Я иду к самому дальнему зданию многоэтажного жилого комплекса, сжимая в руке маленькую теплую ладошку. Как же я ненавижу мальчишку, шагающего рядом со мной и весело расспрашивающего меня о котятах, живущих в подвале самого крайнего подъезда! Я отвечаю невпопад, стараясь поскорее скрыться с ним вместе за углом. Осталось совсем немного, скоро все закончиться и душа моя, наконец-то, успокоится. Сынок ! Потерпи немного… Зло будет наказано. Я сама приведу приговор в исполнение, ведь закон, как оказывается, не для всех.
С того страшного дня прошло больше полугода. Я почти не помню, что же произошло. Мы переходили улицу… Я чуть отстала, ты был уже на середине мостовой, когда страшно взвизгнули тормоза и мимо меня пронесся вихрь. Я ничего не поняла, только сердце как-будто провалилось куда-то в темноту. Я искала тебя глазами и никак не могла понять, что нечто в бурых пятнах, лежащее на противоположной стороне — это и есть ты. Потом была больница, поэтому суд прошел без меня. Старенький адвокат только пожимал плечами. Оказывается водитель ни в чем не виноват! Виноват ты сам! Виноват в том, что оказался на пути какого-то проходимца, имеющего деньги, виноват в том, что переходил улицу в неположенном месте, виноват, что нет поблизости ни пешеходного перехода, ни светофора. Во всем виноват был только ты! После больницы я ходила по кабинетам, обивала пороги- безрезультатно. Я даже узнала, где живет этот хлыщ ( город ведь небольшой), хотела встретиться с ним, посмотреть ему в глаза. А он только посмеялся, нахамил, разве что с лестницы не спустил! Тогда-то я все и решила… В наших новых микрорайонах дома стоят группами, образуют какие-то отдельные островки, объединенные общим двором с детской площадкой. И еще я воспользовалась тем, что сегодня люди и не стремятся узнать друг друга. Живут себе в многоэтажках, соседей знают только в лицо и то тех, кто живет рядом, а если повыше-пониже этажа на два-три или в соседних подъездах- так это и вовсе незнакомцы. Я ходила в этот двор четыре месяца, приучала всех к себе. Ни с кем близко не общалась, на вопрос, где живу, показывала на один из дальних подъездов и называла номер какой-нибудь пустующей еще квартиры. Говорила с женщинами о делах, о болезнях, о ценах в магазинах. О чем еще говорят, сидя на скамеечке недалеко от детской площадки? Разговаривая, они следили за своими детьми и внуками. А я следила только за одним… за его сыном. Отец этого сорванца лишил меня моего единственного мальчика, лишил будущих внуков, лишил самой жизни! Для кого и для чего я живу? Вернее, не живу, существую. Мне все равно, что будет со мной. Я хочу поскорее уйти к тебе. У других в моем возрасте уже есть внуки, а у меня — одна пустота! Со временем ко мне привыкли, здоровались, а некоторые мамаши даже просили ненадолго приглядеть за детишками, пока они сами занимались домашними делами. А мне это только в радость. Я ведь люблю детей… всех, кроме вот этого! Но я и за ним присматривала, мне нужно было, чтоб он привык ко мне. Его отцу я старалась не попадаться на глаза, боялась, что узнает. Хотя, вряд ли. Кто мы для него! Ничто, серость, которую и замечать-то не надо! Наконец и мальчишка привык ко мне. Я даже поднимала его , когда он падал, успокаивала, если мальчишки постарше отбирали у него мяч и давали подзатыльники. А сама еле сдерживалась, чтоб не вцепиться в него, не придушить там же, не вытрясти из него всю душонку! Пусть и его отец почувствует боль и пустоту, которые поселились у меня в сердце. Это и будет его наказанием! Лишиться ребенка! Что может быть страшнее!?
Несколько дней назад в подвале окотилась кошка. Детки бегают туда посмотреть на котят, но спускаться в подвал бояться: темно, пыльно. Вот и этот тоже хочет посмотреть, а родители не пускают. Я уже знаю, что делать! Даже кусок арматуры нашла и отнесла в подвал. А там будь что будет! Мне все равно!
Я иду к дальнему подъезду и держу за руку мальчишку. Для меня он не ребенок, он плоть от плоти зла и беззакония. Для меня, как и для него, скоро все закончится, осталось пройти еще чуть-чуть.
Мы спускаемся в темный подвал.
— Осторожно, не упади,- говорю я, стараясь унять дрожь в голосе и боясь, что в последний момент он что-то заподозрит и откажется идти со мной. Но нет, в его возрасте дети еще наивны, они верят в добро.
— Я не упаду, — говорит он, глядя на меня сияющими глзами,- а можно мне будет их потрогать?
Мы спускаемся по лестнице. Как же долго! Меня уже трясет! Издав радостный возглас, он бросается к стене, где копошатся пищащие комочки. Кошки нет, видно ушла искать пропитание. Ее малыши тычуться еще слепыми мордочками друг в друга и расползаются вдоль стен. Мальчишка садиться перед ними на корточки, сгребает их в кучу, гладит всех сразу. Я поднимаю с пыльного бетонного пола приготовленную заранее железяку. Его затылок на уровне моих колен, может чуть выше… Рука сжимает кусок железа и уже готова приподняться, чтоб вновь резко опуститься на детскую голову… Я почему-то медлю..
-Теть Тань,- голова поворачивается ко мне , и я снова вижу сияющие глаза,- посмотри, какие они хорошенькие! Можно, мы с тобой будем сюда каждый день приходить? Я их кормить буду. Теть Тань, ну пожалуйста!
Железка с грохотом валится из моих рук. Но он, кажется, не замечает ее, настолько занят котятами.
— Хватит, идем обратно,- говорю я, еле ворочая пересохшим языком,- вставай, увидят родители, что тебя на площадке нет, ругаться будут. Вставай скорее!
Мы выходим на залитый солнцем двор.
— А завтра придем?- спрашивает он, стряхивая с брючек пыль.- Теть Тань, а почему ты плачешь?
— Это от солнца глаза слезятся- говорю я, вглядываясь в глубину двора,- беги на площадку, завтра видно будет.
Я смотрю ему вслед… Вот он перебежал двор, подбежал к группе таких же малышей лет семи-восьми, что-то рассказывает. Я ухожу со двора. Больше я сюда не приду, никогда. Пусть он живет! Я не хочу, чтоб он, как и мой мальчик, превратился в нечто, не хочу, чтоб его светлая рубашонка покрылась пятнами бурого цвета! Пусть он живет! И я буду жить: ходить на работу, возвращаться в пустую квартиру, смотреть на фотографию сына и чувствовать облегчение от того, что не смогла, не переступила. Сын бы не простил, ведь он сам так любил жизнь!
Трудно подобрать слова для комментария… Вы умеете передать чужую боль. Очень хороший рассказ. Я рад, что героиня сумела остановиться в шаге от Бездны ада.
Если б она убила преступника, я не смог бы » бросить в неё камень»… А вот ребёнка… Наверно, всё же нельзя.
Ирина, очень трогательная проза. Нельзя быть мстительными. ЛГ сумела найти в себе силы, чтобы не совершить зло…
Трудно справиться с собой, когда душа полна ненависти и боли. главное- найти в себе силы остановиться.
Михаил, «наверно»???
Без комментариев
@ А. Б. Бурый:
Нельзя вообще. Никого. Есть Высший Судия.
Хорошо написано. Психологически всё верно. Я и не сомневался в таком финале — человека убить очень трудно.