4
«Предаться силе» оказалось совсем несложно. Надо было только обязательно смотреть самому себе в глаза — хотя бы через зеркало, — чтобы не обмануть самого себя. И поверить в то, что искренне отдал себя силе. Вера и искренность — тут главное.
Всё вышло само собой, по внутреннему побуждению, будто что-то подхватило и повлекло. Помню, как в моём лице, в моих глазах свершилось некое изменение. Совершенно неуловимое, но несомненное. Так я предался силе. Разумеется, светлой. Много позже я узнал, что все сначала выбирают силы света. Чтобы потом соблазниться, предать самого себя и начать использовать силы — любые, «всё ведь относительно» — в своих собственных интересах. Для достижения жизненного успеха. Жизненный успех в обмен на… На настоящее, единственное настоящее, которое могло бы быть.
Наверное, всё-таки были несоблазнившиеся. Обязательно были. В большом — от полюса до полюса — мире людей несомненно кто-то остался верен первому выбору. Но я о таких ничего не слышал. Никогда. Все, кого я знал — соблазнились. И не жалели о том. Во всяком случае, не выражали сожаление. А сожалел ли я хоть когда-нибудь? Не знаю, не уверен. Всё же жизненный успех вполне осязаем, а истинное… неописуемо, и потому — неуловимо сознанием. Для меня нечто парадоксальное всегда присутствовало в понимании того, что я испытал простое счастье, лишь изменив самому себе. Впрочем, может быть я ничему и никому не изменял, а лишь следовал своей сущностной природе.
Все эти мысли пришли ко мне гораздо позже, после того, как немало прожил и пережил. Через много, много лет. А тогда — четырнадцатилетний пацан — я просто радовался тому, что нелюди больше не приставали ко мне. Мне даже нравилось, как они начали от меня шарахаться, жаться по углам, перешёптываться вслед.
Мой приятель-домовой выглядывал из-за вешалок в школьном гардеробе, говорил хрипло:
— У-у-у, какой стал! И не подойдёшь! Ты только того, не зазнайся…
Но я, конечно же, зазнался.
