Искупление.

Был уже конец рабочего дня, когда Викторию вызвал к себе шеф. Она работала в редакции женского журнала почти год, но за все это время была в его кабинете раза три. Шеф не любил лично отдавать приказы, действовал через своих многочисленных замов, и вызов к себе сотрудника означал нечто неординарное. И теперь Вика, немного робея от неизвестности, шла по длинному коридору редакции, пытаясь сообразить, что ее может ожидать. Остановившись перед кабинетом, она, предварительно постучав, осторожно приоткрыла дверь и , просунув голову в образовавшуюся щель, спросила:
— Вызывали, Антон Викторович?
Оторвавшись от многочисленных бумаг, разложенных на столе, шеф посмотрел из-под очков на Вику и пробурчал:
— Что Вы застыли на пороге? Заходите и посидите пока.
Расположившись на стуле и не зная, куда от волнения деть руки, Виктория наконец крепко сжала их и уставилась в окно, напряженно ожидая, когда на нее обратят внимание.
Разложив многочисленные бумаги Антон Викторович внимательно посмотрел на Вику.
— Виктория, Вам не надоело быть на посылках? Для Вас есть работка, надеюсь, справитесь.
Он сделал паузу и, глядя в ожидающие Викины глаза, продолжил:
Надо статейку написать о женщине, о ее жизни, интересах, стремлениях. Яркую, интересную, захватывающую. Только не о бизнесвумэн и не о всех этих звездах! О них много пишут, и читать уже о похождениях этих дам-с неинтересно, да и раздражает это нашего среднестатистического читателя. И стоны деревенских старушек о нехватке пенсий и о том, как они жили раньше, тоже не нужны. Подумайте, чем можно увлечь наших читательниц. Найдите что-нибудь свеженькое, неординарное. Одним словом, работайте! И постарайтесь побыстрее. Недели две Вам хватит?
И вот уже несколько дней Вика не находила себе места: о ком писать? Где найти ту, которая своей историей заинтересует многочисленных поклонниц журнальных сплетен? Да и история дамы, как высказался главный редактор, должна быть неординарной, яркой, захватывающей. Вика обзвонила всех подруг и знакомых с просьбой подыскать подходящую кандидатуру, но предложения были стандартными: политик, актриса, хозяйка целой сети магазинов, молодая певичка только-только начинающая свою карьеру благодаря длинным ногам и богатому спонсору. Но Вику они не интересовали. Дни проходили, а работы, не только статьи, но даже наметок, не было.
Вернувшись домой после очередного бесплодно проведенного дня в поисках подходящей кандидатуры, Вика уже в подъезде почувствовала запах яблочного пирога.
«Бабушка приехала,-подумала она и, взлетев на второй этаж, с шумом распахнула дверь.
-Бабуля!
Еще через несколько минут, сидя перед чашкой горячего чая и набив рот куском пирога, Вика слушала деревенские новости и не сводила с бабушки полный любви взгляд.
-Ты ешь, ешь!Худющая какая…
Видели бы тебя твои родители…Царство им небесное…Знаешь, внуча, сколько лет прошло,а каждый месяц прошу батюшку, чтоб их помянул. Эх, сыночек мой,сыночек… Вишь, как на свете бывает: я, старуха, живу, а вас, молодых, сколько уж лет, как Господь к себе позвал.
Бабушка вытерла побежавшую по щеке слезу.
— Помнишь, Викуля, бабку Матрену? В монастырь ушла… Вот так, оставила все и ушла. Монастырь-то у нас разросся. И монашек много, и послушниц. Добрые они. Старикам, у кого дети-то разъехались, помогают; и в огороде, и за продуктами, а если кто болеет долго- всегда придут, проведают, если надо- то и поживут денек-другой, чтоб старичкам ночами одним не оставаться. Страшно ночью-то одной лежать и смерть караулить. Игуменья наша, матушка Анастасия, все понимает, даже просить не надо, сама монашек своих нам в помощь посылает.
Вика сытно потянулась.
— А может и мне к вам в монастырь пойти, а ба? Ты представляешь меня монашкой?
Бабушка строго взглянула на Вику:
— Не юродствуй! Какая из тебя монашка?! Хотя, знаешь, много там молодых да красивых в послушницах ходят. Смотрю на них и диву даюсь: им бы замуж идти, детишек нянчить, а они невестами Господними стали. Грехи, видно, житья не дают, свои или чужие.
Бабушка перекрестилась:
— Прости меня, Господи!.. А ты что ль, вправду решила в монашки уйти? Не дури, Виктория!
Но Вика уже не слушала. « На самом деле, что их толкает в монастыри? Ну, Матрену еще можно понять: старая женщина, одна-одинешенька. А молодые?»
— Ба, а ты сможешь мне помочь?- спросила она, затаив дыхание.- Ваша, как ее, матушка Анастасия, кажется, может поговорить со мной, рассказать о монастыре? Или кто-нибудь из монашек? Ба, ну, пожалуйста, помоги! Мне статью написать надо о женской судьбе, а я не знаю о ком. Бабуль, ну что ты молчишь?
— Не знаю, Вика,- покачала головой старая женщина,- наверное, это грех большой, не проси, не буду я с матушкой говорить об этом. Если хочешь, поедем вместе, ты и спросишь.
Через два дня Вика, с разрешения настоятельницы монастыря ,сидела в небольшом помещении, отведенном для встреч с посетителями, и ожидала послушницу Евдокию, которую обещала прислать к ней для беседы матушка.
— Новопоступившая Евдокия недавно пришла к нам в обитель, обет она еще не принимала,- сказала ей при встрече высокая, статная и еще не старая матушка.- И хотя у нас не принято вспоминать мирское, поговорите с ней. Может быть, разговор с Вами успокоит ее мятущуюся душу, и она примет правильное решение.
От воспоминаний об общении с настоятельницей Вику отвлек скрип двери. На пороге стоял ангел, во всяком случае, Вика именно так представляла себе ангелов. Невысокую, изящную с правильными формами фигуру девушки не могло испортить даже мешковатой светлое одеяние. Из-под платка, туго стягивающего лоб и виски, пробивались непослушные рыжеватые кудри; небольшой румянец оттенял матовость кожи, а длинные ресницы темными стрелками лежали на щеках. Пухлые губы что-то шептали, и Вика услышала тихое « прости, Господи»». Молодая послушница не поднимала глаз и Вика засуетилась.
— Вы , наверное, Евдокия?- спросила она, усаживаясь на длинную скамью у небольшого оконца.- Матушка Анастасия разрешила мне поговорить с Вами. Вы садитесь. Хочу задать Вам несколько вопросов. А как Вас зовут на самом деле?
Девушка посмотрела на Вику. ЕЕ глаза были даже не синего, а какого-то фиалкового цвета; глубокие, печальные, они смотрели на молодую журналистку, и от этого взгляда Вике стало не по себе.
— Вы простите меня,- если не хотите, мы не будем говорить.
— Называйте меня Евдокией,- проговорила молодая послушница, присаживаясь на краешек скамьи.- Матушка сказала, что я должна Вам помочь, и я не могу ослушаться. Вы спрашивайте.
Вика достала из сумочки небольшой блокнот, в котором были записаны заранее приготовленные вопросы, и маленький портативный магнитофон.
— Вы не против?- виновато спросила она.- Мне статью надо написать, я журналистка.
Евдокия кивнула, и , воодушевившись, Вика задала первый из вопросов:
— Скажите, что привело Вас в обитель?
-Жизнь…вина…вера…грехи,- послушница опустила голову,-вся моя жизнь до обители была одним большим грехом. Но я верую, что смогу очиститься, посвятив всю жизнь свою нашему Создателю и Заступнику.
— А сколько Вам лет?- с замиранием сердца спросила Вика.- Вы еще такая молодая и красивая!
— Мне двадцать четыре.
— Всего!- удивление Вики достигло предела.- И Вы в двадцать четыре года решили похоронить себя в этих стенах?! О,Господи, что я говорю! Простите.
Послушница улыбнулась.
— Бог простит,- сказала она перекрестившись.- А красота- это моя беда, мое зло, мой грех. Вы, наверное, хотите знать, почему я здесь? Если нет красоты духовной, красота внешняя просто оболочка. Я поняла это слишком поздно, когда за мои грехи стали расплачиваться другие.
Евдокия вздохнула.
— Я расскажу. Вы сказали, что будете писать статью…Может быть, это поможет кому-нибудь не оступиться, не забывать, что душа должна быть красива, а не тело и лицо. Я с детства знала, что красивая. Об этом говорили все, и родители страшно гордились мной. Я росла, как маленькая принцесса: все мне, мне,мне! На брата с сестрой почти не обращали внимания. Но они не обижались, они ведь тоже любили меня. К шестнадцати годам я уже поняла, что красота- это богатство, и надо уметь этим богатством пользоваться. Мне очень нравился мальчик из соседнего подъезда, но его родители были небогаты, а я хотела вырваться из нашего городка и увидеть мир. После школы отправилась в Москву. Все почему-то бегут сюда в поисках счастья. Вот и я тоже… Быстро нашла покровителя. Он был старше лет на десять, имел семью. Но меня это не смущало. Сначала у меня была своя съемная квартира. Появилась красивая одежда. Он стал выводить меня в свет. И там я поняла, что могу добиться большего. Я бросила его. Он плакал, умолял… Вы видели когда-нибудь плачущего мужчину? Мне даже не было жаль его. Он сделал свое дело и больше был мне не нужен. У меня был большой выбор. Те семь лет, что я прожила в Москве были большим праздником жизни:ярким, красивым, но, как я сейчас понимаю, пустым и никчемным. Я была нужна всем, и в то же время-никому. Только мое тело, мое лицо имели ценность, а я сама была ничем. Да я и сама забыла о себе как о человеке. Мне хотелось всего и много:бриллианты, квартира, машина, поездки за границу с одним, другим, третьим. Мне грозили брошенные своими мужьями жены; меня умоляли оставленные дети, но я только смеялась: мне-то было хорошо. А о других я тогда и не думала. А потом пришла расплата. Я полюбила. Он был простым мастером в автомастерской. У меня как-то заглохла машина, пришлось вызывать помощь. Так мы встретились. Он не знал, кто я. Я старательно скрывала от всех наши отношения. Ему сказала, что студентка, живу с родителями, машина отцовская. Накупила на каком-то рынке одежду попроще, припрятала ее от своего очередного солидного покровителя и бегала в ней на свиданья в те дни, когда была свободна от посещений. Но нас выследили. Мой покровитель что-то заподозрил и приставил ко мне людей, а я и не знала. Одним словом, он принес мне фотографии. Я с трудом узнала изуродованное лицо… Суда не было. Парень просто пропал. Да и кто его будет искать, когда речь идет о больших должностях и деньгах. А через некоторое время мне позвонила сестра. Отец с матерью погибли. Маршрутка, в которой они ехали, столкнулась с автобусом. Из всех пассажиров погибли только они. А потом начались неприятности у брата. И я поняла, что они расплачиваются за мои грехи. Моя красота, которой гордилась вся семья, оказалась губительной для всех, и в первую очередь для меня. Именно тогда я поняла выражение « болит душа», и что пришло время расплачиваться за грехи, просить прощения у всех, кого обидела, кому причинила боль. Если не ради самой, то ради сестры и брата, ради их детей. И я приняла решение…
Послушница замолчала. ЕЕ глаза, болезненно блестевшие во время рассказа, снова приняли выражение покорности, руки затеребили деревянные четки.
— Здесь я поняла, что значит, жить для других, и мне это нравится. Когда я посещаю больных или стариков, я вижу в их глазах радость и благодарность. Они ждут меня и любят не за красоту, а за то, что называется душой. И я чувствую себя совсем другим человеком, честным, чистым и нужным. Я благодарна им, матушке и сестрам за то, что они смогли наставить меня на праведный путь, не дали моей душе вечно мучиться за грехи. Хотя я понимаю, что путь к Господу долог и труден, я пройду его до конца. Ведь каждый должен отвечать за свои поступки. Ничто не проходит незамеченным от Его взора.
Вечерело, когда Вика возвращалась домой. Перед глазами стояло знакомое лицо, красивое и скорбное в своем решении. «Что есть красота?- думала Вика под стук колес загородной электрички.- Почему мы все так падки до яркой мишуры и не видим, что скрывается по ней? Неужели люди никогда не научаться отличать мнимую красоту от настоящей? И куда мы придем, если забудем о своем человеческом предназначении?»
В ее сумочке лежал материал для статьи, которая будет отличаться от всех, когда-то напечатанных в журнале. Вика знала, что Антону Викторовичу понравится ее работа, ведь он и хотел что-нибудь новенькое. Но сейчас Вика думала не об этом. Сейчас главным были слова Евдокии: « Может быть, это поможет кому-нибудь не оступиться». « Она права,- думала Вика,- мы давно уже живем не сердцем, не душой, а только расчетом. Мы губим себя и других и даже не замечаем этого. В нашем жестоком, бездушном мире давно уже не осталось места добру. Но ведь так нельзя…Красота души… об этом столько говорили и писали! Ведь должна же она снова возродиться! Должны же мы понять это!»
Монотонный стук колес успокаивал, убаюкивал. Вика прикрыла глаза; перед ней снова возник рыжеволосый с глазами цвета фиалки ангел. Он улыбался, а вокруг него лился свет, освещающий неширокую тропу, по которой шли люди.