Он выскакивает, оставляя меня наедине с интригующим вопросом: что может обхватывать жреческий знак вроде моего подмышкой.
Вздохнув, я беру в руки «Сказки», чтобы скоротать ожидание. Картон обложки такой потёртый, что напоминает бархат. Открыв наугад, я читаю:
Давным-давно, в немецком городе Гаммельне…
Эту историю я помню. Выживший из ума богатый старик, ненавидевший детские крики, заплатил мешок золотых проходящему мимо города «крысиному богу» за то, чтобы тот вывел всех детей из города. «Бог» соблазнился и поздно вечером заиграл на своей костяной дудочке. Все дети в городе, маленькие и большие, ринулись к воротам, прихватывая по дороге младенцев, в то время как взрослые и домашние животные застыли, не в силах даже повести бровью. «Крысиный бог» отворил один из пустых холмов возле города, и дети всей толпой вошли в него, после чего холм захлопнулся.
Однако когда «крысиный бог» вошёл в город, чтобы забрать свой мешок золота, со всех сторон к нему хлынули серые полчища крыс. Они накинулись на него, облепили со всех сторон, а когда схлынули и попрятались по складам и подвалам, от «крысиного бога» остались одни розовые от крови косточки. Мне потом не раз снилось, как к моему дому подходит пообглоданный, окровавленный крысолов, подносит к губам костяную дудочку, и меня неодолимо тянет прыгнуть из окна вниз, к нему, а из других окон уже прыгают дети — безо всяких повреждений для себя — и текут толпой к концу улицы, где их глотает огромная чёрная трещина в асфальте, похожая на беззубый рот. Я цепляюсь руками и ногами в подоконник на лестничной площадке — я сижу на нём верхом — и борюсь с жутким тянущим желанием моего тела присоединиться к этому тихому полусонному потоку детей снизу. Многорогий сожри таких сказочников, как покойная пани Ядзя.
Когда дверь снова открывается, я поспешно ставлю книжку на место — как-то неловко, что из всей доступной литературы я схватилась за сборник детских сказок. Зайдя, Марчин садится обратно в кресло. У него неловкие, немного механические движения, будто вместо суставов — кукольные шарниры. Смотрит на меня вопросительно:
— На чём мы остановились?
Мне хватает соображения соврать:
— На том, как я стала жрицей. И символической женой императора.
— Вступила в символический брак, — вздыхая, поправляет Твардовский-Бялыляс.
— Но я девственница, — быстро уточняю я. — В обряд ничего такого не входило. И знаешь, мы с императором вообще-то оба были уверены, что приносим меня в жертву.
— Любезная кузина, вам обоим не приходило в голову, что жертвы обычно умирают в ходе жертвоприношения? Ты же, насколько я могу судить, совершенно жива. Если что-то или, так сказать, кто-то и было принесено в жертву, то это твоё прежнее, детское, дожреческое «я». Что же касается символического брака, то в ходе его заключения вовсе не обязательно совершать, хм, действия брака настоящего. Достаточно, например, поцелуя или смешения крови. Символического возложения на постель или алтарь, выполняющий роль постели.
— Это была наковальня. И Ловаш меня усадил, а не возложил, так что не прокатывает. И если я ему что и целовала в ходе обряда, то разве что руку. И то непроизвольно. Пила его кровь.
— Видимо, это подошло. Иначе бы у вас ничего не получилось. Если вы неправильно разгадали суть обряда, вероятность благоприятного исхода была почти нулевая.
— Ну, во-первых, не одни мы неправильно разгадали, — несколько обиженно говорю я. — Господа учёные евреи были того же мнения. Во-вторых, некоторое время назад обряд получилось провести у другой пары «вампир – волк», и они были отцом и дочерью. Какой тут может быть символический брак?
— Представь себе, обычай символического и не очень брака правителя с его дочерью или сестрой — очень древний. Я не удивлюсь, если родство правителя и жрицы было необходимым условием вашего обряда. Тем более что изо всех «волчиц» Батори выбрал именно тебя.
— Не поняла?
— Ну, ты же его незаконная дочь, насколько я знаю.
Именно этот драматический момент «Ядзибаба» выбирает, чтобы войти с подносом в руках. На её огромные голые ступни, ради разнообразия, нацеплены видавшие виды турецкие тапки, а от жилета, похожего на впопыхах содранную шкуру не очень здорового зверя, странно и неприятно попахивает. Ядзибаба величественно расставляет на столике чайник, сахарницу, чашки на блюдечках, раскладывает ложечки и щипцы для сахара. Вопросительно смотрит на Марчина. Тот слегка качает головой, и сказочное существо, шаркая и, кажется, немного поскрипывая на ходу, покидает библиотеку.
— Начнём с того, — резко говорю я, едва прислуга скрывается за дверью, — что я совершенно законная дочь. И закончим тем, что не императора. Как бы твоей аристократической душонке ни хотелось этого. Я дочь цыгана по имени Джура Хорват, сына цыгана Андро Хорвата, потомка цыгана по имени Жико Хорват, прозванного Задирой. Если тебе противно такое родство, можешь не считать меня кузиной. Я же своим происхождением горжусь и отрекаться от него не собираюсь. С чего ты вообще взял такую чушь? Одна баба сказала?
Марчин успел наполнить чашки травянисто пахнущей жидкостью.
— Ты знаешь, что Ловаш Батори был знаком с твоей матерью?
— Ты ещё скажи, что это доказательство, — я не спешу брать свою чашку. Хочу подождать, пока подостынет.
— Двоюродная сестра твоей матери, с которой они были очень дружны, — как ни в чём не бывало, продолжает Бялыляс, — была на похоронах твоего отца и потом ещё несколько месяцев прожила у неё дома, утешая и помогая с ребёнком. Твоим братом Петъром. Ему тогда было примерно…
— Семь лет. И что дальше?
— Это было в городе Кутна Гора, в Богемии, — Марчин тоже не спешит глотать обжигающую жидкость, но берёт свою чашку в руки, словно желая согреть пальцы. — Осматривая тамошнюю костницу, твоя тётя познакомилась с очень приятным венгерским дворянином. И познакомила его, в свою очередь, с твоей матерью. Всё то время, что этот дворянин провёл в Кутна Горе, он наносил визиты в дом прекрасной молодой вдовы. Тебе сказать, как его звали?
— Предположим, что Ловаш Батори. Я не знаю, откуда тебе всё это известно…
— От нашей с тобой общей тёти, Лилиана.
— … но Ловаш всё равно не может быть моим отцом. Покойный Джура Хорват действительно навещал свою вдову после своей смерти, его упокоил один из моих дальних родственников, которому помогал мой старший брат.
— Петър?
— Он самый.
— В семь лет?
— Угу. Таким образом, есть надёжные свидетели того, что Джура Андроско Хорват навещал свою вдову и, скорее всего, раньше Ловаша Батори. Поскольку Ловаш не позволил бы новообращённому упырю вольготно кушать детишек неподалёку от себя. Я его достаточно знаю, чтобы судить об этом.
— Вопрос в том, был ли двадцать с лишком лет назад этот Батори тем гуманистом, которым ты его встретила. И ещё вопрос, когда именно забеременела твоя мать… сразу после похорон или месяцами двумя позже?
— Слушай, я сейчас тебе в морду дам. Я серьёзно. Мне не нравятся бездоказательные обвинения в отношении моей матери. Все эти домыслы в духе деревенских кумушек.
— Прости. Не хотел тебя обидеть. Тогда другой вопрос. Насколько случайно появление вампира молодого после появления в городе вампира старого? Может ли Ловаш Батори быть, хм…
— «Крёстным» моего отца? Ну, вообще я спрашивала его как-то о том, кто обратил покойного папеньку. Но он даже имени его не знал. А всех «своих» он знает. У него небольшой пунктик по этому поводу.
— Сказал, что не знает имени?
Я закатываю глаза:
— Всё, оставили тему. Перейдём к более актуальным. Что там было с моим жречеством?
Твардовский-Бялыляс — уже не в первый раз — подносит чашку к губам, но не делает глотка, а вновь опускает. Он держит её обеими руками, и маленькая, тонкостенная чашка в твёрдых мужских пальцах кажется болезненно хрупкой.
— Итак, ты прошла обряд посвящения, необходимый для того, чтобы получить и подчинить силу жрицы. В ходе него ты принесла что-то в жертву: своё прежнее я, или своё умение, своё свойство, черту характера, может быть, и просто нечто ещё более символическое… Я не знаю. Я могу предполагать. Благодаря символическому браку, часть обретённой тобой силы получил Батори. Вторая часть осталась тебе. Ты знаешь, что являешься хранительницей его жизни и смерти? Если ты умрёшь, он станет уязвим. Если ты убьёшь себя, он умрёт. И только ты можешь убить, просто убить его, оставив при этом свою жизнь.
— Вот насчёт неубиваемости императора меня всегда терзали сомнения, — перехватываю я нить разговора. — Как это может быть? Нельзя же выжить, если в тебя попала, например, граната.
— Можно. Если она не взорвётся. И если это единственный способ остаться в живых, то сущность, покровительствующая вам, сделает так, что эта граната не взорвётся. Или, скорее, что эту гранату не смогут кинуть.
— Сожри тебя многорогий, — с чувством говорю я. Марчин морщится. — А ещё какие-нибудь чудесные умения мне полагаются? Ну там… летать, например. Или… в воде дышать?
— Насколько я знаю, Луна покровительствует гадателям. По видимости, ты должна обрести дар гадания, но обычно для его применения нужен какой-нибудь атрибут. Специальные карты, цветные бусы, руны…
— Можно подумать, я без обряда плохо гадала, — ворчу я. Марчин пожимает плечами.
— В любом случае, в задних шкафах этой библиотеки ты найдёшь книги с ответами на вопросы не только касательно жрецов и жриц, но и, между прочим, «волков» и вампиров. Некоторые рукописи разысканы лично мной и существуют в единственном экземпляре. У тебя полно времени, чтобы ознакомиться с теми из них, которые написаны на знакомых тебе языках.
— Видимо, только на обратном пути. Сейчас я слишком занята Люцией.
— Люцией сейчас занят я. А тебе не стоит покидать этот дом. Тебе… нужно время, чтобы выздороветь.
Ох, не нравится мне эта запинка.
— Я здорова.
— Даже не пытайся меня в этом убедить. Если ты забыла, то это на моих глазах ты меньше суток назад потеряла сознание без видимой причины. У тебя на затылке — недорассосавшаяся шишка. Уверен, она досталась тебе вместе с сотрясением мозга.
Похоже, не имеет смысла настаивает. Лучше сделать вид, что смирилась… и ждать подходящего момента. Я быстро перевожу разговор:
— А что у тебя за дела с Люцией?
Бялыляс уже привычно заламывает брови. Губы его странно вздрагивают.
— Люди, которые похитили тебя, гнались именно за Люцией. Они служат той же сущности, что и я, но… путают полученные возможности с правами. Они — еретики. К сожалению, их предводитель сильнее меня, и мне приходится довольствоваться тем, что я, образно говоря, отрубаю младшие головы. Они собираются сделать то, чего делать ни в коем случае нельзя.
— Ммм, а как-нибудь поконкретнее можно? Вот как бы ты ребёнку объяснял.
— Они собираются вскрыть могилы великих вождей и жрецов Княжества Литовского и разграбить их, забрав предметы силы. Каждая из могил охраняется заклятьем, но они нашли способ нейтрализовать эти заклятья. Их предводитель, Хорацы Радогост Каминьский, заинтересовался литовской легендой о вилктаках.
— О ком?
— Это слово значит «бегущий как волк». Так литовцы называли полувампиров в те времена, когда их было много. Потом память о них почти исчезла, осталась только в сказках. Легенды утверждают, что вилктаки умеют находить клады. Каминьский потянул за ниточку и размотал клубочек: узнал о вампирах и «волках». Правда, интересовали его только последние.
