Шедевр

Виктор Власов

Шедевр

 

В недавно помытое окошко виднелись качающиеся молодые цветущие ветки сирени, бледные на сочном малахитовом фоне густо наросшего кустарника. Просветлевшая после сильного дождя вышина улыбалась, и солнце щедро дарило зелени палисадника тёплые лучи. Воздух в такую пору невероятно свеж и дышать им, не надышаться.

Гришка, меланхоличный мальчишка, ученик второго класса коррекционной школы, часто пребывал в настроение буйного творческого подъёма, душа его рвалась выразить то, в чём мало понимали взрослые, и теперь, после грозы, он раскрыл художественный альбом, вывалил цветные карандаши из пакета. За столом рисовать не любил – единственная табуретка, в данный момент незанятая вещами низкая, а столешница старая острая, ободранная, резала и занозила руку. Несмотря на неудобства, именно на табуретке получались настоящие шедевры. Сидя на полу, он раскрыл на табуретке альбом и приступил к рисованию. Поскольку он родился не таким как обыкновенные люди, особенным как внешне, так и внутренне, то и реальность  изображал совершенно иначе, чем делают простые дети. Линии цвета, мазки красок, по его мнению, точно передавали ясное небо, тучи, уходившие на север, солнце, беззаботно обнимавшее зелень палисадника золотыми лучами, и людей радовавшихся природе. Представил рисунок папе, маме и старшему брату и услышал обычную в подобных случаях оценку.

— Мазня какая-то! – равнодушно ответили они.

Тогда Гришка воспользовался акварелью, не жалел ни воды, ни цветов красок, ни воображения. В радости показал новую работу.

— Займись лучше математикой! – раздражённо ответила мама. – Хоть польза будет.

Мальчишка было скривил губы, прищурил повлажневшие глаза, обиделся, но мысль сменить одну форму искусства на другую вдохновила. Сколько людей искусства не преуспевали на одном поприще и переходили в другое? Много. Так поступил и Гришка, забросив альбом, кисть и краски в тумбочку, где лежали школьные принадлежности, ненавистные рабочие тетради по математике. Лепка из пластилина – восхитительное дело, в нём Гришка лихо проявил себя, вылепив множество разноцветных добрых героев из мультфильмов и сказок. Слепил даже маму, папу и брата с важным видом, с дипломатом, который постоянно пузатый, набитый документами.

С великим счастьем он принёс работы брату и в надежде одобрения, похвалы, какую очень любил, услышал:

— Не мешай ты со своими “краказябликами”, не видишь занят!?

Мама и папа снова не поняли Гришку, посоветовав “переквалифицироваться”, помочь, например, бабушке вскопать огород или полить малину, да, наконец, сколотить скворечник с дедом.

И как бы не испытывал себя Гришка в других искусствах, родные не признавали в нём ни гения, ни хотя бы таланта. Докучали советами заняться более полезными вещами да продуктивными занятиями. А он, не щадя времени, без устали пробовал себя в папье-маше, деревянной вырезке, выжигании, в гончарном деле, в икебане и даже в программировании.  

Не дождавшись желаемой похвалы, больше не демонстрировал плоды своего творчества родным. Шло время. Равнодушие и непонимание родных привели к тому, что  пропало желание создавать, выражать душой с помощью фантазии и рук. Иногда, правда жажда творчества поднималась из недр мальчишечьей души, тогда плоды труда Гриша демонстрировал друзьям, но и они не находили ничего хорошего в его рисунках и поделках. Непонимание приводило к волне меланхолии.

Он рос: из второго класса перешёл в третий, затем в четвёртый.

В школе на уроке труда учитель объявил конкурс на лучший проект, которым могло стать что угодно, но лишь оригинальное и невиданное ныне. По завершению конкурса жюри определяло победителя, вручало диплом и памятный подарок, а самое главное являло лучшее творение и давало возможность выделиться. Парень старался изо всех сил, используя множество подручных средств.

— Ничего у тебя особенного не выходит, Гриш, не занимайся ерундой, — простые слова не трогали обыкновенного человека, но настолько творческого, как Гриша, они подавили в который раз. С досадой и печалью человека не понятого, а потому огорчённого и рассердившегося, он вышел на улицу. Друзей у него почти не стало, а если кто и знакомился с ним, то лишь ненадолго – потом говорили, что родители не разрешали дружить с таким как Гришка. Не беда, его не интересовали друзья, которые бестолково бегали по дворам вместо того, чтобы заниматься творчеством. Он гулял долго: сначала медленно шагал по роще, разглядывая одинокие берёзы, рассматривал в заболоченных канавах мусор, потом  кружил дворами посёлка, избегая удивлённых взглядов знакомых и друзей и, наконец, увидел девчонку, которая, расположившись на крышке колодца, в одиночестве что-то плела из цветных проводов. Если бы не её привычка показывать замысловатые плетёнки окружающим, то они никогда бы не познакомились.

— Тебе понравились? – не веря в искренность восторга, переспросила она. – Но они видишь: тут и там не очень получаются, но мне нравится плести из проводов. 

— Ничего, такие необычные.

— Я могу плести из систем капельниц. У меня мама работает в больнице. Ты первый кому понравились мои чёртики. Послушай, я тебе нравлюсь?

Она была такая же необычная внешне и внутренне и училась, оказалось, в параллельном классе.

— Вот… — заполненный необъяснимым вдохновением, но по-прежнему хмуро Гришка рассказал о проекте; его во что бы то ни стало должен сделать лучше и своеобразнее остальных.

Мария тоже, как ни странно, готовила проект, не знала, что показалось бы интереснее чем у других. По обыкновению, с которым воодушевлённые приятной встречей ребятишки посвящают друг друга в их любимые дела, они признались, что придумывали давно, а когда их плоды так и оставались неоцененными, то впадали в тоску. Вместе они провели остаток дня, отправившись на поиски вдохновения для нового создания. Нашли и даже больше – приступили к проекту.

На следующий день Гришка бросил творчество, его как будто подменили. Он гулял допоздна и возвращался каким-то отчуждённым, озадаченным. Разговаривал сам с собой, вёл себя чудаковато и грозился уйти из дома, если попытаются расспросить, куда утаскивает бельевые верёвки и где часто вымазывается в смоле. Зная сына, его причуды, родители и брат никогда не спрашивали.

Настал день представления проекта, очень важный миг, когда нутро закипало в ожидании признания, когда множество взглядов, устрёмлённых на тебя, восторженно пылало. Каждый ученик старательно представил свой проект, оживлённо рассказывал о нём и выжидающе замирал в надежде на похвалу. Очередь дошла до Гришки, который, сбегав в соседний класс, позвал Марию. Их совместный проект находился не в школе и даже не около, и показывать его имело смысл лишь вечером. Делать нечего, жюри, состоявшее из учителей, согласилось. Подождав, Гришка и Мария собрали жюри и отправились на презентацию. Шли долго вдоль гаражей и железнодорожных путей, обходя котлован, наконец, пришли.

Недалеко от станции блестела ртутным блеском огромная лужа битума, поглотившая зелень и залившая канавы. Кривое дерево в бледно-зелёной, кое-где уцелевшей растительности, было увешано мёртвыми измазанными битумом голубями и крысами, привязанными за бельевые верёвки. Ветер гулко входил в раж, болтая и раскачивая их. Луна, яркая и точно мокрая, мелькала меж голых ветвей, сливаясь со свинцовым блеском битума на шевелившихся голубях и крысах.

— Такого проекта никто не представил как мы! – гордо заявил Гришка, сверкая глазами. – Ничто не сможет быть оригинальней, потому что… не знаю почему!

Взгляд жюри, изумлённый, перебегая с проекта на детей, не мерцал. Учителя замерли в дико-потрясающем ошеломлении. Счастливо улыбнувшись, Мария быстро объяснила:

— Цистерна перевернулась и разлила смолу, а голуби и крысы тут… На станции промывают вагоны, в которых возят рыбу и пшеницу, а ветер разбрасывает остатки по земле и до смолы донёс… Вот крысы и голуби там прилипли и умерли. Мы их не убивали. Ну как, здорово, правда!?

Молчание жюри дети приняли за победу.

Гришка и Мария возвращались домой  счастливые, как никогда.

Потрясённые увиденным зрелищем,  взрослые покинули поляну.

С тех пор дети проводили свободное время вместе, играли и тосковали, если вдруг очень хотелось.