Телевизор похож на квадратный рот, в нем мелькают зубы. Смотришь на них. Иногда равнодушно, иногда с восхищением, иногда с отвращением. И только потянешься к кнопке отключения проклятого рта, он хватает за пальцы, но зубы загадочным образом проникают дальше и чувствуешь легкое покусывание любопытства.
Сегодня телевизор вдруг погас сам. Не погас – зарябило черно-белое море, оглушая шипением прибоя. Я знал, что это случится, не знал когда. На всех каналах рябь. Только канал ЛитТВ вещал о том, как выглядит настоящая литература. Причем, плешивый старичок перемежал нравоучительные сентенции примерами своих же произведений. В прошлом это был мой канал.
Я выключил телевизор.
Когда-то я мечтал быть писателем. У меня была толстая тетрадка в зеленой обложке с растворившимися клетками в желтизне листов. Я записывал историйки из жизни. Однажды троюродный брат увидел мои опусы.
— Ты не можешь не быть писателем! – воскликнул он. – Тем более с такой фамилией.
Державин. Фамилия, как фамилия. Позже я узнал, что и имя мое Гавриил Романович совпадает с именем поэта прошлого. Только почему писателем, я не понял.
Брат же с простой фамилией Алексеев ровесник мой уже года три состоял в Союзе.
— Перепечатываешь эту фигню на компьютере, распечатываешь и всё!
— Что всё? – не понял я.
— Платишь триста рублей и ты писатель. Это твоя судьба. Необходимость.
— Стар я уже для таких развлечений.
— Тридцать – это еще не старость, — заверил брат.
Сопротивляться я не стал. И с завидной периодичностью появлялся на заседаниях Союза писателей. Там я познакомился с Вячеславом. Он был много моложе меня. Больше всего поражали его глаза. Большие, темные. Они казались очень глубокими. Вячеслав говорил мало, был грустен и почти никогда не улыбался.
— Писательство это мертвая ветвь, — говорил он. – Нужно кино снимать. Это интереснее, нагляднее, живее.
— Кина вон сколько, — говорил я. – Хорошего мало.
— Вот, — глаза Вячеслава мерцали, — поэтому и нужно снимать. Интересное, интеллектуальное, эмоциональное.
Я молчал и внутренне ухмылялся: «Как это возможно?»
— Давай, снимем кино? – тихо проронил он.
— Но я не актер, — возразил я.
— Ну и что? У тебя лицо живое. Ты прекрасно сыграешь.
— Давай попробуем, — пожал я плечами.
Обычный цифровой фотоаппарат стал запечатлителем сцен. Сюжеты приносил Вячеслав. Он приходил потирая руки и говорил: «Сегодня снимаем это». Мы приглашали знакомых. Никто не знал, что из этого получится, но картины получались динамичными и яркими.
Все это я скидывал на компьютер и собирал в одной папке.
Когда фильм был почти отснят Вячеслав пришел улыбающимся. Я в первый раз видел его таким.
— Всё! – сообщил он. – Снимать больше не будем.
— Фильм готов?! – восхитился я.
— Нет, — улыбнулся Вячеслав. – Я влюбился.
— И что? – не понял я.
— Зачем фильм, зачем литература, если есть любовь?
Он светился. Он был похож на цветочную клумбу. С цветочным настроением он исчез из моей жизни.
Я смотрел отснятый материал и думал: «Фильм, кино, писательство, телевизор… Нужно доносить литературу видеорядом. Круг писателей замкнут. Сами пишут, сами восхищаются написанным. Телевизор это рот, через который литература заговорит».
Так возникла идея литературного канала.
Тут же появился Алексеев разочаровавшийся в писательстве.
— Знаешь, Гаврюха, — говорил он. – Тесно мне. Читатель нынче мелкий пошел – не читает ни хрена, только в телик пялится.
— Нужно канал свой организовать литературный, — поделился я своей идеей.
— К чёрту канал! Телевидение уничтожать надо! Оно – главный враг литературы!
Я покачал головой
— Литература – это главный враг литературы. Что-то с ней не то. Все знают, как должна выглядеть настоящая литература, а пишут ерунду.
Брат нахмурился, оскалился, зло блеснул глазами. Стал похож на спортивного хомячка, задумавшего пакость.
— Знаешь, писательская организация должна стать боевой организацией, — заявил он.
— Как это?
— Так. Мы должны уничтожить телевидение!
Я рассмеялся.
— Что ты ржешь!
Он сверкнул глазами и во вдохновенном лице мелькнули образы революционеров прошлого.
— Нас сотни, тысячи. Мы взорвем все телебашни. Во всех странах. Я пришел, чтобы ты стал одним из нас.
Я посмотрел на него с удивлением, такой ярости, зараженности идеей, никогда в нем не видел.
— Представь. Когда все ящики в мире покажут сетку. Люди попадутся в сетку литературы. Мы их поймаем. У них не будет выбора.
— Нет. Извини. Лучше я буду делать своё литературное телевидение.
— Как знаешь, — процедил сквозь зубы Алексеев. – Ты думаешь, что я сбрендил? Нет. Помнишь, Останкинская башня горела?
— Ну…
— Это мы! Мы реальны. Мы сила! Скоро телевидение кончится и начнется литература.
— Извини, я противник кардинальных мер.
Я пошел к руководителям писательской организации. Лысый старичок с редкой бородкой, внимательно выслушал меня.
— Да, хорошая идея, — похвалил он. – Литературный Телевизионный канал – это круто. Но понимаете, молодой человек, это определенные сложности, и большие деньги. Но мы подумаем… Подумаем.
Я все понимал.
Не понял только, как сложности уладились и нашлись деньги. Всё это произошло. Но без меня. С этого дня я бросил писать.
А сегодня погас телевизор.
Ну, этих писателей!
Что ж, когда писатели становятся ворами и разрушителями, я продолжаю быть читателем. Я взял лежащую рядом книгу и от закладки распахнул мир.
Спокойная и оригинальная беспафосная вещь в эпоху всеобщего эпатажа …
@ Сергей Лузан:
Спасибо. Надеюсь пафосы с эпатажами скоро отгниют.