Веселое место

Всякий уважающий себя автор обязан написать о визите к стоматологу

Адские муки начались в воскресенье и продолжались всю неделю. Дотерпев неделю, уже в пятницу я сидела в очереди к стоматологу.

— Надо же, как щеку разнесло! Пульпит, наверное. Болезнь нынче не щадит даже молодых, — сокрушались старушки в очереди государственной клиники.

Я с опаской покосилась на очередь. Неужели все страдали так же, как и я?

Боль нахлынывала и ненадолго отпускала, позволяя забыть о себе, чтобы потом с новой силой раскачивать мой болевой порог.

По талончику моя очередь была еще не скоро. Симпатичный парень справа читал электронную книгу. По дурацкой привычке я подглядела: «Смирительная рубашка» Джека Лондона. Самое время!

Силы духа мне и не хватало. Я держалась за сиденье коридорного кресла побелевшими пальцами и следила за миганием сигнальной лампочки. Внезапно мигнули мне:

— Огурчикова, проходите!

Очередь прыснула.

Внутри, как обычно, началась эпопея с больничной карточкой. Данные полисов нового образца требовали перезаписи в свежие бланки. Я терпеливо ждала, вжавшись в кресло. Боль брала меня на абордаж и было уже нестерпимо тяжело сносить ее приступы.

Наконец, пожилая врач отвлеклась от бумажной волокиты и уделила мне внимание:

«На что жалуетесь, судя по распухшей щеке, не спрашиваю. Спите нормально?», врач убила меня этим вопросом. Вообще-то я не у сомнолога. «Отлично, — говорю, — сплю» — «Имею в виду, во сне не болит?» — «Еще как болит. Но сплю нормально – привычка!».

Это верно – в студенческие годы привыкла спать практически в любых условиях, в гостях и шумном общежитии, во время творческих сабантуев и даже на улице – в парке или на корточках в ожидании открытия метро после дискотеки. Раньше, действительно, со сном были проблемы, особенно в школе; тем более, что будил меня обычно папа…

— …сейчас я буду простукивать зубы, а вы говорите, где больно. Верхний зуб болит? («Болит»). А нижний? («Тоже болит»). Здесь?

Методом исключения врач обстукивала мои зубы, будто играла в ксилофон. Меня даже позабавили издаваемые внешними костями скелета звуки.

И тут, приноровившись, ударила как раз по самому больному зубу – боль мгновенно парализовала меня, разлившись по всем зубам и деснам, и даже иррадиировав в ухо.

Врач удовлетворенно подытожила: «Здесь!», и еще раз как следует долбанула, куда не следовало бы. Я смотрела на нее со сдержанным ужасом, как на сотрудника Гестапо. Сравнение, конечно, чересчур жесткое, но другое на ум не приходило: частокол зубов передавал по цепочке боль от ударов друг другу, а мой мозг лихорадочно соображал, каких еще участковых стоматологов я знаю.

Тетя в белом халате не дала мне опомниться.

— Удалять нерв! – уверенным тоном сказала она и выписала мне направление на уколы в соседний кабинет.

Там тоже была очередь. Агнцы на заклание удрученно буравили взглядом стенку напротив, где маленький микрофон вызывал больных по фамилиям. Мне пришлось еще раз постесняться своей фамилии, когда врач даже в микрофон улыбнулась при вызове.

Врач также усадила меня в кресло. Похоже, это отдельный ритуал. В окнах жилого дома напротив поликлиники жильцы, наверное, ужинали чем-то вкусненьким. А я уже неделю не могла есть ничего сладкого, твердого, соленого, острого или копченого.

— Рот! – врач прицелилась шприцем и глубоко уколола меня по самое не хочу. Я взвизгнула, но она профессионально сказала: «Рано орать!» и быстренько сделала мне еще два укола лидокаина. Натуральные вивисекторы, никаких увещеваний.

Меня перекосило. Точнее, мне так почувствовалось. Или ощутилось? Я уже не могла здраво оценивать ситуацию, потому что, казалось, вместе с несчастным зубом, десной и половиной рта мне заморозили также добрую часть мозга и весь опорно-двигательный аппарат.

— Де-вуш-ка! Сколько мне вам еще орать? Подойдите сюда и распишитесь.

Я не соображала, что она от меня хочет. Тупо уставившись в пол, я мысленно проговаривала только что услышанные фразы. Врач, оставив записи, смотрела на меня, а я на нее.

«Обойдите меня слева и распишитесь в этой графе», как немецкой овчарке, скомандовала мне врач. Такие инструкции я еще понимала. Но в мозгу явно что-то отключилось, потому что, когда я вышла, врачиха прокричала мне в коридор, что я забыла в кабинете сумку. Забрав которую, я вернулась к первой мучительнице.

Та усадила меня на ненавистное кресло. «Посидите немного», и вышла. Я сидела с перекошенным лицом, щеку после уколов раздуло как после пчелиного укуса. Жуткое зрелище, наверное – я не чувствовала. К тому же рот был заполнен слюной и кровью, которые хотелось сплюнуть. При этом я ничего не могла сказать – рот парализовало обезболивающим, не чувствовалось губ. Ванночки для харкания я не нашла, а плеваться в мусорное ведро сочла неэстетичным.

На мои мучения с опаской поглядывала медсестра, но ничего не предпринимала, предпочитая выжидательную позицию.

Неожиданно в кабинет заглянул тот самый симпатичный парень:

— Можно?

Странно, он же раньше меня пришел – почему только сейчас заходит?

Оказалось, это не медсестра, а вторая врач. И здесь пациентов принимают по двое в кабинете – соответственно, обслуживают два врача. Но моя врач все не возвращалась, а парень уже сел в соседнее кресло и отвлеченно посмотрел на меня. Я постаралась сделать кокетливую физиономию, но вспомнила, как выгляжу и оставила попытки.

Слюна во рту все набегала. Я старалась не нервничать, но, видимо, обезболивающее повлияло на меня как-то странно: меня знобило, немного кружилась голова, а все окружающее приобрело резкие и яркие очертания, будто у наркомана.

Вдобавок ситуация стала казаться мне смешной. Вот сижу я тут, беспомощная, в стоматологическом кресле, и ожидаю ушедшую (в туалет? подкраситься? покурить) врачиху. А она и не чешется. А в соседнем кресле сидит симпатичный парень, посмотрю-ка на него. Ба, да он еще смешнее меня выглядит: глаза выпучены, рот раскрыт, нервно ногами шевелит. Вовсе и не идеал даже.

А врача нет. Слюны-то сколько, господи! Я же лопну, ей-Богу!

Наклонившись к полу, я пристально разглядывала сменные тазики. Медсестра (врач), колдуя над пациентом, странно посматривала на меня. А я едва могла координировать свои действия. Меня шатало и мутило. Думалось, что уже вечер и у всех есть уютные и теплые дома, и только у меня нет. Зато есть друзья и общага. А также есть любовник, хотя нет любви. То есть я занимаюсь временным самообманом.

И хотя для родителей я по-прежнему плохая дочь, я все же ощущаю себя счастливой. Хотя иногда и несчастной. Я работаю как папа Карло, занимаюсь репетиторством, и непонятно еще, кто кого учит.

Я принимаю в общаге душ в каморке с облупившейся штукатуркой; отмокать долго нельзя, тогда рискуешь быть весь облепленный ею.

У меня складка на пузе, и качать пресс не помогает. Зато отращиваю волосы, которых однажды чуть не лишилась, когда семь раз за месяц перекрашивалась химией. Тогда сильно уставала на работе и резкая смена имиджа была как психотерапия.

У моей соседки умерла крыса, и она (соседка) неделю рыдала, будто потеряла лучшего друга; а я не смогла плакать, когда умерла мама моей близкой подруги.

Недавно я начала брать уроки джазового вокала, и это мне никак не удавалось, поскольку надо было овладеть холотропным дыханием, научиться дышать как йоги. Педагог мучилась со мной, а я вспоминала, как подростком завидовала Майклу Джексону, и упрямо включала ключичное дыхание, судорожно держась за пианино.

Еще летом я хотела поехать в Белоруссию, но меня напугали гонением на оппозицию в этой стране, и я раздумала ехать одна. А мои друзья вообще никуда летом не хотели.

Затем я размышляла, что человек реально странное существо, раз хочет то, что в принципе недостижимо – полное принятие другого человека, идеальную дружбу и любовь; хочет победить смерть и убежать от жизни, познать Бога, который внутри самого человека.

Все мои кумиры пали поверженными ниц; любимые актеры и певицы, режиссеры и писатели – хотя никто из них мне ничего не обещал, я почему-то винила их в неудачно созданных семьях с заброшенными во имя творчества домочадцами и не могла простить им периоды пьянства и увлечения наркотиками.

Вспомнилось, как несколько дней назад, когда зуб только начинал саднить, но еще не скручивал в бараний рог и не болел чертовски, мы познакомились на форуме с одним малым.

— Привет! – спросил он меня в три часа ночи. – Чего не спишь?

— Привет. Зуб болит, вот и не сплю.

— Круто. У меня тоже. А у тебя какой? Мой правый верхний коренной.

— А мой нижний левый второй от конца.

Так мы общались полночи. Обсудили лучшие поликлиники района, полазили в медицинских форумах и выискивали зубные болезни. Нашли даже медицинский справочник XVIII века, где на полном серьезе было описание болезни кариес (в терминах на латыни) с интерпретациями:

«если зуб у кого болит неделю – и даже присыпка солью не помогает, как и натирание чесноком – то наверняка сглазили;

при совпадении зубной боли и общей лихорадки, особенно у детей, надо исключить вероятность дурных поступков морального характера в прошлом;

ежели болезный противится лечению – то надобно сперва изгнать Диавола из чертогов; для этого повесить березовый веник у входа в лекарскую избу…».

Юноше эти советы понравились, мне не очень.

— Огурчикова? Уже заморозили? – вернулась врач и принялась за меня. – Сплюньте вот сюда, она достала спрятанный (от пациентов?) лоток.

Пришлось несладко. Если закрыть глаза, когда жужжит бормашина, то при хорошем воображении можно представить кухонный миксер, будто мама взбивает крем. Но это при ясной голове. А моя еще «плыла». Поэтому я представляла сначала игрушечный вертолет, затем встревоженных Винни-Пухом пчел, после освежающий стрекот вентилятора в сильную жару, затем мальчишек, играющих машинками:

— Ж-Ж-Ж-Ж-Ж-Ж!

Это было невыносимо. Пахло паленой костью, врач сладострастно углублялась внутрь зубовного жерла. Казалось, вскоре она крикнет внутрь: «Ну и дупло!» — «Ну и дупло!!! Ну и дупло! Ну и дупло…» — «Зачем вы повторяете?» — «Это эхо», как в известном анекдоте.

Но врач только профессионально наложила на нерв мышьяк и быстренько запломбировала зуб.

«Неделю не есть острого, соленого, жирного, сладкого. Жевать правой стороной рта».

Чем отличается мое меню до и после посещения врача?

Так я и питалась неделю. А потом мне показалось, что пломба стала шататься.

На форумах в интернете писали: «Признаки отравления мышьяком: металлический вкус во рту, слабость, резкая боль в животе»; в разделе «Лечение» стояло: летальный исход.

Несмотря на опасения, пломба не выпала. Я пережила еще целую неделю перекошенной щеки, одностороннего кусания и глотания, нудной болезненности и отказа от сладостей.

В установленный срок мне удалили нерв и заполнили отверстие новой пломбой. Но без обезболивающего с эффектом веселящего газа было не так интересно.

Меня больше не переполняли воспоминания и мысли, кроме самых заурядных: завтра на работу; во время секса надо бы предохраняться; мою маму не переделаешь; как врачи могут так долго учиться; за кого голосовать на выборах; где мокрее – в Бергене или в Питере; стринги – это аморально или просто негигиенично; нарастить ли мне дрэды; что в тот раз мне вкололи, что дало такой веселящий эффект?

— Так, опять двадцать пять. Девушка, прошу вас, покиньте помещение. Понимаю, что вам понравилось, но у меня очередные пациенты. Следующий!

Я шла по весенней мартовской улице, и из лужиц на льду мне улыбались солнечные зайчики.