимку. Это было куда приятнее. Время быстро пролетело. Казалось, только легли – и вот уже звонок в дверь. Соня вернулась. Юля накинула рубашку Руслана и открыла.
— О, ты здесь! – улыбнулась Соня, — А я боялась, что ты уже ушла, и Руслан спит. Три часа прошло ведь.
— Три часа? – ахнула Юля, — Да и черт с ним. Приняли?
— Да. Они сначала не хотели, но я им сказала, что последние три месяца прилежно занималась дома, и они могут мне устроить какой угодно экзамен. Пришлось написать диктант и контрольную по математике. И меня сразу взяли. Теперь надо написать еще несколько контрольных и сдать экзамены. Думаю, что справлюсь.
— Отлично! – закричал из комнаты Руслан, — Это надо отметить!
— Сейчас получишь свою порцию таблеток, — ответила Соня, — И будешь спать. Тебе тоже скоро документы в техникум подавать – надо готовиться.
К удивлению Юли, Руслан не стал возражать, послушно выпил таблетки и закрыл глаза. Соня предложила Юле выпить чаю в кухне.
— Спасибо тебе за документы, — сказала Соня, — И за продукты. Ты очень помогла. Руслан говорил, что ты замечательная, так оно и есть.
— Да ладно, — смутилась Юля, — Поэт вечно сочиняет.
Она заметила, что Соня смотрит на нее, разглядывает лицо. Но стоило Юле поймать этот взгляд, как Соня отворачивалась.
— Чего таращишься? – спросила Юля раздраженно.
— Ты очень красивая, — тихо сказала Соня.
Юля зарделась. Она знала, что красивая – ей часто об этом говорили. Но слышать это от Сони было очень приятно.
— Ты тоже ниче так, симпотная, — сказала Юля, разглядывая ее в ответ. У Сони была очень тонкая кожа, прозрачная. У виска пульсировала синяя венка, а на носу были веснушки. Хотелось поцеловать Соню в этот веснушчатый нос.
— Вовсе нет, — ответила Соня, — Но это не проблема. У меня другие приоритеты.
— Ты целка, что ли? – спросила Юля.
— А что это означает?
— С мужиком трахалась?
— Нет. Конечно, нет. Где бы я его взяла?
— Кого?
— Мужика, кого же еще? – рассмеялась Соня, — Не могу же я на улице схватить первого встречного и потащить в постель. Да и не хочется как-то. Я фригидная, мне это не интересно.
Юля широко распахнула глаза. Фригидная – это было такое ругательство, так говорили про девку с дурным характером, злобную и тупую. Она ни разу не слышала, чтобы какая-то девчонка сама про себя так сказала. Это ж позор.
— Ты только никому такое не говори – смеяться будут, — строго сказала Юля, — Выдумала еще – фригидная. Гадость какая.
— Почему гадость? – улыбнулась Соня, — Это просто факт. Уж какая есть.
— Ты хоть целовалась?
— Нет, никогда.
Юля покачала головой. В ее сознании не укладывалось, как так девка может в пятнадцать лет быть нецелованной. Странная она, девица эта. Но Юле она нравилась. Похоже было, что Соня не станет Поэту говорить гадостей, и не станет выгонять Юлю, а значит, с ней можно ужиться. Ну, пока она думает, что Поэт – ее брат. Было ясно, что насчет Поэта надо держать язык за зубами, а то Соня быстро вернется к своей семье, и Юля больше никогда ее не увидит. С такой девочкой просто негде пересечься. А если пересечешься, то и поговорить не о чем – если нет, например, Поэта. Ну, или о Бродяге с Соней еще можно поболтать – надо ее как-то подготовить к тому, что он дурной и невоспитанный. Чтобы она не сильно удивлялась потом.
Через неделю Юля попросила Соню помочь ей написать Бродяге такое письмо, чтобы он вернулся поскорее. И Соня помогла. Сначала долго и мучительно пытала Юлю, спрашивала, что же Юля чувствует и чего хочет. Достала с вопросами, пришлось Юле выложить почти всю свою жизнь, как на духу. Но с письмом помогла. Юля дописала пару строк, не предназначенных для глаз Сони, отправила его до востребования в отделение, номер которого оставил Бродяга, и стала ждать.
Александр
Бродяга открыл письмо от Юли, сидя на лавочке рядом с почтовым отделением. Наверное, Поэт вернулся – иначе с чего бы Юльке писать.
«Здравствуй, дорогой Саша», — прочитал он. Странно. Почерк Юлькин. Сама она «дорогая». Поэт ей диктовал, что ли?
«Руслан вернулся!» — Ага!
«Он спрашивает про тебя, очень соскучился» — это что еще за сопли?
«Я тоже по тебе скучаю. Я уверена – ты считаешь, что поступаешь правильно. Но на самом деле ты мне очень нужен здесь, рядом. Может быть, ты думаешь, что уезжаешь ради меня, но я хочу, чтобы ты понимал, что для меня куда лучше видеть тебя каждый день, разговаривать с тобой. Ты самый близкий мне человек. В моей жизни было много плохого, ты это знаешь. Но разлука с тобой делает все только хуже. Пожалуйста, возвращайся и больше не уезжай. Я тебя жду».
Этот отрывок Бродяга перечитал несколько раз. К горлу покатил какой-то комок. Наверное, колбаса была несвежая – вот и мутит. И Юлька еще всякую чушь непонятную пишет. Он поморщился и дочитал письмо до конца.
«С Поэтом приехала девка! Думает что, он ей, брат! Ахриненная! Умная!!! Целка! Ницелованая! За два дня на пятерки пять кантрольных написала! Типерь мая подруга! Она мне с письмом помагала! Приежжай скорей!»
Теперь все прояснилось. Ну, конечно, у Юльки просто новая подруга. Типа Поэта, только девка. Поэтому и письмо такое. Но, похоже, домой ехать надо. Юлька зовет – значит, поехал.
Бродяга зашел к председателю колхоза, получил заработанное, пересчитал все на несколько раз и отправился на рынок – покупать Юльке подарок. На рынке полно было всякой всячины – какие-то вазочки, ночные рубашки, наручные часы, игрушки. Возле лотка с игрушками Бродяга задержался. Среди плюшевых собачек и разноцветных машинок стояла кукла Василиса. Точно такая, как была в игровой в детдоме. В такой же коробке. В игровой эта кукла стояла на самом высоком шкафу, и девчонкам запрещено было ее трогать. Вынимали ее из коробки в двух случаях: во время проверок и чтобы поощрить особенно послушную девочку. Юльке ни разу не довелось подержать эту Василису в руках.
Бродяга молча вытащил деньги из кармана и протянул продавцу, указав на куклу. Отлично. Юлька заценит. Конечно, вещь бесполезная, но сильно уж письмо было грустное.
Подошла цыганка, тихо спросила, нужно ли золото.
— Лом возьму по сотне за грамм, — ответил Бродяга.
— Нет, по двести пятьдесят, — засмеялась цыганка, показав золотые зубы.
— По двести пятьдесят я и в ломбарде куплю, — пожал плечами Бродяга.
— А ты не бери лом, ты возьми колечко. Новое, хорошее, — цыганка покрутила перед его лицом кольцом с зеленым камнем. Камень сверкнул на солнце.
Бродяга подумал, что девке – типа сестре Поэта — тоже надо что-нибудь привезти, наверное. Вот кольцо можно. Или Поэту его отдать на перепродажу.
— За двести возьму, — сказал он, подумав, что за четыреста пятьдесят сторгуются.
— Забирай, — усмехнулась цыганка.
— Это золото? – уточнил Бродяга. Дешево она отдавала.
— Золото и изумруд. Только я за него с тобой торговаться не стану.
Бродяга пожал плечами и расплатился за кольцо.
Купив билет, он отправил Юльке телеграмму, чтобы встречала его на вокзале. Пусть знает, что он едет сразу, как она попросила. Слишком уж грустное было письмо.
Четыре дня в пути – и вот он уже спрыгивает с подножки поезда, а Юлька бросается ему на шею.
— Куда лезешь, дура, дай выйти нормально, — приветливо буркнул он, отталкивая ее.
Поэт тоже пришел. Он совсем не изменился – все такой же блондинистый и кудрявый, все также улыбается. Бродяга протянул ему руку, поэт ухватился за нее, притянул Бродягу к себе и крепко обнял.
— Здорово, друг.
— Чего повис на мне, как баба? – оттолкнул его Бродяга.
— Ты ничуть не изменился, — расхохотался Поэт, — Знакомься, это Соня.
Бродяга с интересом посмотрел на рыжую девчонку, которая топталась рядом. Хорошенькая. Приличная такая: челка не поставлена колом, а лежит на лбу, и две косички, как у первоклассницы. Смотрит зелеными глазами и улыбается. Бродяга бы ее трахнул, если б дала.
— Сегодня у нас переночуете, — сказал Поэт.
— Я в общагу лучше.
— Нет, идем к нам, — упрямо повторил Поэт, забрал у него сумку и пошел вперед широким шагом.
— Понял? – сказала Юля, — Давай, не упрямься. Я с тобой поговорить хочу, а в общаге неудобно.
— Ладно.
Юля ушла вперед с Поэтом, а Бродяга шел рядом с Соней. Девчонка молчала. Бродяга скосил глаза в ее сторону, тут же столкнулся с ней взглядами и резко отвернулся, уставившись на дорогу. Что-то в ней было. Губы у нее ненакрашенные, а на лице веснушки. Идет рядом и молчит. Дышит. Если поцеловать, даст по морде. А потом еще Поэт добавит. И правильно. Она не блядь. С ней так нельзя. С ней вообще никак нельзя. Ей бы вообще дома сидеть, с мамкой. Цветы выращивать на подоконнике. Задумавшись, он замедлил шаг, и Соня тоже пошла медленней. Бродяга остановился, и Соня остановилась.
Руслан и Юля ушли вперед, а Соня стояла и смотрела на него, как на чудо-юдо.
— Ты чего? – спросил он.
— А ты?
Он наклонился к ней близко-близко и подумал, что вот сейчас она заорет. И поцеловал ее, пока не заорала. Соня ахнула, обхватила его шею руками и прильнула губами к его губам. Никогда ничего такого с ним не было. Странно и страшно. Он сделал над собой огромное усилие, резко отшатнулся и быстро пошел вперед. Мысленно он ругал себя последними словами. Как будто у него проблем в жизни мало. Надо держаться подальше от этой крали. Из-за нее можно с Поэтом порамсить. И не надо жизнь девке портить. Ей еще замуж выходить. За профессора. Кислых щей. Но что-то в ней есть. Только не для него – и слепому ясно. Зря Поэт ее притащил.
Бродяга догнал Поэта у самого дома, забрал свою сумку и быстро поднялся по ступенькам.
— Куда спешишь? – спросил Поэт, догоняя его.
— Жрать охота. Только в душ забегу.
Чтобы не пересекаться пока с Соней, Бродяга, не успев войти, вытащил из сумки чистые вещи и закрылся в ванной. Теперь можно было расслабиться. Он подумал, что не зря не утерпел и поцеловал эту девчонку. Теперь на всю жизнь хватит впечатлений. Глаза закрыл и вспомнил, как все было – ее губы, ее запах, ее близость… И еще чего-нибудь присочинил в голове. И полный порядок. Больше он Соню не тронет. И надо объяснить ей как-то, что к нему лезть не следует. Уж он объяснит.
За ужином он специально сказал Соне пару грубостей. Но было непохоже, чтобы ее это как-то задело: она думала о чем-то своем и не очень-то разговаривала. Только когда Бродяга назвал ее дурой, она удивленно на него посмотрела и спокойно сказала:
— Зато ты очень умный, сразу видно.
— Соня, не обращай на него внимания, — махнула рукой Юля, — Он по жизни такой.
— Да, ты мне рассказывала, — кивнула Соня.
Бродяга злобно фыркнул – вот Юлька болтливая, уже чего-то рассказать успела. А в общем, хорошо, если рассказала что-то плохое. Пускай Соня его стороной обходит.
Кольцо он решил Соне не отдавать. Но и Поэту тоже не отдавать. Пусть лежит. После ужина девчонки ушли в большую комнату, а Бродяга с Поэтом остались мыть посуду.
— Твоя Соня тоже посуду не моет, как Юлька? – хмуро спросил Бродяга.
— Моет иногда. Ты чего на нее наезжаешь?
Бродяга дернул плечами и чуть не выронил чашку.
— А чего она сюда притащилась?
— Сложно объяснить, Сашка. Она себе чувствовала лишней и не очень-то нужной дома, понимаешь? У ее родителей есть другие семьи, а она как-то посередине болталась. Им она не нужна.
— Тебе нужна?
— Само собой. Уж ты-то должен меня понять.
— Ее предки бухают? – спросил Бродяга, — Отчим пристает?
— Нет, у них очень приличные семьи. Соня музыке училась, танцам, на английском неплохо говорит – у нее была языковая гимназия.
— Пусть едет назад, — злобно сказал Бродяга.
— Ей со мной лучше.
Бродяга стиснул зубы и с грохотом поставил стопку чистых тарелок на стол.
— Тебе с ней лучше.
— А тебе-то что? – разозлился Руслан.
— Ничего. Похуй. Пошли, я Юльке подарок привез.
Но, дойдя до двери из кухни, Бродяга вдруг остановился, закрыл дверь и сел за стол. Руслан сел напротив.
— Ты что-то хотел сказать, Саш?
— Угу. Хотел. Щас, погоди.
Руслан терпеливо ждал. Саша собрался с мыслями и сосредоточился на предстоящем разговоре.
— Слушай, — сказал он, наконец, — Когда Юльке было одиннадцать лет, а мне, значит, двенадцать, ее хотели удочерить. Ясно?
— Да. И что?
— Что, что… Я взбесился. И Юльке сказал, что они гандоны штопаные. Юлька плакала. Я потом успокоился, сказал ей, что нормальные они чуваки, что она должна с ними пойти. Но она отказалась. Сказала, что ей в детдоме лучше. И я сказал, что точно — в детдоме лучше. И она осталась. А через два года я зашел в спортзал. Она лежала на полу, платье разорвано, и по ногам кровь течет. А я-то думал, что раз меня все боятся, и она типа со мной, то никто ее не тронет. Хуйня это. И ничего не исправить. Юлька теперь ненормальная. Ты не видишь, потому что ты ее раньше не знал. А я вижу. Каждый день.
Руслан вскочил со стула.
— И что? Причем тут Соня? Я ее не держу! И с ней ничего плохого не случится! Она также ходит в школу, как дома! Ты думаешь, я не могу ее защитить? Что-то плохое может случиться с кем угодно и где угодно! У Сони одинаковые шансы попасть в неприятности и здесь, и там. Но здесь хотя бы мне не все равно.
Саша внимательно посмотрел на Руслана, чтобы понять, верит ли он сам в то, что говорит Похоже было, что верит. Саша считал, что он и так слишком много сказал. Но не хотел, чтобы получилось, что он сказал все это зря. Надо довести до конца, раз начал.
— Шансы попасть в неприятности не одинаковые, — медленно сказал он, старательно подбирая каждое слово, — Там приличная семья. В школе знают ее мать. Всякие уроды видят, что она… Не такая… Из приличных. Таких лучше не трогать. Самое опасное место для нее – дорога из школы домой. Но никто ее не тронет. Те, кто могут тронуть, не знают, кто за ней стоит. Они выберут другую. А здесь? Она под опекой у чужой тетки-алкашки. Живет в твоей квартире. Сюда приходят всякие… Сам знаешь. Ты не будешь следить за ней постоянно. Не сможешь. Выберут ее, и ты ничего не сделаешь. И ты ей врешь.
Руслан молча смотрел в окно, плотно сжав губы. Бродяга понял, что ему удалось донести свою мысль. И отлично.
