Глоток свободы

1. Ожидание

Никогда ни от чего не зарекайся. Даже если ты белый и пушистый, мухи не обидел, всё всегда делал правильно, не воровал, не убивал – всё равно можешь оказаться не в то время, не в том месте и не при тех обстоятельствах, и тогда судьба прокатится по тебе своими чугунными колёсами. А если ты нормальный, живой человек, вовсе не белый, и уж тем более, совсем не пушистый, со своими тараканами в голове, со своими заморочками, тогда из чугуна острые ножи вылезут, и останется только попрощаться со своими родными и близкими, смирившись со своей участью. Сидеть в одиночной камере, закованным в кандалы проклинать судьбу, вспоминать как шумит прибой и как поют птицы, зная наверняка, что ничего этого наверняка больше не увидишь. потому что где-то там, за толстыми стенами замка уже садится солнце, а когда встанет завтра утром, тебя уже не будет на этом свете.

Человек среднего возраста, из имени которого сохранилась только одна, первая буква, N, сидел на холодном каменном полу и плакал, совершенно этого не стесняясь, потому что всё равно никто не увидит этой минутной слабости. Завтра нужно быть сильным, завтра нужно встретить смерть лицом к лицу, дерзко рассмеяться ей в глаза, плюнуть ей в лицо и ждать ответного смертельного плевка. Всё уже доказано, все факты сопоставлены, все судьи торжествуют, все адвокаты сломлены – все, включая начальника тюрьмы, конвоира, каменных стен, чугунных решёток на окнах, стальных мисок со скудной похлёбкой, вонючей дырки в полу, куда надо справлять естественные надобности – все знают, что в камере сидит ничтожный человек, насильник и убийца, посягнувший на самое святое, на честь и жизнь юной девушки. Все это знают, кроме него самого, повторяющего только одну-единственную фразу, противоречащую всем собранным фактам – «я не убивал». «Я не убивал» — фраза попадает в ритм сердцебиения, она пульсирует вместе с венами, смешивается с кровью, чтобы донести до каждой отдалённой клеточки тела, чтобы хоть они в этом не сомневались — «я не убивал», «я не убивал», «я не убивал»… Руки немеют в кандалах, хочется хоть чуть-чуть ослабить эту стальную хватку, но нельзя – не положено. Осуждённому на смерть терять нечего, он готов пойти на всё ради спасения своей шкуры, и надо принять все меры предосторожности – пусть рукам будет тесно, пусть они онемеют в конце концов, ибо зачем мёртвому руки, но нельзя допустить того, чтобы ослабилась хватка, потому что в этом случае есть мизерный, пусть один из миллиона, но шанс освободиться от этих оков. И всё равно нужно искать этот шанс, пусть его вообще нет, но нельзя же вот так бездарно проводить последние часы, смирившись со своей участью.

Человек встал, прошёлся по комнате, прижал одну руку к другой, а потом резко рванул их в разные стороны, но тут же упал, скорчившись от боли. Разве есть на Земле хоть один человек, способный руками разорвать железные цепи? Он поднёс руки к глазам, осмотрел внимательно кандалы, словно пытаясь найти в них какой-то изъян, посмотрел на замки. Отчаяние вновь накатило волной цунами, вновь захотелось сесть на холодный каменный пол и заплакать, или даже завыть во всю глотку, даже и не думая о том, что кто-нибудь услышит. «Но должна же быть хоть какая-то справедливость! Разве может быть так, что человека, который не виновен, безжалостно перемелет и выкинет на помойку огромная государственная машина? Чем они тогда будут лучше убийц? Они сами такими же убийцами станут, даже хуже, потому что для убийства они используют всю полноту своей власти, конституцию, суды, законы… Как я могу один с ними справиться? И как тогда судить их? Казнить их всех?»

Да, конечно, не надо было с ней связываться. Он был намного старше её, он был почти ровесником её отца, до добра это не доведёт, он чувствовал это, но ничего не мог с собой поделать. Её мать готова была порвать его в клочья, отец дежурил с ружьём около своего дома и готов был пристрелить его на месте, но всё равно удавалось найти возможность иногда хоть несколько минут насладиться обществом друг друга. Тогда казалось, что за эти редкие минуты он готов был отдать всё в своей жизни, даже саму жизнь, но только теперь он понял, что жизнь – это слишком высокая цена. Она нравилась мужчинам, вокруг неё всегда околачивались толпы её сверстников, но до некоторых пор она не обращала на них особого внимания. Или делала вид, что не обращала… Впрочем, вскоре он начал замечать, что один из них проводит с ней больше времени, чем остальные, и тогда ревность, запрятанная где-то в потаённых уголках души, вырвалась наружу. В конце концов, она пришла к нему, чтобы сказать одну единственную фразу – «Между нами всё кончено», и тогда в первый и последний раз её ударил. Она заплакала и убежала, только обернувшись, чтобы сказать «ненавижу». Именно такой он её запомнил – заплаканные глаза, спутавшиеся волосы и губы, произносящие это слово. Живой он больше её не видел. Впрочем, и мёртвой тоже. Её изуродованный труп нашли на следующий день, со следами изнасилования и множественными ножевыми ранениями. Виновного долго искать не пришлось – слишком многие знали об их «тайной» связи.

Утром её отец ворвался к нему в дверь с ружьём и пытался застрелить его, но ружьё дало осечку. Тогда он повалил его на пол и начал избивать ногами, и, если бы не вовремя подоспевшие соседи, убил бы ещё тогда, совершив тем самым благое дело для него, потому что в том случае не пришлось бы сидеть сейчас в одиночной камере и ждать своей участи. Но всё случилось так, как случилось, и ничего уже нельзя изменить

В коридоре за дверью камеры раздались приближающиеся шаги. Внутри у N всё похолодело. «Неужели пора?» — промелькнула мысль. Маленькое окошко из камеры в коридор отворилось, и в нём показалась голова надзирателя.

— Встать. Руки за голову. Лицом к стене.

N подчинился. Послышался лязг ключей, потом шум отпираемого замка, и в камеру вошёл надзиратель с револьвером.

— Ну как спалось? – спросил он бодрым голосом.

— Гораздо хуже, чем буду спать, когда вы меня убьёте, — ответил N.

— Ну что ж, мы всегда рады для вас сотворить такую услугу. Пора.

Последние слова что-то перевернули у него внутри. Как ни старался он себя к этому подготовить, но был совершенно не готов. «Надо что-то делать. Ещё есть шанс. Пока есть». Надзиратель прошёл в камеру и встал за спиной, в метре от N.

— Лицом к выходу

N повернулся

— Вперёд

Он сделал шаг вперёд, но резко обернулся, ударом двух рук, скованных кандалами, выбил револьвер их рук надзирателя и, наклонившись, ударил его головой в живот. Всё это произошло так быстро, что надзиратель даже не успел отреагировать, от неожиданности потеряв равновесие, и попятился назад. Не давая ему опомниться, ударом руками сбоку в голову, N сбил надзирателя с ног, а потом несколько раз со всей силы ударил по лежащему телу ногой. Надзиратель захрипел, что-то попытался сказать, но не смог. N поднял с пола револьвер, поднёс его к голове надзирателя и прошептал:

— Выведи меня отсюда, иначе я тебя пристрелю

Надзиратель попытался вывернуться, но тут же получил несколько сильных ударов револьвером по голове. N от природы был сильным человеком и сейчас эта сила утроилась злобой на всех, кто его безвинно осудил, и вся эта злоба была теперь обращена к одному человеку – к надзирателю. Когда он нанёс последний удар, надзиратель был уже мёртв. На поясе у надзирателя висела связка ключей. Довольно много драгоценного времени потребовалось для того, чтобы среди них найти нужный, попасть им в замочную скважину и снять кандалы. Каждая секунда на счету – в любое время могут его хватиться, и тогда не исчезнет даже призрачный шанс на спасение. На всякий случай он переоделся в одежду надзирателя и вышел из камеры, прихватив ключи и закрыв за собой дверь. Здание тюрьмы было построено ещё в средние века, выполняя в то время функции крепости. Камеры смертников находились в самом низу, в подвалах и шансы выбраться отсюда живым были микроскопическими. Он шёл по длинному, узкому и слабоосвещённому коридору, постоянно оглядываясь. Впереди коридор резко поворачивал влево. Подойдя к месту поворота, он осторожно заглянул за угол. В нескольких метрах впереди увидел решётку и надзирателя рядом с ней. В два прыжка он оказался около надзирателя и одной рукой приставил к его голове пистолет, а другой зажал ему рот…

1. Глоток свободы

Пьянящий воздух свободы, которого он уже никогда и не мечтал вдохнуть, кружил голову. Пришлось поменять всё – привычки, образ жизни, внешний вид, работу – всё только для того, чтобы снова иметь возможность наслаждаться этим воздухом и не думать о неминуемой смерти. Бежать без денег и документов особенно некуда, поэтому пришлось на первое время устроиться на ферму чернорабочим. Платили мало, но обеспечивали едой и рабочей одеждой, а, следовательно, весь заработок можно было откладывать для того, чтобы в будущем купить себе документы, уехать из этих мест и забыть всё произошедшее как дурной сон. Впрочем, сон только начинался.

— Сколько человек на ферме? – спросил полицейский у хозяина.

— У нас небольшая ферма, работаем мы с женой и два наёмных работника

— А наёмные работники у вас давно работают?

— Одни года полтора, а второй не больше месяца

— Не больше месяца? – заинтересовался полицейский

— Да, а что?

— Позовите его, пожалуйста. Я хочу проверить документы. Так, чистая формальность.

Свобода иногда бывает слишком дорогой вещью, чтобы продолжаться долго…

1. Справедливое наказание

N сидел в кабинете следователя. В том самом кабинете, который был ему уже знаком до мельчайших подробностей, у того самого следователя, который недавно так убедительно отправил его на казнь. И вот теперь всё повторялось снова, с той лишь разницей, что убежать теперь не получится ни при каких обстоятельствах. Будет следствие, суд (надо же соблюсти букву закона, ибо за побег N ещё не осудили), а потом опять камера смертников. «Лучше бы прямо здесь повесили» — думал N, глядя в решётчатое окно на лучи заходящего солнца.

— Первым делом я хочу сказать, что выявились новые обстоятельства по Вашему делу. Преступник найден. Вы невиновны.

Он никогда не жаловался на слух, но на этот раз показалось, что он ослышался

— Простите, что Вы сказали?

— Я говорю, Вы не убивали эту девушку, Вас осудили по ошибке

— Так значит, я свободен?

— Ну что Вы? – следователь усмехнулся, — теперь Вы совершили куда более тяжкое преступление, Вы совершили побег с убийством двух надзирателей, находящихся пи исполнении служебных обязанностей.

— Простите, но… Меня должны были казнить этим утром!.. Если бы я этого не сделал, меня бы убили за преступление, которого я не совершал! Я спасал свою жизнь!

— Казнить Вас должны были по решению суда, в соответствии с законом, а сбежав и убив двух человек, Вы нарушили закон, и должны понести за это ответственность и на этот раз вполне справедливую.

***

Человек среднего возраста, из имени которого сохранилась только одна, первая буква, N, сидел на холодном каменном полу и плакал, совершенно этого не стесняясь, потому что всё равно никто не увидит этой минутной слабости. Завтра нужно быть сильным, завтра нужно встретить смерть лицом к лицу, дерзко рассмеяться ей в глаза, плюнуть ей в лицо и ждать ответного смертельного плевка. Теперь всё будет по-настоящему. Теперь уже никаких шансов. Никаких…

***

На какой-то миг петля на шее показалась избавлением от мучений, называемых жизнью. Потом выбили опору из-под ног, и он провалился в вечность…