Деревянная сказка

«Каждый человек — он как дерево, он отсюда и больше нигде» Б. Б. Г.

Они росли всё выше и выше, их кроны становились всё шире и шире, их корни уходили в землю всё глубже и глубже, птицы вили гнёзда в их могучих ветвях, звери находили в их зарослях убежище от хищников, путники обретали пристанище в их пустотах. Они заполняли собой всё пространство, всё время, всё безвременье, и не было ничего, кроме них, потому что они стали всем. И только где-то издалека слышался тихий писк, который становился всё громче и громче, который стал уже таким громким, что смог уничтожить всё их великолепие; он нарисовал вместо них белый потолок и жёлтую люстру. Альбер ударил рукой туда, откуда он доносился, и он замолчал.

***

Чёрт знает что творится. Всё хуже и хуже. Такое впечатление, что всё деревенеет.

Альбер Медисович Баум присел на кровати и опустил ноги на пол. Большой палец левой ноги громко стукнул о паркет.

— Чертовщина какая-то, — произнёс он вслух и поплёлся в направлении санузла. При каждом шаге палец стучал. Альбер насчитал девять таких стуков. Потом ещё три по дороге на кухню. Потом… Это уже стучали по батарее.

— Чем вы там всё время стучите? Прекратите немедленно! – донёсся слабо различимый голос соседки снизу, — Время пять часов ночи, вы мне спать мешаете!

— Не пять ночи, а полшестого утра. Нормальные люди уже встают в это время! – не остался в долгу Альбер Медиович

— Дуб! Дуб – он и есть дуб! – не унималась соседка. Шум закипающего чайника помешал разобрать дальнейшие слова, но они, судя по всему, были громкими, гневными и обличительными. «Спать она сегодня уже не будет», — с удовлетворением подумал Альбер Медисович.

Шутки шутками, но надо с этим что-то делать. Палец деревенел уже месяц и практически утратил чувствительность. Более того, ему начинало казаться, что деревенеют соседние пальцы, а также большой палец правой ноги. Он сел на табуретку и задрал ногу так, чтобы получше разглядеть палец. В нижней его части, там, где обычно у человека от ходьбы появляется мозоль, образовался очень плотный нарост, отчего палец уже не казался родным, а ощущался скорее протезом. Ощущение усиливалось тем, что этот палец практически ничего не чувствовал. В общем, не зря записался к доктору.

***

Доктор осмотрел пациента с ног до головы, попросил подышать в стетоскоп (на вопрос «зачем», ответил, что так положено; на вопрос «кем положено», ничего не ответил), потом попросил раздеться, сесть на кушетку, и, наконец, приступил к осмотру пальца. Он поводил по нему своим пальцем, постучал несколько раз молоточком, несколько раз цокнул языком и один раз пожал плечами.

— И давно это у Вас? Впрочем, да. Что за вопросы…

— Месяц примерно.

— Прогрессирует?

— Прогрессирует.

— Да Вы, голубчик, деревенеете! – произнёс доктор с невозмутимым видом.

— Простите, что?

— Деревенеете. Induretis, в переводе на латынь.

— То есть, как?

— Очень просто. Превращаетесь в дерево. Боюсь, что когда Вы совсем в него превратитесь, Вы перестанете быть человеком. Вы станете деревом.

Альбер Медисович побледнел.

— Простите, а разве такое бывает?

— Нет. По крайней мере, я о таком раньше не слышал.

— И Вы так спокойно об этом говорите?

— Спокойно. И что тут такого? Знаете, голубчик, за годы моей врачебной практики я и не такое встречал. Ведь все сразу идут к терапевту. Например, прошлой зимой пришёл ко мне пациент с металлическим бордюром от детской площадки. Держит руками этот бордюр на уровне головы, а у самого язык высунут и приморожен к этому бордюру. Вот смеху было, мы всей поликлинникой угорали!

— Простите, мне сейчас не до смеха.

— Мне тоже. Право, в Вашем случае я ничего смешного не вижу. Но помочь Вам, к сожалению, ничем не могу.

— Но Вы же говорите, что это уникальный случай! Единственный в своём роде! Вы же сможете карьеру на мне сделать! Диссертацию защитить! Стать учёным с мировым именем!

— Простите, это всё потом, а кушать уже сейчас хочется. Я предпочитаю синицу в руке, чем утку под… простите, журавля в небе. Не смею Вас больше задерживать, меня там ещё пациенты ждут. Мои синички, так сказать…

***

Небо покрылось рваными серыми тучами, ветер шелестел кронами деревьев, начинал накрапывать мелкий озорной дождь. Деревья зашуршали миллионами листьев, как бы перешёптываясь друг с другом, узнавая друг у друга последние новости. Одинокий воробушек чирикнул в детской песочнице, прыгнул пару раз на своих крючковатых лапках, и улетел прятаться в укромное местечко. Природа готовилась к зимней спячке.

Один только Альбер Медисович ни к чему не готовился. Шёл по улице, упёршись взглядом в асфальт и ничего перед собой не видя. Только ударился один раз во что-то большое и мягкое.

— Да вы что! – заорало большое и мягкое, — совсем ничего перед собою не видите? Глаза ра… Бат-т-тюшки! Альберик! Дорогой! Какими судьбами?

Оно обняло Альбера за плечи и несколько раз оторвало от земли. Всё это время Альбер только мычал что-то нечленораздельное.

Большим и мягким оказался студенческий приятель Никола Подкопайло – хороший, в общем-то парень, добряк и душа компании. Почему-то сразу вспомнилось о его увлечении резьбой по дереву.

— Сколько лет, сколько зим, — продолжал Никола, — слушай, а давай с тобой посидим где-нибудь, я тут одно неплохое местечко знаю…

Неплохое местечко представляло собой чебуречную с двумя рядами столов, покрытых клетчатой клеёнкой. Примерно половина столов в заведении уже были занятыми преимущественно мужскими компаниями по два-три человека. Альбер с Николой заняли свободный столик у окна, заказали литр водки, соленья, два салата оливье и большую бутыку минералки.

— Ну, как дела у тебя? – спросил Никола, когда разлили и выпилипо первой.

— Да всё нормально, вроде. Только деревенею я…

— Что делаешь?

— Деревенею. Превращаюсь в дерево.

— То есть, как? Подожди…

Никола разлил водку по рюмкам и приятели, чокнувшись, выпили.

— То есть, так, — продолжал Альбер. Большой палец на левой ноге уже одеревенел почти. Остальные тоже подтягиваются.

— Кто остальные? Куда подтягиваются?

— Остальные пальцы. Тоже деревенеть начинают. Скоро я стану деревом.

— В общем, ты всегда был каким-то немного деревянным. Давай ещё выпьем, — задумчиво пробормотал Никола и разлил ещё по одной.

— Дай я на тебя посмотрю, — пробурчал Никола после того, как они выпили, и полез под стол. Сидящие за соседним столом с интересом уставились на него, — какая нога говоришь? Левая?

— Левая.

— Ага… — Он снял с ноги ботинок и носок и принялся осматривать палец. Потом высунулся из-под стола, схватил со стола нож и опять исчез под столом.

— Что ты там делаешь? – спросил Альбер.

— Слушай, подари мне свой палец, а? Тебе он ведь всё-равно такой не нужен!

-Что? Ты с ума сошёл?

— Ну тогда продай! Продай, а?

— Ты что, напился уже?

— Так ты скоро весь одеревенеешь, да? – продолжал Никола, не ответив на вопрос.

— Весь.

— Завещай мне себя. Пожалуйста. Нет, ты не подумай ничего плохого, просто… — он приблизился вплотную к собеседнику и перешёл на шёпот, — это африканский эбен

— Что?

— Твой палец – из особой и редкой породы дерева, которое называется африканский эбен. Ты не заметил, как твой палец почернел? Когда ты задеревенеешь полностью, ты будешь стоить десятки тысяч долларов. А если продавать тебя в виде произведения искусства…

— Да ты с ума сошёл! Когда ты успел так нализаться?

— Нет, тут никакой путаницы быть не может! Мне недавно приятель привёз из Африки образец африанского эбена. Сходство поразительное. Подари мне свой палец, а?

— Да пошёл ты в жопу!

Альбер резко встал из-за стола и направился к выходу.

— Стой, — орал ему вслед Никола, — ты убегаешь от своей судьбы!

Домой Альбер шёл, не оглядываясь. Когда подходил к подъезду, зачем-то обернулся, и ему показалось, что что-то тёмное скрылось за углом. Наверное, только показалось. Но на всякий случай, он, зайдя в квартиру, закрыл дверь на все замки и щеколду. Потом посмотрел на деревянного слоника, привезённого когда-то из Индии и красовавшегося теперь на столике в прихожей, и отчего-то стало так невыносимо, невообразимо грустно, что он заплакал. Слёзы показались на вкус деревянными.

***

Следующие несколько дней он провёл дома, потому что никакого желания куда-нибудь идти не было. За это время ничего подозрительного обнаружено не было, если не считать одного телефонного звонка:

— Алло, здравствуйте, — сказали на другом конце провода.

— Здравствуйте. Вам кого?

— Я хочу купить Вашу статую.

— Извините, но Вы ошиблись номером.

— Странно. Я думал, Вы уже готовы.

— Что?..

Ответом были короткие гудки.

Одеревенение продолжалось. При ходьбе уже стучали оба больших пальца и левая пятка, отчего соседка снизу порой приходила в бешенство. Альбер пару раз доходчиво объяснил ей, что по закону Российской Федерации до двадцати двух ноль ноль он может у себя в квартире стучать чем хочет и когда хочет, и ей пришлось капитулировать. Правда, и Альберу пришлось пойти на некоторые уступки, и теперь после десяти вечера стал надевать тапки, чего раньше с ним никогда не случалось.

Когда закончились продукты, он вышел на улицу и сразу практически лоб в лоб столкнулся с Николой.

— Что ты тут делаешь?

— Я, — смутился Никола, — та-так, п-п-просто… в го-гости решил за-зайти, — при этом он то краснел, то бледнел и почему-то заикался.

— Я тебе не говорил, где я живу.

— Я… догадался… у Св-Светки Бородулиной узнал, хотел сюрприз сделать.

Со Светкой Бородулиной Альбер встречался в студенческие годы, и она, бесспорно, знала, где он живёт. Но ответ всё равно звучал неубедтельно.

— Шакал, — сказал Альбер и поковылял в сторону магазина. Левая нога уже с трудом сгибалась в колене и иногда скрипела при ходьбе. «Каждый человек – немножечко дерево» — пришла в голову мысль, возможно где-то подслушанная.

Продавец магазина внимательно оглядел Альбера с ног до головы и многозначительно промолчал. Альбер купил продуктов недели на две и большой цветочный горшок. Магазин, хоть и гордо именовал себя супермаркетом, в торговле цветочными горшками раньше замечен не был, да и на этот раз горшок оказался последним. Зачем он его купил, Альбер не понял ни тогда, ни впоследствии.

— Деревья высаживать будете? — всё-таки не удержался от реплики продавец.

— Тебя посажу, — парировал Альбер.

По дороге обратно он оглядывался по сторонам, высматривая Николу, но нигде его не обнаружил. Когда открывал входную дверь, на кухне зазвонил городской телефон.

— Здравствуйте, — вежливо проговорила трубка.

— Здравствуйте.

— Всё-ткаи купили горшок? Правильно. А то жить скоро негде будет.

— Кто вы такой? Что вам надо-то?

Короткие гудки.

Через неделю начало деревенеть туловище. Альбер ссыпал землю со всех комнатных цветов в большой горшок, купленный накануне, наполнил в ванной две пятилитровых бутылки воды, поставил их рядом с горшком, не без труда залез в горшок, непослушными руками и ногами зарылся в землю, полил себя водой из бутылки и почему-то заплакал.

***

— Дурак! Во дурак! – сокрушался Никола, — дурак то, а? Не, ну какой идиот! Такую скульптуру испортил!

Он вытащил одеревенелого Альбера из горшка и поставил на пол. И, если всё тело скульптуры представляло собой хорошо отполированную поверхность редко встречающегося в природе дерева, то ноги представляли собой поверхность такого же дерева, но немного рассохшуюся. «Придётся поработать» — с досадой подумал Никола.

Впрочем, как говорится, без труда и рыбки из пруда не выловишь, а тут – великое искусство. Скульптуру он назвал «Плачущий Альби», а на следующий день проснулся знаменитым. Так и просыпался до конца своих дней, пока однажды не умер от угрызений совести.

***

Альбер стоял в просторном зале, освещаемый светом софитов. Ежедневно мимо него проходили тысячи людей, любуясь на его скорбную физиономию с навеки застывшей слезинкой на щеке. Щека под слезинкой иногда чесалась, но одеревеневшие пальцы уже не могли её почесать. От этого хотелось плакать, но навеки одеревеневшие глаза больше не рождали слёз.

А вообще, если подумать, по-другому быть не могло. Потому что, если тебе уготована судьба стать деревянным, ты никогда не станешь оловянным, или стеклянным, и в этом, если задуматься, есть определённые плюсы.

Потому что они росли. Этого почти никто не видел, но они всё время росли, и их кроны прорастали в каждом человеке, вгрызаясь прямо в мозг, а потом дальше, порабощая сознание, подсознание, подчиняя себе его сны. Их корни опутывали ноги, и человек уже не мог оторваться от земли, сколько бы он ни мечтал о космосе.

Потому что каждый человек – дерево. Только не многие знают об этом…