На краю мира(продолжение «Аляска до времён Америки», сокращенно)

Ночной разговор долго не затянулся, Васеньку вскоре сморил сон. Но Егора одолевали тягостные мысли, и он бессонно глядел в едва освещённую слабым отблеском костра темноту чащи. Лошади сторожко фыркали, пугаясь каждого шороха и чувствуя невидимое присутствие лесных обитателей. Но купца это мало беспокоило, сытый хищник крутился рядом не ради поживы, а из любопытства. Егору вспомнился его старый наставник — диакон Александр. По его учению выходило, что люди должны нести в мир добро и любить себе подобных, на деле же выходило, как раз наоборот. Перед его глазами, как по волшебству, возникла просторная и почти пустая ризница его наставника, наполненная светом полуденного солнца, скрывшего собой высокую, сухопарую фигуру его. Искрящиеся пылинки кружились в тёплом воздухе, раздавался в невесомой тиши негромкий, но внятный и раскатистый голос отца Александра:

— » Яко аще бы восхотел еси жертвы, дал бых убо: всесожжения не благоволиши», — он помолчал немного и продолжил, — Запомни, милый отрок, Бог наш всемилостивый никогда не приимет человечьей жертвы. И  не слушай того, кто говорит обратное — это есть ересь и морок от диавола.

Егор даже явственно ощутил на своей голове тяжесть натруженной и ласковой руки старца. Видение исчезло также внезапно, как и пришло, оставив в душе Ютова светлую печаль. Наконец, глаза сомкнулись и у него. Он так и заснул, привалившись на завалинку.

Солнце уже стояло высоко, когда его лучи, с трудом пробившись сквозь плотную лесную завесу, разбудили Егора, нагрев своим теплом ему щеку. Софья, равнодушно глядя перед собой, монотонно качала на руках маленького, пока остальная детвора помогала Васеньке готовить еду. День своей суетой разогнал ночные смурные думы Егора, заботы о предстоящем переходе заполнили всё его время.

В дороге к ним пристало ещё несколько семей и, когда они добрались до глубины сибирских земель, то составили уже значительный обоз. За всё время их следования Егор не переставал с тревогой исподволь следить за своей женой. Прежде весёлая и работящая, теперь Софья стала похожа на тень самой себя, словно, с тем пожаром сгорела её душа. Даже дети не отвлекали её от горестных мыслей, и опеку над ними незаметно взял на себя Васенька. Дальняя сторона встретила их уже осенними дождями и речными разливами. На одной из переправ их лодчонку чуть не разбило о пороги, но вовремя заметив их, они с Божьей помощью обошли стороной злополучное место. Однако, следующая принесла им нежданную беду. От слабого удара о подводный камень выкинуло за борт Софью в ледяную реку, которая в это  время зачем — то нагнулась к самой воде. Егору, прыгнувшему за ней, с трудом удалось вытащить её на берег. Она тяжело дышала, и на лице её, которое было в синяках и ссадинах от ушибов, вдруг промелькнула непонятная ненависть, когда она посмотрела на него, склонившегося к ней. Но выражение тут же сменилось на прежнее — безразличное, и Ютов подумал, что ему помстилось. Несмотря на принятые меры, лихорадка успела проникнуть в её тело. Софья, казалось, крепилась изо всех сил, чтобы не отягощать дорогу родным, но дни её были уже на исходе.

На исходе сентября показалось им пристанище, где проживали смирные люди, поборники их веры. Нашлось для них и временное жильё, но радость была недолгой. Спустя два дня по приезду Софья покинула земную юдоль, где не нашла для себя приюта. На короткий миг она пришла в себя, чтобы проститься с мужем и детьми, а после, неожиданно для них, позвала Васеньку, на которого прежде почти не обращала внимания.

— Васенька, прости меня за мою гордыню. И прошу, береги Егора и деток наших, как берёг меня,- жарко зашептала она ему на ухо, близко притянув к себе горячей рукой.

Тот стоял в слезах на коленях перед её ветхим ложем:

— Плохо берёг, Сонюшка… Недоглядел вот, кровинушка моя…

— То мой выбор был, да духу не хватило до конца довести — ты тут ни причём. Невмоготу мне на этом свете, ты же видишь сам… Но клянись памятью родителей, что выполнишь мой наказ.

-Клянусь, милая, клянусь… Ты могла бы об этом и не просить, — прошептал ей в ответ Васенька, целуя протянутый ему крест и истончавшую за болезнь руку Софьи.

— Так вернее будет, — и она отвернула от него измученное лицо.

Егор слышал почти весь их  странный разговор, стоя под закрытой дверью, но решил до поры не выведывать у них разгадки тайны. До последнего вздоха Софьи он ещё верил и надеялся на то, что она поправится. Лишь увидев крест на её могиле, Егор понял, что потерял её навсегда. Потерял в тот страшный день, когда её родичи добровольно сгорели на кострище. Отчаянно превозмогая свою душевную маяту, Ютов после похорон жены занялся неотложными делами. Впереди их ждала суровая зима в незнакомом таёжном краю, и он срочно обустраивал времянку. Васенька не покидал его и тут, не брезговал  » женской» работы: постирать, приготовить, за детьми доглядеть. И всё в его руках спорилось, а с прибауткой на устах ещё веселее дело продвигалось. Он даже нашёл козу для маленького Тимошки, чем спас малыша от мучительной голодной смерти. Петруша, Мишаня и Варенька помогали ему по мере своих сил. Но, если девчушка старалась справлять работу не только быстро, но и прилежно, то шалопаи — близнецы относились к назначенным Васенькой заданиям спустя рукава. Тот не жаловался на них отцу, переделывая за ними с доброй усмешкой безо всякого укора. Егор лишь молча наблюдал со стороны, но до поры до времени не встревал. Однажды вечером они с Егором сидели вдвоём перед комельком, когда ребятня уже десятый сон видела. Тут — то Ютов и вспомнил давний разговор, подслушанный им невольно:

— Васенька, скажи… Ты, что моей Софье сродником доводился?

Тот повернул к нему своё лицо, внимательно посмотрел в глаза и не сразу ответил, словно подыскивал нужные слова:

— Она…  Она была моя сестра, — выдохнул он, наконец.

Егор удовлетворённо улыбнулся своей подтверждённой догадке:

— Чего же вы скрытничали?

— Отец не признавал меня своим сыном, остальные боялись его ослушаться. Крутенёк он был, царство ему небесное, — перекрестился Васенька, — А, что касалось до Софьи и Дарьи, то я и вовсе не был уверен в том, что они ведали о нашем родстве. Только перед смертью Сонюшки понял — знали. А коли они не хотели считать меня за брата, то я подумал, что тебе и вовсе это знать ни к чему.

Егор положил на плечо Васеньки свою тяжёлую руку:

— Ну, да ладно, это дело прошлое… Только теперь ты мне, что брат кровный, запомни.

Маленький человечек вскинул на него просветлённые и подёрнутые влагой глаза:

— Коли ты меня признал за своего, так обменяемся крестами, как полагается названным братьям.

Егор с готовностью снял с себя золотой нательник и передал Васеньке, взамен получив от него медный. Поцеловав святыни, они надели их на шеи и обнялись.

— Где же ты жил всё это время?

Карлик печально глядел на огонь, полыхавший в печи и жарким румянцем отливавший на их лицах:

— При монастыре обретался. Ещё с младенчества, как отняли от мамкиной груди, так туда и определили. Кому ещё я был нужен — убогий. Там всему научился: и работать, и читать, и писать. А, когда стукнуло мне тринадцать лет, приехала мать и рассказала обо всём. Видно материнское сердце жалостливое… Она просила у меня прощения, поведала, что после меня появились ещё две сестрички, те родились нормальными. С того дня она втай от отца навещала меня, привозила новости да гостинцы.

Он смахнул с лица вновь подступившие слёзы и продолжил:

— Тогда — то она меня и просила защитить сестёр, не выдавая только, кем я им довожусь. Дарья всегда чуралась меня, а Сонюшка много добрее была… Ты — то и вовсе другой.

— Теперича мы — одна семья, Васенька. Ты на деле доказал, что ты нам надёжней и ближе всякого другого.

С этой ночи незаметно изменилось отношение к Васеньке всех окружающих. Его слово стало столь же весомо, что и слово Егора.

Жизнь входила в привычное русло, горечь утрат притуплялась, но Егора не покидало неопределённое и тревожное ощущение. И предчувствие его не обмануло. В конце весны по половодью в их медвежий угол прибыли странники. Одного взгляда было достаточно, чтобы Егор опознал двоих из них. То были Козьма и Феодор. Вполне живые и здоровые. Даже на смертном одре Егор не смог бы забыть лисьих глаз первого и одутловатого лица другого. По их внезапно побледневшим лицам он понял, что тоже был узнан. Гнев багровой пеленой затмил сознание, когда его обхватил своими слабыми ручками Васенька:

— Не здесь, Егорушка. Не сейчас… Люди не поймут… Подумают, что тебя лихоманка взяла… Они — люди божьи… Им поверят, не тебе, — бормотал он скороговоркой, уводя Ютова во времянку. Чтобы прийти в себя, Егор сунул голову в бадью с водой в сенцах и долго потом стоял над ней, бездумно глядя перед собой. Капли вперемежку со слезами стекали с его лица и падали обратно.

— Зачем ты остановил меня? — глухо спросил он Васеньку, стоящего подле него.

— Ты, давай, без глупостей, — строго отвечал тот, — У тебя ребятишки на руках. Если уж мать их покинула, то ты теперича один за них в ответе.

На рассвете следующего дня странники из селения уже исчезли. На вопрос Егора, куда они подевались, деревенский староста — степенный и рассудительный мужик по имени Матвей, его сверстник, ответил, неопределённо пожав плечами:

— Кажись чего — то не понравилось им у нас. Но, да Бог с ними. Только мне они тоже не больно — то приглянулись. Скользкие какие — то, что рыба в реке. Наговорили всякого, ажно на душе муторно стало. Одно плохо по их следу царские служки притить могут за податью, от соседей слыхивал. Вроде ходят такие вот, за наших себя выдают, а сами всё вынюхивают и выглядывают… А тебя они каким боком задели?

Егор, как на духу, как есть всё выложил. Тот, задумчиво почесав в своей всклокоченной бороде, поднял глаза на Ютова:

— Я кумекаю, что эдак всё добром не закончится. Свидетели их злодейства вряд ли им нужны. Уходить вам, однако, надо отсюдова.

Егор со стоном протянул:

— Опять! Когда же это кончится? У меня дети малые на руках. Тимоха ещё даже ходить не начал, не вынесет он дороги — уйдёт за мамкой…

Матвей ещё немного поразмыслил и решил:

— Что же! Живите пока, мне — то что! Коли чего отстоим всем миром — то от напасти.

Глянул коротко в глаза и ободряюще хлопнул Егора по плечу.

Ждать исполнение его предсказания оказалось недолго.

День долго тянулся. На закате, когда Егор возвращался с деляны, на него напали те двое, которых он раньше признал. Но они не рассчитали, что с ним будет ещё кто — то. А им оказался Васенька, он храбро бросился на защиту своего названного брата. На его крик успели набежать их односельчане и схватили злодеев. Но роковой удар, предназначенный Егору, принял на себя Васенька. Его синие глаза, так напоминавшие сестринские, неподвижно смотрели вдаль, словно, открылось ему что — то нечто необыкновенное. Егор склонился над ним, чувствуя, как  рвётся из него звериный крик. Но превозмогая себя, лишь прошептал:

— Теперь ты свободен от всех клятв, брат мой. Спи спокойно.

Похоронили Васеньку рядом с сестрой, его убийц судили всем селением. Но даже их казнь не смогла утишить боль в душе Ютова от потери близкого человека. Решившись, он снова пришёл к Матвею на разговор:

— Ты был прав, нам надо было уехать. Я потерял слишком много, чтобы ещё рисковать. Мы уедем, как только соберёмся.

Староста согласно кивнул ему:

— Хорошо, Егор. Это твой выбор. Мы тебе поможем, чем сможем.

Настало утро отъезда. Дети сидели притихшие и напуганные на телегах среди тюков, дорога их уже вовсе не прельщала, как прежде. Тимошку держала на своих коленях Варюшка. Все вышли проститься с ними, Матвей напоследок обнялся с Егором. Тот на прощанье поклонился остальным:

— Не поминайте нас лихом, люди добрые.

Солнце озарило их дорогу, лошади двинулись вперёд, и телеги с путниками бодро затряслись по пыльным колдобинам дальше на восток.