Улыбка, это самое запоминающееся в ней, длинные чёрные волосы, симпатичная мордашка, мы едем в Москву рисовать граффити, она меня позвала, и я согласился. Мы едем ночью, и кругом водоворот ночных огней, кружащихся вокруг меня, её я не вижу, только огни. И вот я уже отмеряю расстояния, вновь и вновь, отмеряю, одно за другим, и от ночных огней ничего не осталось, и исчезла она, только осознание что я буду рисовать граффити в Москве. И вот я просыпаюсь в своей кровати, и сон стоит передо мной, пытаюсь его вспомнить, цепляюсь за детали, и в голове рисуется то, что так отчётливо ощущал во сне. Забавно. Поехать в Москву рисовать граффити, это сумасшествие, ну и сон. Это всего лишь сон.
Просто так случилось, что в этот вечер расправились крылья. Нет, они у меня не всегда опущены, но в этот день они волочились за мной по полу, издавая шуршащий звук, мешающий… даже не мешающий, а замещающий собой все остальные мысли и звуки. Идёшь по коридору, в ванную, что бы умыться и почистить зубы, а шуршание опавших крыльев затмевает собой все планы на день, и только когда останавливаешься, остаёшься наедине со своими мыслями, из-за которых, собственно, и не можешь оторваться от земли. Так и лежишь весь день, то на кровати, то на полу, пытаясь заглушить мысли, отвлекаясь на что-то другое, забивая голову всяким бредом, не имеющим к твоей жизни ни малейшего отношения. И так проходит весь день, час за часом, забиваешь свободное время, что бы ни думать… лишь бы ни думать. А когда начинаешь думать, крылья становятся тяжелее, и тянут всё ниже и ниже. Так можно и на колени встать, такую тяжесть нести, мне кажется, не под силу. Хотя, я всё способен вынести, ведь выносил до этого и не такие тяжести. Вот именно что не такие!!! До этого это был вызов, я справлялся с этим как с вызовом, было страшно, но справлялся, и не думал отступать… а что здесь? Как это преодолеть? Я даже не вижу здесь вызова. Я такой человек, как только есть соперник, нет ни человек, а другой соперник, внутри меня и снаружи, одновременно, когда есть что преодолевать, как барьер, тогда я способен всё преодолеть. Но здесь всё как-то не так, совсем не так, мне нечего преодолевать, барьера нет. В этом-то и дело, раньше я знал, как преодолевать все барьеры, но как преодолеть этот я не знаю, совсем, и от этого я слышу шуршание, когда иду ставить чайник на огонь.
http://xn--80addtca9bjusa.xn--p1ai/
Этой зимой я впервые прокачусь на лыжах, или на сноуборде, я просто должен, или обязан, да обязан, самому себе. Горячий пар обжигает руку, я терплю, кипяток исчезает в темноте белого чайника, подождать пару минут, налить в кружку, кинуть одну ложку сахара, размешать по часовой стрелке, и… убежать от мыслей, очередная серия Южного Парка, и Футбольный менеджер, и так до вечера. Хочется тепла, человеческого, а получаешь только тепло от горячего чая, и, когда есть настроение, от хорошей музыки. И если честно, то так проходят дни вот уже целый месяц, постоянно убегаешь от себя, а всё от того что не знаешь как. Но вот что-то перещёлкивает, и Футбольный менеджер летит в корзину вместе со всеми сохранениями, а оттуда в пустоту. Рюкзак собран для прогулки ещё с утра, но только сейчас я хочу его надеть, очередная серия гениального Южного Парка заканчивается, и я закрываю ноутбук, ставлю его на место, одеваюсь, и вот я уже спускаюсь по древней лестнице. Прохладный ночной воздух, видимо в течение дня прошёл дождь, и асфальт местами мокрый, людей почти нет, и улицы принадлежат мне одному. Я не знаю, зачем я вышел, просто мне захотелось оторваться от земли, я почувствовал что смогу. В мире полно чудес, и самый значимый талант, это уметь чувствовать эти чудеса, не замечая, и не понимая их; просто поддаться чему-то исходящему изнутри, не понимая, почему ты вдруг отрываешься от земли. Вот оно, и ноги больше не касаются земли, и больше нет ни каких проблем, и грустных мыслей, и крылья несут тебя вверх, и всё кажется чудесным, и необыкновенным, будто всё, что ты видишь, и к чему прикасаешься, обрело иной, скрытый в суете дней, вид.
Река, мост, другая сторона, спускаюсь вниз по порожкам, нижняя площадка затоплена, плавают мелкие рыбки. Чем ближе я подхожу к воде, тем дальше от берега отплывают рыбки, образуя полукруг вокруг меня, будто вокруг меня силовое поле, которое их отталкивает. Дом, другой, третий, все освещённые, и совсем не похожие на дневные варианты, будто сбросили дневные маски, или скорее наоборот, наложили макияж, подчеркнули достоинства, и скрыли недостатки. В таком виде они кажутся живее, и даже их нутро, становится всем на показ, почти возле каждого дома выволокли мусорные баки, и по их содержанию можно понять, какими паразитами болен каждый из них. Вот и маленькое чудо! Проходя мимо одного из мусорных баков, я увидел книгу истории, с Лениным на обложке. Символ? Лежит прямо на поверхности, всем на показ. Видимо этот дом, болен паразитом, очень хорошо разбирающийся в истории. Прохожу в портал, иду по дворам, в которых раньше ни когда не был, ни души, полная тишина, по ту сторону, по влажному асфальту ни единой машины, да и людей совсем нет. Вот и площадь, в её центре призрак, и если прищуриться, то можно увидеть, как он шевелится, площадь очень хорошо освещается, и возле одного из домов видны полицейские. Что бы попасть на площадь нужно пройти через мост, который собственно и составляет часть площади, он перекинулся через узкую речку, поверхность которой укрыта ковром из жёлтых листьев, местами изувеченным высокой степенью ответственности местного населения. Но даже и так, река играет со светом, создавая блестящие узоры, так радующие глаз, и, конечно же, фотоаппарат. Проехало несколько машин, подхожу к всаднику, забравшемуся так высоко, и отгороженному оградой, местами лишённой прутьев, что остаётся только фотографировать на расстоянии, но и отсюда он выглядит по-особенному, величественно, и коррозия не портит, а наоборот придаёт ему особенный вид. Обхожу вдоль ограды, и возле мусорного ведра вижу белый круглый значок, присаживаюсь, поднимаю, на значке лыжник с красными лыжами, изогнулся в вираже. Что за? Это уже не смешно. Несу его в руке до самого собора, потом ложу в карман, решено, выкину его в большую реку, что за собором, на берегу всадник, к нему и иду. По дороге, перехожу на другую сторону дороги, туда, где красивые старинные здания, ярко освещённые белым светом, потому что окрашены в основном в белый цвет. Несколько фотографий, и вот я уже между двух близнецов укротителей лошадей. У лошадей напуганный вид, вот так символ, но меня больше интересуют стены зданий, на них изображены мифические события, участники которых так искусно покрыты пылью, что если её смыть, рисунки будут не такими впечатляющими.
Опять перехожу дорогу, фонарь светит зелёным на деревья, и деревья не реально зелёные, пытаюсь фотографировать, но фотографии получаются размытыми, смотрю настройки, всё сбилось. Делаю несколько фотографий, и решаю, что пускай так и будет. Пусть и на фотографиях будет всё, как и у меня, пускай чудеса проявляются сами собой. Поддаться течению, омывающему и несущему меня, пускай всё будет само собой, я не буду выбирать роли для всего, пускай они получаются такими, какими хотят казаться, сегодня ночь чудес, и всё вокруг сказочное, всё. Сказку, нужно видеть, она происходит сама собой, её не нужно придумывать и искать, она всегда есть.
«В жизни нет сказки, вокруг только суровая реальность, и чем раньше ты это поймёшь, тем лучше. Если верить в сказку, то она испоганит жизнь, нужно снимать розовые очки, и видеть мир таким, какой он есть».
Человек, такой, какой он есть.
Это так. Я это слышал. И не однократно, от разных людей, все они такие, какие они есть. Но я желаю людям видеть сказку, ведь мы так её ищем, постоянно, каждый придумывает её себе сам. Они делают это, снова и снова, и утверждают, что мир такой, какой он есть. Они пытаются казаться знатоками жизни, утверждая, что мир говно, и нам остаётся только влачить своё жалкое существование, тем самым как бы превознося свой опыт и жизненную позицию на особый пьедестал, на много выше твоего, и остаётся только завидовать их опыту и уму. Ха!!! Лихо они! Надевают маску цинизма, а сами ищут праздника, пытаясь придумать себе сказку, чудо. Цветок на свету, делаю фотографию, он светится, как будто сам горит мягким красным цветом. Мимо всадника проезжают машины, некоторые останавливаются, из них выбегают забавные пришельцы, делают пару фотографий на фоне всадника, и снова в авто. Перехожу через дорогу, и вот я у реки, в руке значок с лыжником. Пусть всё будет, так как должно быть. Серебряный круг исчезает в темноте, и где-то вдалеке от берега, падает в блестящую от ночного света воду.
Иду вдоль реки, стоят рыбаки, фотографирую, лодка, тоже фотографирую, слева разведённый мост, прохожу мимо, иду к музею. Моросит мелкий дождь, настолько мелкий, что почти не чувствуется. Потухший фонтан, не время для активности, на поверхности воды мелкая рябь от лёгкого ветра, а по его берегам плавают листья, повторяя очертания фонтана, вокруг которого стоят пустые скамейки. Иду на площадь с символом победы одних над другими. Площадь ярко освещена, видна каждая деталь, даже мусор. Делаю первые шаги по площади, как вдруг тишину нарушает голос саксофона, громкий, красивый, отражающийся от всех стен, и возвращающийся с эхом. Разворачиваюсь, возле стены серебряный щит с красной тканью сбоку, за щитом спрятался спартанец, у которого появился слушатель. Музыка заливает площадь, оглядываюсь в поисках людей, ни души, включаю фотоаппарат, фотографирую щит с красной тканью, обхожу с боку, хочу сохранить образ саксофона в руках спартанца.
— Не надо! Меня нельзя фотографировать! – раздался голос из-за щита.
Серая шляпа, и такие же серые усы, натягивает красную ткань между мной и собой. Подхожу ближе.
— Меня нельзя фотографировать, меня снимает камера, видите, здесь красная ткань, она загораживает моё лицо от людей с одной стороны, а с другой, вот стена, и я могу видеть с этой стороны, а с той загораживает ткань.
— А почему вас нельзя фотографировать?
Обхожу его с другой стороны, туда, где нет красной ткани, и я могу лучше рассмотреть владельца голоса.
— Есть такой закон, меня нельзя фотографировать.
Кидаю денег в открытый, и пустой футляр для саксофона, на котором лежит трость с узорами. Деньги сразу исчезают в кармане спартанца, он становится сговорчивее.
— Так почему вас нельзя фотографировать?
— Я сюда уже сорок лет приезжаю, из Подмосковья, и многое видел, а вы здесь сколько?
— Семь лет. Вас обижают люди?
— В основном правоохранительные органы.
— А люди?
— Бывают, пьяные лезут, но здесь есть камера, она онлайн в интернете, можете посмотреть в любое время.
— Но я же вас не обижаю.
— Вы нет. Но когда люди узнают, кто здесь сидит, они могут сделать деньги.
— Но я не журналист, я просто для себя фотографирую, и не собираюсь делать деньги на вашей фотографии.
— Есть такой закон, нельзя фотографировать человека без его согласия.
— Я это понимаю. Но почему вы против что бы вас фотографировали?
— Потому что если люди узнают, кто здесь сидит, они заработают большие деньги.
— А кто вы?
— Я автор этого закона, введённого в девяносто третьем году. Слышали?
— Про закон я слышал. Можно я вас сфотографирую?
— Нет, я против.
— Тогда я сфотографирую саксофон, так что вашего лица не будет видно.
— Только потом покажите мне фотографии.
Спартанец начинает играть, я фотографирую, показываю фотографии ему, он одобряет, ухожу прочь, желаю удачной ночи, он кричит в ответ, что уже утро. Иду через пустую площадь, сияющую голосом саксофона, словно дома горящие вокруг ночным светом, уже начинаю замерзать, саксофон слышен до самого поворота, и замолкает в тот момент, когда я начинаю поворачивать с площади. Интересная встреча, даже эта, облюбованная всеми туристами, и уже всем изрядно надоевшая площадь, совсем не такая, какой она кажется.
Мимо проходят весёлые люди, на одной из автобусных остановок сидит такой весельчак, погрузившийся в глубокий сон. Прохожу через мост, через пару улиц, светофор регулирует пустой перекрёсток, я подчиняюсь, задержавшись для фотографирования. И вся беспомощность светофора, в это время, сохранилась в цифровом виде. Вот и дом, спешно поднимаюсь по лестнице, открываю дверь, в комнате темно, горит только красная ночная лампа. Прячусь под одеялом, пытаясь согреться и погрузиться в сон. Прогулка получилась чудесной, и больше нет тех мыслей, всё прекрасно, и я опьянён этой прогулкой, переполнен эмоциями. Это сказка, маленькое чудо, наполняющее собой всё вокруг. Или нет? Выходит, нет чудес, я просто прошёлся с фотоаппаратом, по огромной гниющей свалке, наполненной не совсем адекватными людьми, замёрз и пришёл домой? Звонок телефона. Встаю с кровати, беру трубку.
— Привет, — раздалось в ней.
— Привет.
— Мне нужна твоя помощь. Поможешь?
— Конечно, какая помощь?
— Мне нужно, что бы ты поехал со мной в Москву, завтра ночью.
— Зачем?
— Рисовать граффити…
