Последняя глава романа «Не жми на кнопки!»

Глава 16. Алтимит глав
Виктор проснулся. Дёрнул головой, огляделся. Во внутричерепном пространстве следом армейского сапога отпечатался услышанный сквозь пелену сна голос, принадлежавший, по-видимому, подсознанию. Голос сулил:
«Ты знаешь, для чего ты здесь. Ты здесь, чтобы реализовывать мечты и воплощать миры. В молодости можно и нужно колебаться в выборе жизненного пути: поворачивать на соседние ответвления; отвлекаться, заглядываясь на витрины, забегаловки, огни реклам по сторонам пути — даже перелезать уровнем выше или ниже… Но по достижении определенного возраста (для каждого — своего) идти можно только вперёд, иначе будет риск не дотянуть до приза… А главное — помнить: книжки писать–читать — это хорошо, но настоящая любовь, забота о любимой — кое-что неизмеримо большее!»
Теперь мираж рассеялся, Моисеев снова очутился в вагоне метро. Мираж рассеялся… или, наоборот, сгустился?
Было понятно, отчего уснул: его убаюкала звучавшая в плеере музыка. Да и вообще, спит Моисеев в последнее время мало, устаёт дьявольски… Вот и «Театральная». Жизненная станция!..
Пока Виктор поднимался в на эскалаторе («Снова эта реклама… Ненавижу безграмотность во всём… Но, к сожалению, кроме неё вокруг ничего практически не вижу, так что мирюсь volens nolens!»), чтобы спуститься на «Охотный ряд», в памяти уже в который раз за день всплыла девушка, с которой вчера познакомился в Сети на проекте «Мой Мир» — Маша Повозкина, будь то настоящие имя и фамилия или же просто ник — не суть. Она нашла его по общим интересам — группам «Doro» и «Warlock».
Когда она предложила дружбу, сперва он видел лишь ник и аватр: фотку Лив Кристин Эспенаес–Крул из «Theatre of Tragedy» с большой грудью. В ходе последовавшей беседы Моисеев в шутку высказал комплимент её внешности, всё ещё основываясь лишь на аватаре. Она тут же отреагировала: «А где ты меня видел?» Виктор «объяснил» ей, что в клипах «Театра Трагедии». «Чёрт, зачем я выбрала этот аватар?))» — последовал ответ. Как и всегда при новом знакомстве с дамой, Моисеев дал ссылку на свою страницу на Прозе, и, к своему удивлению, получил ответную — тоже на Прозу… Писала Повозкина, как вскоре стало ясно, обыкновенно для этого сайта. Тем не менее, Витя не поскупился на положительную рецензию. Далее беседа перетекла в аську, общение в которой вызвало девятый вал эйфории и благодаря которой он получил-таки несколько фот. Та фотография, что висела на Машиной страничке на Прозке, была нечёткой: видимо, сделанной на мобильник. Эти же фотки были по-настоящему качественными работами, не имевшими ровно никакого отношения к бесстыдству порнофото интернета — не мудрено: Маша была дизайнером, хоть и не Машей Цигаль. Фотки заставили его написать через год в память о несбывшемся в дневнике: «Я — феминофоб», а пока что — в асе:
MetBROther_Viktor_235899376 (23:20:15 27/08/200*):
— Уберите это от меня, а то я влюблюсь!
Vilgelmina_XXX (23:20:42 27/08/200*):
— Небось, завтра и не вспомнишь про меня.
MetBROther_Viktor_235899376 (23:21:10 27/08/200*):
— Про тебя мне не дадут забыть твои фоты. Они сейчас отправятся в мой моб, а какому-то из них суждено будет стать обоями рабочего стола…
Vilgelmina_XXX (23:21:59 27/08/200*):
— Ты специально говоришь то, что мне хочется услышать… 8919******0.
Виктор сразу же набрал, но она не взяла. Зато от неё пришло СМС. Он ответил честно, что думал: «Я не могу обещать тебе, что будем вместе жить, но увидеться мечтаю».
Ответное СМС: «Тогда встречай меня через два месяца на Павелецком вокзале»… Маша жила в Волгограде.
И вот теперь по пути до станции «Юго-западная» приятным сюрпризом стали её эротические СМС пополам с содержавшими милую чушь, которая на тот момент была дороже для Виктора, чем все откровения всех книг Виктора Олеговича вместе взятые…
Одна СМС–ка заканчивалась словами: «…читает и думает: ну чего мне эта дура всё пишет и пишет?»
Расчувствовавшись, Моисеев дал такой ответ: «Нашёл жену, где даже и не думал…»
В последнее время Витя отметил у себя самого некоторый непривычный уже упадок вдохновения, связанный с постепенным ослаблением действия инопланетного усилителя творческих способностей — этот этап пришёлся как раз на период творчества исключительно для Прозы.Ру. Если учесть также прямое отрицательное воздействие системы баллов, имевшей место на этом сайте, и затекавшую всё сильнее руку, отчего было всё трудней держать кнопку, то легко представить, что последние вещи Виктора были не столь уж хороши. Лучше всех это понимал сам автор — без колебаний он удалил часть поздних миниатюр…
Однако упадок, к счастью, не был длительным — любовь, образ девушки Маши помогли восстановить творческую потенцию почти что в прежнем объёме — это казалось удивительным особенно в связи с ослаблением импульса инопланетного препарата; импульса, ощущавшегося раньше физически как некий отдалённый лёгкий гул в задней части черепа — ощущение было подобно тому, как будто его голову превратили в раковину, замкнув уроборосом шум моря внутри и залепив вход листком бумаги, после чего имплантировали каким-то образом в раковину уробороса щупальца с чернилами. Теперь лист убрали, можно было вылезти из раковины и творить, основываясь лишь на своих силах… И, к счастью, любовь как альтернатива стимулу извне предотвратила, казалось, неминуемое бессилие писателя, вдруг предоставленного лишь самому себе и выброшенного из удобной «раковины».
Виктор написал милый стишок «Аморофаг» и опубликовал его на Прозе, посвятив некой неконкретизированной Маше:
«Любовь… вторая… третья… тридцатая… сто пятая,
Я впитывал тебя и сердцем и душой,
Но лишь чужое сердце шептало мне невнятное,
Я забывал тебя и обретал покой.
Всегда готов принять от милой новой ласки,
Пускай лишь она думает — я вовсе не такой;
Готов смотреть часами в её прекрасны глазки,
Пока не заменило уст приветствие рукой.
Я знаю это точно,
Уверен, это так:
Я — человек порочный,
Простой аморофаг.
С собою буду честен я:
Продолжу то, что делал.
Поток любви несёт меня.
Курс намечает тело».
Да, Виктор мечтал о ней, мечтал постоянно. Он представлял, как встретит её на вокзале. Они сначала пойдут в «Макдак». Потом — к Виктору. У него они трахнутся, конечно — не сразу, — и пусть даже она будет чуть пахнуть потом с дороги — так даже лучше! Потом… потом они будут гулять, пить пиво… А что потом?
Прочитав её пост в гостевой книге некоего Сергея, написанный уже после знакомства Вити с Машей, он понял, что было бы потом. Сопоставив все факторы, он понял, что его, максимум, хотят использовать в качестве орудия мести. Он понял, что не хочет больше, чтобы она приехала…
Виктор считал, что выражение «моя вторая половина» хоть и образное, но не верное. Вернее, на его взгляд, было бы: «вторая половина того целого, что образуется ей и мной». «С Машей, — отмечал Моисеев, — у меня такого нет, а наш взаимный карнавал меня уже совсем достал!»
Выстраданность и тщательность всегда были положительными чертами в творчестве Моисеева. «Способность к страданию, — считал он, — и мерило души, и двигатель прогресса, поэтому постоянно грызущиеся и ссорящиеся между собой русские обладают, как правило, теми или иными талантами… Но я лично люблю и когда мне везёт — такую помощь Судьбы воспринимаю как награду за все многочисленные муки и старания, и за страдания. Мне хочется сделать что-нибудь наподобие сорокинского «Голубого сала», сплотив несколько рассказов в единый узор романа, работая по методике и системе, изложенным в книге С.Э. Кинга «Как писать книги» — делать это по ним легко и приятно…» Виктор задумал автобиографию — описать свою жизнь с момента контакта с пришельцами было бы интересно.
Пока же, чтобы как-то отвлечься от переживаний, он решил написать ещё пару рецензий на Прозе.Ру. При критическом анализе для его было важно, чтобы произведение либо содержало плоды мыслительной деятельности автора, которые имели бы небанальный характер, либо толкали к размышлениям самих читателей — оба пункта он, например, без труда прослеживал в творчестве Виктора Пелевина.
На Прозе всё было как обычно, то есть хуже некуда, и Витя, выключив компьютер, решил обратиться к Самому. Он перечитывал любимую у Пелевина «А Хули» и переслушивал сопроводительный диск, когда наткнулся на такие слова:
«1) ничего сильнее этой любви во мне не было — а раз я создавала своим хвостом весь мир, значит, ничего сильнее не было и в мире.
2) в том потоке энергии, который излучал мой хвост, а ум принимал за мир, любовь отсутствовала начисто — и потому мир казался мне тем, чем казался.
3) любовь и была ключом, которого я не могла найти.

Как я не поняла этого сразу? Любовь была единственной силой, способной вытеснить реликтовое излучение хвоста из моего сознания. Я вновь сосредоточилась, визуализировала свою любовь в виде ярко пылающего сердечка и стала медленно опускать его к хвосту. Я довела огненное сердце почти до его основания, и вдруг…
И вдруг случилось невероятное. Внутри моей головы, где-то между глаз, разлилось радужное сияние. Я воспринимала его не физическим зрением — скорее это напоминало сон, который мне удалось контрабандой пронести в бодрствование. Сияние походило на ручей под весенним солнцем. В нем играли искры всех возможных оттенков, и в этот ласковый свет можно было шагнуть. Чтобы радужное сияние затопило все вокруг, следовало опустить пылающий шар любви еще ниже, заведя его за точку великого предела, которая у лис находится в трех дюймах от основания хвоста. Это можно было сделать. Но я почувствовала, что потом уже никогда не сумею найти среди потоков радужного света этот крохотный город с оставшимся в нем Александром. Мы должны были уйти отсюда вместе — иначе чего стоила наша любовь? Ведь это он дал мне ключ от новой вселенной — сам не зная об этом…»
И ещё:
«И, может быть, не только ты, но и другие благородные существа, у которых есть сердце и хвост, сумеют извлечь из этой книги пользу… А пока — спасибо тебе за главное, что ты мне открыл. Спасибо тебе за любовь…»
В «радужном потоке» Витька вдруг узнал знакомый ещё по «Чапаеву и пустоте» образ Урала, условной реки абсолютной любви:
«То, что я увидел, было подобием светящегося всеми цветами радуги потока, неизмеримо широкой реки, начинавшейся где-то в бесконечности и уходящей в такую же бесконечность. Она простиралась вокруг нашего острова во все стороны насколько хватало зрения, но все же это было не море, а именно река, поток, потому что у него было явственно заметное течение. Свет, которым он заливал нас троих, был очень ярким, но в нем не было ничего ослепляющего или страшного, потому что он в то же самое время был милостью, счастьем и любовью бесконечной силы — собственно говоря, эти три слова, опохабленные литературой и искусством, совершенно не в состоянии ничего передать. Просто глядеть на эти постоянно возникающие разноцветные огни и искры было уже достаточно, потому что все, о чем я только мог подумать или мечтать, было частью этого радужного потока, а еще точнее — этот радужный поток и был всем тем, что я только мог подумать или испытать, всем тем, что только могло быть или не быть, — и он, я это знал наверное, не был чем-то отличным от меня. Он был мною, а я был им. Я всегда был им, и больше ничем.
— Что это? — спросил я.
— Ничего, — ответил Чапаев.
— Да нет, я не в том смысле, — сказал я. — Как это называется?
— По-разному, — ответил Чапаев. — Я называю его условной рекой абсолютной любви. Если сокращенно — Урал. Мы то становимся им, то принимаем формы, но на самом деле нет ни форм, ни нас, ни даже Урала. Поэтому и говорят — мы, формы, Урал».
Об Урале, как казалось Вите (по крайней мере, чего–либо другого, подходящего на эту роль, Виктор представить себе не мог — ему вспомнилось его собственное «Оно это оно»), в том же произведении говорилось в пассаже о «вечном кайфе»:
«— А от чего они прутся? Как это называется? — спросил Колян.
— По-разному. Вообще можно сказать, что это милость. Или любовь.
— Чья любовь?
— Просто любовь. Ты, когда ее ощущаешь, уже не думаешь — чья она, зачем, почему. Ты вообще уже не думаешь.
— А ты ее ощущал?
— Да, — сказал Володин, — было дело.
— Ну и как она? На что похоже?
— Сложно сказать.
— Ну хоть примерно. Что, как черная?
— Да что ты, — поморщившись, сказал Володин. — Черная по сравнению с ней говно.
— Ну а что, типа как героин? Или винт?
— Да нет, Шурик. Нет. Даже и сравнивать не пробуй. Вот представь, ты винтом протрескался, и тебя поперло — ну, скажем, сутки будет переть. Бабу захочешь, все такое, да?
Шурик хихикнул.
— А потом сутки отходить будешь. И, небось, думать начнешь — да на фига мне все это надо было?
— Бывает, — сказал Шурик.
— А тут — как вставит, так уже не отпустит никогда. И никакой бабы не надо будет, ни на какую хавку не пробьет. Ни отходняка не будет, ни ломки. Только будешь молиться, чтоб перло и перло. Понял?
— И круче, чем черная?
— Намного».
Маша не была нужна физически — вот что понял Виктор. Вполне хватало её метафизического присутствия. И плевать на утренний внутренний голос сквозь сон! Охваченный внезапным порывом, Виктор достал свой старый дневник, он вёл его года три назад. Нарыл там следующее:
«Я не верю в счастливую жизнь. Мои животные инстинкты направлены на её достижение, но их удовлетворение несёт разочарование.
Последний приют жизни — Любовь. Она несёт альтернативу счастью — здесь имеется в виду неразделённая любовь, несчастливая. Она заполняет весь мозг одной целью — собой. И здесь только, лишь в этой форме — форме любви — есть самодостаточное настоящее. Этот самообман совершенен — он не свойственен финалистскому сознанию, ведь если любовь не разделена — нет финала в виде замужества или женитьбы».
Он ещё переписывался с ней, чтобы поддерживать внутренний огонь; он узнавал её всё лучше и убеждался, что не ошибся: Маша даже не думала настаивать, когда он объявил, что она может не приезжать…
Не обходилось порой и без мелких «ссор» (насколько это вообще может быть при отношениях, строящихся по типу «телефон-компьютер»). Некоторые придирки Маши были даже забавны. Например, когда она говорила ему:
— Ты часто весел, а это бесит иногда.
Обвинения Маши в «весёлости» хорошо впечатались в контекст читаемых «Записок из мёртвого дома» Достоевского («Да и вообще — почему все весёлые как уже успел я заметить в эти первые дни, как будто находились в некотором презрении?») и также перечитанного «Чапаева и пустоты» («…у нас же страна зоной отродясь была, зоной и будет. Поэтому и Бог такой, с мигалками»). Соединив классику и постмодерн, он легко обобщил в уме место действия «Записок» до территории всей страны.
Витя верил, однако, что никому не удастся сделать из него мрачного ублюдка…
После работы вечерком Витя присел к компу и накатал за семь минут:
15. «The scheme»
«Helen, a student, told her classmate Den:
— Den, do you remember the fact that our year students have a test tomorrow?
— Yeah, and?..
— And we can study for it today at my place! Do you agree?
— Of course, I do! Helen, why are you so kind to me?..
— That’s because my parents and sister have gone to grandmother’s for a week.
— Oh, Helen, do you want to listen to my latest poem for you?
— I’d really like to!
— That’s it, listen:
“My darling, only where you are
I see the flowers and the star;
Its light is telling to my soul
To touch your beauty, heed the call!”
— It’s beautiful! — said Helen and kissed Den. When the lections at the University were over, they went to Helen’s.
Suddenly near the street on which Helen’s house was situated they met a man. The man told them:
— What have we got here?!
Helen said to this man with the very clear plea in her voice:
— Please, George, leave us!
George answered:
— And, who’s that freak?! Isn’t it the dumb I told not to stand near Helen closer than two kilometers?!
Den told such a crude man:
— Fuck you! Leave us alone!
George was a good fighter. Den also had practised a lot in fighting. Den swung his body to avoid George’s punch, and momentarily hit back. His fierce punch reached George’s face, and as a result George’s mouth began to bleed. George became angry at once and tried to kick Den, but Den managed to block the attack once again. Den gave George a punch, and that one was strong enough to bring him down.
Den told Helen:
— Let’s go from here!
And they walked faster towards Helen’s.
At Helen’s place they laughed.
…Having prepared for the tomorrow’s test, they found out that it was already dark behind the windows.
Helen said to Den:
— You know, you can sleep here with me, if you want to.
— Oh, yeah, I’d love to! — he said this and kissed her. They turned the lights off and lay in the bed. They spent their time very passionately, and fell asleep at about five o’clock. They had dreams in which they both were acting. And then they heard the voice:
— You are in the Secret Hall. You are both here because your love is absolute. I was waiting for hundreds of thousands years for people with the Absolute Love like yours, Dennis and Helen, for pondering over my Scheme of life together with them. Very many people through the human history have been complaining about the way I organized the human life. You know what I’m talking about: people have to be born, to live and then to die (which is the worst of all)… Actually nobody wants to die and stop living, although sometimes one may think otherwise. People hate such sad things as death, illnesses and so on which I gave them to add equality in their lives. And now for the first time I decided to listen to the people’s pleas!
Den told Helen:
— Helen, do you know what’s going on? Do you understand anything?
— I guess that somebody needs us to think over human life and suggest the way how it may be changed!
— Hm… Yeah, I guess you’re right! — Den said. He turned to the God:
— Hey, Mister So-And-So, if this is happening in our dreams, we have very little time!
They heard the answer:
— Nevermind, the time is eternal in this dream.
— So, Helen, I guess we can help him, if you don’t mind! — Den said.
— No, I don’t, if you’re sure that this is a real God…
— What do I have to do to prove it? — God asked.
— Let me talk to my dead father! — Den suggested.
— OK! Here he is!
Suddenly a man appeared in front of Den. He said:
— Den?! What are you doing here? Are you dead?!
— No, no, father! Is it really you, father?
— Yes, of course, it’s me. Who else could it be?!
— How can I believe you?
— I can prove that you’re my son. I remember: I was in my bed. Suddenly I felt very bad. I cried. You heard and came to my voice. You called for some help, but they came too late. You told me that you won’t ever forget me. I remember all of this.
— Well, God, I believe you.
— Den, is this your father? — Helen asked.
— Helen, is it you? Oh, you’ve become even more pretty than you’ve been last time I saw you! — Den’s father noticed.
— Thanks a lot, but unfortunately I can’t say the same about you!
— I’m sorry, but the meeting is coming to an end.
After these God’s words Den’s father disappeared at once. Then God said:
— Helen and Den, you know the situation as well as I do. What can you suggest?
Den said:
— I think we can make human lives better by putting all diseases out.
Helen suggested:
— And also we have to stop all wars!
— I have the same opinion, — God said.
Den continued:
— I think if we need something perfect or close to perfect, we need to begin with the problem of death.
— I agree, — Helen said, — why not to put it out, God?
— Put it out, you say? But in case people only be born and live without dying, very soon they will overcrowd the world!
— I know the solution! — Helen exclaimed delightedly.
— What’s it?! — God asked and jumped impatiently.
— We have to create a system of parallel worlds!
— What do you mean by this? — God asked again.
— I suggest splitting of the world every time it is overcrowded to divide people, well… at least those who’d like to live in detached house in their own world without a huge amount of neighbours.
— Another way is to inhabit other planets, like in sci-fi movies, — Den said.
— Well, I guess parallel worlds are the way we will choose. That’s all about it, thank you!
— You’re welcome! Come again! — Den and Helen said.
— Sure I will…»
Однако эта англоязычная безделушка совершенно не удовлетворила его. Он решил начать писать автобиографию. Первая глава книги «Виктор Моисеев. Моя автобиография» называлась не иначе как «The spark from the sky». Забегая вперёд, надо сказать, что выписанные в ней Валя и Семён не оценили её по достоинству. Как и, забегая совсем–совсем вперёд, Маша… Автобиографию он впоследствии не кончил, справедливо решив: «Ничего, жизнь сама всё за меня допишет постмодерничнее некуда!..»
Виктор решил зайти к Вальку. В ушах играл тяжеляк из его странного плеера: свыше шестисот песен, а выпадают чаще всего именно те, о которых он думает. Плеер читает его мысли, а это не очень-то весело, сами понимаете… Впрочем, это дело Моисееву было параллельно, как мир… Помимо способности телепатии, плеер проявил себя ещё и большим приколистом — Виктор долго ржал, когда на «рэндоме» после «Нож платит по счетам» «Крюгера» заиграла «Bomber» «Motorhead/Girlschool».
Плюс к этому оказалось, что его телефон подключён к тарифному плану «Волшебный»: если он говорил по нему какое-то время, то после выяснялось, что часть суммы или вся она, снятая, было, со счёта, восстанавливалась. Правда, вопрос о том, кому сказать «спасибо» — Санта Клаусу, Биллу Гейтсу или Путину — Виктора не мучил.
— Ты знаешь, я часто хочу бросить всё, отпустить… — сказал Вальку Моисеев. — Как гениально предвидела группа «Технология» мою ситуацию:
«Нажми на кнопку — получишь результат:
Твоя мечта осуществится.
Нажми на кнопку —
Ну что же ты не рад?
Тебе больше не к чему стремиться…»
Они немного посидели, и Витя ушёл. На улице было тепло, слегка вызвездило. Он почувствовал, что отпускает кнопку. Отпустил, и тогда… ровным счётом ничего не случилось.

рекомендовать

Автор: Алексей Михеев

Я пишу, сколько себя помню, предпочитаю жанр фантастикопостмодернизма (авторский термин). Есть у автора и одна непростительная слабость — считать себя писателем. Сильнее всего на меня повлияли: ПЛЕБС (Пелевин, Лукьяненко, Ерофеев Венедикт, Булычёв, Стругацкие)... Автор — многократный участник теологических экспедиций. Посмотреть все записи автора Алексей Михеев